Галя, у нас семидесятые!

— Чай ставить? — также равнодушно спросила она.

Я снова кивнула и попыталась завести шутливую беседу.

— Да-да, конечно. У меня и тортик тут вот.

— Хорошо, — безучастно сказала Лида, взяла принесенное мною угощение, аккуратно нарезала и поставила на стол. Налив себе и мне чаю, она села рядом, взяла кусок торта и принялась механически его жевать.

— А Андрюшка где? — деланно небрежно, безуспешно пытаясь задать беседе дружеский тон, спросила я.

— Где ему быть? На рыбалке, — все также безучастно пожала плечами Лида. — Он там каждые выходные проводит. Зима начнется — на хоккей будет ходить. Ни одного матча не пропускает.

— Что-то не так? — аккуратно спросила я, поняв, что избежать неприятных новостей не удастся. Обычно Лида отзывалась о своем муже с гораздо большим теплом. Все выходные они проводили вместе. Моя бойкая, гордая и независимая подружка оказалась примерной женой и отличной мамой и всегда с радостью встречала мужа с работы. Неужто их отношения дали трещину? Загулял? Да непохоже. Андрей был невероятно счастлив, когда первая красавица общежития наконец согласилась с ним встречаться и даже думать не смел о том, чтобы заглядываться на кого-то другого. Неужели у них что-то случилось?

— Все не так, — привычно броско и коротко ответила подруга. — Уже давно все не так.

— А что именно? — осторожно полюбопытствовала я.

— Я же тебе много раз говорила, Дашка, — устало сказала Лида, встав со стула и подойдя к подоконнику, якобы для того, чтобы полить цветы. Однако я краем глаза заметила, как она, отвернувшись, уголком фартука быстро смахнула слезы. — С той зимы поганой еще все не так. С тех пор и живем, как соседи. Развелась бы давно, да пацанов жаль. И идти некуда.

— Какой зимы? А дочь? — спросила я, не понимая, почему Лида упомянула только Артема и Тимофея.

— Да из-за этого все и пошло наперекосяк, — Лида словно говорила сама с собой.

И она начала свой печальный рассказ.

Глава 3

Есть почему-то сразу расхотелось. Положив недоеденный кусок торта на тарелку, я, раскрыв рот, молча слушала рассказ подруги.

— В общем, в тот вечер встала я, как обычно, к плите — ужин готовить. Артем с Тимошей, как сейчас помню, попросили шарлотку сделать. Конец января был, срок рожать у меня уже подходил, живот вылез вперед, как тумба, но врачи сказали: «Рановато, еще неделю походишь». Ходить уже было тяжеловато, набрала я килограмм десять, если не больше. Нарезаю я, значит, яблоки для шарлотки и вдруг чувствую — началось. Андрюшка, к счастью, дома был — уже вернулся с работы, кроватку собирал в нашей комнате. Попросил помочь соседа Вовку, тот на грузовике водителем работает, как раз домой вернулся после смены. Я быстренько к соседке метнулась, Тамаре Степановне, попросила ту за пацанами приглядеть. Хорошая женщина, мы ей всегда ключи оставляем, когда в отпуск уезжаем. Она цветы поливает, кота кормит… В общем, наша палочка-выручалочка. Пацаны ее даже бабушкой зовут.

В общем, Вовка с Андреем меня под белы рученьки подхватили — и в больницу. Вовремя, надо сказать. Аккурат к вечеру я и разродилась. Не поверишь — легко так было, почти не больно. С Тимохой вон я почти сутки мучалась… С Артемом — двенадцать часов. А тут — будто зуб вырвали. Раз — и все. Я и опомниться не успела, как мне акушерка говорит: «Умничка, молодец, девка у тебя!». Я еще удивилась тогда: неужели бывают такие легкие роды?

Тон Лиды был спокойным, тихим, будничным, но от этого почему-то мне еще больше стало не по себе. Так говорят, когда рассказывают о чем-то очень плохом, непоправимом, но боятся проявить хоть какие-то эмоции, чтобы не сорваться и не заплакать… Таким ровным голосом ведущие новостных программ говорят: «Сегодня в доме по такому-то адресу случился взрыв газа. Погибло столько-то людей, столько-то остаются под завалами, ведутся поисковые работы».

Наверное, в другой раз Лида бы удивилась моим расспросам и спросила бы: «Дашка, ты чего? С дуба рухнула? Ты разве не помнишь? Я же тебе говорила, и не раз!». Да, скорее всего, своей настоящей подруге Даше она и впрямь рассказывала эту историю — они же с ней подруги детства. Если мы подруги, то о случившемся когда-то горе я должна была узнать сразу, а не спустя много лет. Но сейчас Лидочка настолько была погружена в свои переживания, что попросту не подумала об этом, и бояться разоблачения мне не стоило. Подруге явно было не до того. С каким-то пустым, стеклянным выражением глаз она продолжала свое повествование, а я, похолодев, ее слушала, напрочь забыв о чае и вкусном торте, который специально купила для визита в гости.

— В общем, родила я чудесную малышку, три четыреста. Здоровая, крепенькая. Мы с Андреем и имя заранее придумали — Таисия, в честь его мамы. Думали, если мальчик родится, то Валерием — папа его с самим Чкаловым был когда-то знаком, они служили вместе. Мне оба имени сразу понравились, я и согласилась. Артема и Тимоху я сама называла, а дочку, решила, пусть отец назовет.

— А потом? — прямо спросила я, ничуть не боясь выдать себя. Было ясно, что Лиде сейчас совсем не до выявления логических несоответствий, и она не станет удивляться, зачем я вновь и вновь расспрашиваю ее о том, что хорошо знаю.

Так и вышло. Лида, ничуть не удивившись моим расспросам и глядя в стену рядом с кухонным столом, продолжила свой рассказ. Выражение ее лица потеряло всякий смысл. Я заметила, что вместо торта она чуть не стала жевать салфетку, и вовремя вытащила кусок материи у нее из рук. Я с ужасом почувствовала, что в этот момент моя подруга Лидочка, молодая мама и прекрасная жена, поразительно походила на сумасшедшую старушку Лидию Павловну, которая, обидевшись на отсутствие в продаже ее любимого чая, внезапно начала громить стеклянные двери магазина… Неужели вот так, запросто, люди сходят с ума?

— Хорошенькая такая девчушка у нас получилось, — абсолютно безэмоционально говорила подруга и снова зачем-то повторила: — Три четыреста… я ее покормила, медсестра увезла. А через день сообщили, что она внезапно умерла. Кажется, «синдром внезапной детской смертности» это называется. Так бывает. Вроде был ребенок здоров, а потом раз — и все. И никто не может объяснить, почему и как так вышло. Андрюшка, надо отдать ему должное, не растерялся, хоть и был убит горем. Сразу сообразил, что к чему, метнулся домой. Там кроватка уже была собрана, вещи детские приготовлены… Все, как полагается. К вечеру ждали гостей. Он быстро все собрал, в ясли по соседству отнес, чтобы я не видела, не мучалась. Я домой вернулась — а там как будто и не было ничего. На работе он отпуск взял, привез меня домой, три дня с ложки кормил, заставлял в ванную ходить, мыться, зубы чистить. Мне вообще ничего не хотелось. Он за мной по пятам ходил, следил, чтобы я в окно не шагнула. Дверной звонок и телефон отключил, чтобы друзья и соседи не беспокоили и с цветами и с поздравлениями не завалились. Пацанов на дачу к друзьям отправил на несколько дней, чтобы маму ни о чем не расспрашивали. Они же сестренку ждали… Хорошенькая такая была, три четыреста…

Я продолжала слушать подругу, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос. В этот момент мне вдруг вспомнился леденящий душу отрывок из сериала «Мосгаз», который я посмотрела, вернувшись домой из своего второго путешествия в прошлое. Прекрасная Марина Александрова изумительно сыграла роль молоденького эксперта-криминалиста Сони Тимофеевой, прообразом которой была Софочка — Софья Исааковна Файнштейн.

В тот вечер в Петербурге стояла жуткая погода: за окном завывал ветер, хлестал дождь, а посему я решила не высовывать нос на улицу и, спрятавшиь под пледом с кружкой горячего какао, пересмотрела все серии об убийце, три недели державшем в страхе всю Москву. Помню, один эпизод меня потряс до глубины души: убитая горем мать, только что потерявшая своего ребенка, сидит в квартире, смотрит безучастным взглядом на майора Черкасова, занимающегося расследованием дела, и спрашивает:

— А что сыночку-то на ужин приготовить? Глазунью или омлет? Не знаете?

— Может, и омлет, — отвечает Черкасов, поняв, что женщина от горя сошла с ума.

— Вы идите, идите, — поторапливает его женщина, — сейчас сыночек со школы придет, мне его кормить надо.

А еще я вспомнила, как обычно гладко причесанная и очень аккуратная завуч нашей школы Наталья Дмитриевна, винившая себя в гибели первой жертвы маньяка по кличке «Мосгаз», в халате и с растрепанными волосами сидела в учительской и рассказывала, что мать погибшего мальчика забрали в психиатрическую больницу. А позже я прочла где-то, что убитая горем женщина, выйдя из больницы после длительного лечения, так и не смогла никогда войти в свою прежнюю квартиру и уехала. Оно и понятно: врагу не пожелаешь такое пережить. Даже не знаю, как бы я поступила, окажись на ее месте.