Фельдшер XV века

Странное родство, но… в этих краях — другого и не будет.

И тут — снова стук.

На пороге стоял человек в более дорогой одежде, чем раньше. Без лишних слов:

— Князь.

— Немедленно.

— Он желает видеть тебя.

Быстро умылся, поправил рубаху, проверил, чтобы не было пятен от еды. Инстинкт — профессиональный, почти забытый, но сработал.

Слуга провёл меня по длинному, холодному коридору. Стены с резьбой, факелы в кованных держателях, сводчатые проходы — всё говорило: здесь не просто дом, а крепость, власть, структура.

Мы остановились у массивных дверей. Один из стражников постучал, и изнутри тут же раздалось:

— Пусть войдёт.

Меня пропустили.

Зал оказался не таким большим, как я ожидал. Скорее уютным, но при этом — без показного богатства. Князь сидел у окна, в низком кресле, руки на коленях.

Лицо спокойное, но взгляд — цепкий. Настоящий управленец. Не тот, кто бросается словами. Тот, кто слушает, чтобы потом решать судьбы.

— Ты — Дмитрий, — сказал он. Не спрашивая. Утверждая.

Я поклонился.

— Слуги мои говорят, ты снял боль с человека, что десять лет страдал.

Сделал это без молитвы, без ладанки, без хирурга. Только зеркало.

Это так?

— Да, — кивнул я. — Так.

— Как?

Я выдохнул.

— Человеческий разум устроен сложно. Когда человек теряет руку — мозг продолжает верить, что она на месте. И боль остаётся.

Но если показать ему отражение здоровой руки — разум верит, что больной — исцелён. И отпускает.

Это… фокус для мозга. Но он работает.

Он некоторое время молчал, переваривая.

— Кто ты, Дмитрий?

Я подумал. Долго.

Сказать правду — нельзя. Соврать — опаснее.

— Я — лекарь. Не местный. Я много видел. Я учился не у травниц, а у людей, что режут и сшивают тела, чтобы спасти.

Я не святой. Но я умею лечить.

Я не ищу власти. Я хочу работать. И не бояться за жизнь.

Князь встал. Прошёлся вдоль зала, разглядывая свитки на полке. Потом вернулся ко мне.

— Ты редкий человек, Дмитрий.

Такие, как ты, меняют судьбы. И потому — опасны.

Но я не дурак, чтобы терять полезных людей.

Он сделал шаг ближе:

— Ты останешься здесь. Я хочу, чтобы ты лечил моих людей.

Но будешь под наблюдением.

Ты не в тюрьме — но и не вольный ветер.

Он протянул руку — одну руку. Не для пожатия. Для решения.

— Согласен?

Я смотрел на протянутую руку. Ни капли торга, ни угрозы. Просто — предложение судьбы.

Я кивнул.

— Согласен. Но…

Князь слегка приподнял бровь.

— Мне нужно продолжать работать в деревнях. Я нужен там, где умирают не от политики, а от занозы, гниющей неделями.

Мне важна свобода перемещений. Я не беглый, не шпион. Я врач.

Я не прошу вольную — прошу понимание.

Повисла пауза. Тяжёлая, как нож перед рассечением ткани.

Князь прищурился.

— Ты не просишь золота. Не звания.

Просишь… лечить. И идти, куда зовут.

Значит — правду говоришь.

Он подошёл к столу, налил из кувшина тёплый настой, подал мне чашу, сам сел напротив.

— Послушай. Сейчас время шаткое. Москвичи подбирают земли. Новгород — не тот, что был. Крестьяне бегут, купцы боятся перемен.

И пока бояре перетягивают канаты, умирают простые.

От лихорадки, от крови, от глупости.

Если ты действительно умеешь лечить — ты нужен. Даже если чужак.

Он сделал глоток и задумчиво покачал чашу.

— Мне нужны люди, которые понимают, что такое порядок в теле, не хуже, чем в дружине или в казне.

Если ты можешь научить других — делай это.

Если можешь лечить тех, кого уже списали, — лечи.

Но если обманешь — сам знаешь, какова будет цена.

Я молча кивнул. Это был не страх, а понимание. Тут всё честно.

— Тогда вот моё слово, — сказал князь. — Пока ты не предаёшь — ты под моей защитой. Хочешь ехать — поедешь. Хочешь остаться — останешься.

Но если скажу: нужен — ты придёшь.

Я поднялся.

Мы молча посмотрели друг на друга. Он чуть наклонил голову.

Я — в ответ. По-мужски. Без низости. Без вызова.

С этим разговором я вышел другим. Теперь я — не просто врач в лесу. Я — часть чего-то большего.

Я вышел из зала князя не торжествующим, не победителем. Я вышел — как хирург после операции, где всё удалось… но рука всё ещё дрожит.

Коридоры уже не казались холодными. Наоборот — тихими. Уважительно-тихими.

Слуга провёл меня обратно. Никто больше не говорил ни слова. Открытые взгляды сменились сдержанными. Люди уже знали — я говорил с князем. И остался цел.

В своей комнате я сел на край лавки.

Руки на коленях. Спина прямая. Сердце билось чаще, чем нужно.

"Под его защитой."

Слова весомые. Но и кандалы бывают бархатными.

В тишине я достал тетрадь. Открыл чистый лист. Записал:

«День 48. Новгород.

Князь знает.

Разговор состоялся.

Согласие получено.

Свобода условна.

Но жив.

И пусть будет так.»

Я отложил перо.

Закрыл тетрадь.

Прислушался к себе.

Я всё ещё был собой.

Но теперь — уже не просто Дмитрий с сумкой через плечо.

Теперь — человек, за которым следят.

Человек, на которого рассчитывают.

И человек, которого впервые за долгое время действительно слушают.

Работа только началась.

Глава 18

Новгород принял меня не сразу. Но работа — лучший паспорт.

Я не стал читать проповеди, не пытался всех удивить. Просто лечил.

Кто-то приходил с гноящимся пальцем — я вскрывал, промывал, перевязывал.

Кому-то резал нарыв. Кого-то учил мыть руки — не крестом, а водой с золой.