Folie a Deux

— Пойми, Моника, я не езжу к ним делиться своими личными проблемами. Мы значительно обособлены друг от друга и чаще всего встречаемся исключительно по праздникам. Да и то не всегда. Будет непросто распределить для мальчиков соответствующие дни. После развода.

Райан снова концентрируется на распечатанном изображении, и, способная только догадываться, о чём его мысли в данный момент, я задумываюсь о грядущем разрушении красивой картинки, которую видела летом в виде фотографии, где все казались счастливыми и искренними в том, что показывали миру и окружающим. Какое мнение сложится обо мне у самых близких, когда они узнают о моём существовании и причастности к разводу их сына после стольки лет вроде бы безмятежного брака?

— Ты всё ещё веришь в лучший исход?

— Знаешь, прямо сейчас это неважно. Давай поужинаем сегодня в ресторане. Нам есть что отметить. Я устрою столик вдали от посторонних глаз.

— Это… свидание?

Машина въезжает в мой квартал, в то время как Райан возвращает ко мне целенаправленный взгляд.

— Да, это именно оно, — медленно снижая скорость, мерседес плавно останавливается напротив подъезда дома, но шум двигателя сохраняется. — Если я заеду за тобой в пять, это нормально?

— Это хорошо, — я отстёгиваю ремень безопасности и придвигаюсь вплотную к Райану. Он обнимает меня, и его идеальные тёплые губы прижимаются к моим. — Тогда увидимся позже?

— Несомненно. Но сначала я тебя провожу.

— Не надо. Всё будет в порядке. Не переживай. Тебе пора ехать, — мне не хочется, чтобы он задерживался из-за меня ещё больше. Мир ведь не крутится только вокруг моего нового состояния. Особенно мир Райана Андерсона. — Я беременная, но не больная и не беспомощная. И могу самостоятельно подняться на лифте наверх.

— Всё равно я… Не думай, что ты не важнее всего прочего, Моника.

— Я и не думаю. Мы увидимся через несколько часов. Ничего не случится.

— Наденешь для меня то, что легко будет снять?

Я провожу рукой по лацкану мужского пальто и дальше вниз по ткани. Но останавливаюсь около первой застёгнутой пуговицы, сжатие материала вокруг которой вызывает ухмылку у Райана. Она увеличивается в ответ на мой поцелуй, приходящийся в левую щёку рядом с уголком губ.

— Тебе придётся дождаться вечера, чтобы узнать, — я никогда не говорила ни с кем так. Не пыталась придать своему голосу сексуальное звучание. Но сейчас всё происходит само собой. Появляется незнакомые тембр, тональность и намерение соблазнить. Хоть это и слегка странно для той, кто уже носит под сердцем ребёнка от выбранного мужчины.

— Я дождусь.

Минуту или две спустя я провожаю взглядом уезжающий мерседес, а оказавшись дома и тщательно помыв руки, сажусь в изножье кровати. Она не та, в которой мы зачали малыша, но это ничего не меняет. Вспоминать Бразилию, шум океана за дверями террасы, сопровождающий каждую секунду движений, и то, каким было наше первое занятие именно любовью, невероятно легко. Я и сейчас словно чувствую все те эмоции. Райана в себе. Потому что теперь он всегда будет во мне. В нашем ребёнке. Не знаю, что именно происходит со мной, но плод внутри меня, ещё даже не обладающий сердцем и другими органами, уже оказывает невероятное влияние. Подталкивает моё сознание к действиям, которых, лёжа на кушетке, я ожидала меньше всего. Гудки на телефонной линии кажутся не имеющими ни конца, ни края. Но, может быть, это преувеличение.

— Моника?

— Привет, мам.

Скорее всего, я веду себя, как любая другая дочь, узнающая, что она сама станет мамой. Это ли не повод пересмотреть всё предыдущее общение? Задуматься о своём поведении и словах в те или иные моменты, которые не хотелось бы пережить самой в отношениях с собственным ребёнком? Не пожалеть, но почувствовать желание впредь быть осмотрительной и дважды взвешивать мысли прежде, чем облекать их в конкретные фразы? Начать звонить чаще? Именно женщине, давшей жизнь, а не отцу, несмотря на то, что с ним всегда всё проще и легче?

— Привет. Твой отец на дежурстве. Наверное, он не слышит.

— Я звоню не ему, а тебе, — фактически шепчу я в трубку, обнимая живот свободной правой рукой. Нелепо думать, что действительно кроха что-то почувствует, но это важно для меня. И не представляется возможным не делать этого. Не касаться себя, желая защитить малыша внутри. Если бы только можно было уже сказать…

— О. Ты в порядке?

— Да. Да… Просто я… — просто я беременна, а ты станешь бабушкой где-то в июне, — просто я никогда тебя не спрашивала… Ты, и правда, хочешь, чтобы я ушла? Я имею в виду, ушла из бизнеса?

— Милая.

— Я ведь больше ничего не умею. Это единственное, что мне известно, — и у меня даже нет запасных вариантов. Только некоторые сбережения. Но я уже полагаюсь на мужчину-миллиардера больше, чем, вероятно, следует. Больше, потому что он никогда не говорил мне, что обеспечит мои материальные нужды. Что мы с ребёнком ни в чём не будем нуждаться. Финансовое участие ни разу не было гарантировано на словах. Внутри себя я наверняка подразумеваю его, как должное, но в действительности всё может оказаться иначе. У меня больше уверенности в том, что он не оставит свою нынешнюю семью без содержания, чем в том, что я тоже буду всем и всегда обеспечена.

— Ты умеешь, Моника. Помнишь, у тебя есть образование. Никогда не поздно начать сначала. В наше время это проще, чем когда-либо прежде. Может быть, иногда я бываю резка, но мы с твоим отцом всегда окажем тебе всю необходимую поддержку, — говорит мама, и клянусь, у меня на душе моментально становится ощутимо легче. От одного лишь высказанного обещания и тепла, которого мне так не хватило в прошлую встречу. — Ты могла бы открыть приют, как постоянно твердила в детстве, когда к нам во двор в очередной раз приходил соседский кот. Уверенная, что с ним плохо обращаются, ты устраивала целые истерики в ответ на мои слова, что его надо отнести хозяйке. После успокоить тебя удавалось далеко не сразу, и до тех пор ты не уставала повторять, что, став взрослой, непременно откроешь заведение, в котором будешь спасать неугодных или просто бездомных животных, подыскивая всем добрых и любящих хозяев. Или ты можешь быть волонтёром в свободное от основной работы время.

— Мам.

— Да?

— Знаю, до праздников ещё немало времени, но я бы хотела приехать. Если и не на Новый год, то вскоре после него.

Я не особо и помню ту маленькую девочку, что так остро переживала за судьбу чьего-то домашнего питомца в отсутствие собственного пушистого друга, и точно знаю, что содержание приюта несёт с собой лишь трудности и затраты, которые надо будет покрывать и изыскивать спонсоров, но сейчас всё это не кажется мне первостепенным. В данную минуту важнее то, какой будет реакция самых близких людей на мою беременность и статус отца ребёнка. Неужели я, и правда, раздумываю о соответствующем знакомстве?

— Мы с твоим отцом будем только рады.

— Спасибо, мама. Передашь папе привет?

— Конечно, родная. Как только он придёт.

— Созвонимся завтра?

— Это будет замечательно, Моника. Хорошего тебя дня.

— И тебе тоже.

После обеда я наношу на ногти на руках и ногах любимый бордовый лак. Самостоятельно делая это на протяжении всех взрослых лет, я давно добилась того, чтобы всё получалось аккуратно, но теперь пальцы, держащие колпачок с кисточкой, периодически подрагивают, и в результате мне приходится стирать лак с ногтя большого пальца на левой руке и начинать всё заново. Удачной оказывается лишь вторая попытка. Я жду окончательного высыхания мерцающего покрытия около приоткрытого окна, чтобы дышать преимущественно свежим воздухом, а не запахом лака, когда получаю сообщение от Райана.