Галя, в деревню!

— Тьфу ты! — выругалась прямолинейная Катерина Михайловна. — Нет, я знала, конечно, что эта Ленина…

— Сталина… — поправила Даша подругу.

— Да не суть, — отмахнулась московская приятельница. — Хрен редьки не слаще. В общем, чувствую я, Дашенька, что эта мымра Вам житья не даст. Ну что ж, чему быть, того не миновать. Продержитесь уж, пожалуйста, еще немножко, до конца учебного года, а у меня тут кое-какая идейка есть. Попробую тут провернуть одно дельце. Только для этого мне еще завучу нашему давнишнему, Наталье Дмитриевне в РОНО звякнуть надо.

Спустя неделю подруги созвонились снова, и Катерина Михайловна довольно сказала:

— В общем, я тут покумекала… Кажется, решится скоро Ваша проблема, Дашенька.

— Неужто «мымру» от нас переводят? — радостно изумилась Дарья. — Куда? В РОНО к Наталье Дмитриевне?

— Не все так просто, — озадаченно ответила бывшая коллега. — Тот, кто ее ставил, сидит высоко наверху. Наталье Дмитриевне в РОНО она и даром не сдалась — от нее одни проблемы будут. Да и сама она не особо туда стремится. В РОНО начальство сверху давить будет. А этой Сталине на директорском месте тепло — она сама себе хозяйка. Хочется на диване поваляться недельку, а то и две — рисует себе командировку в Москву, и все шито-крыто. Хочет — дает техничке два участка мыть, а платит, как за один. Вторую зарплату себе в карман кладет.

— Сильно наверху? — упавшим голосом спросила Дарья. Она уже обрадовалась, что вскоре жизнь в школе пойдет своим чередом. Дети перестанут шарахаться в коридорах от учителей, боясь получить замечание в дневник за любую провинность, а сами учителя вновь станут милыми и улыбчивыми. Видимо, правильно говорят, что рыба гниет с головы…

— Сильно, Дашенька Ивановна, сильно, — «успокоила» коллегу Катерина Михайловна. — Выше семи сталинских высоток в Москве, вместе взятых, у которых мы с Вами, дорогая моя, когда-то гуляли. Папаша ее в РОНО когда-то работал, на самой верхушке, сейчас на пенсии уже, грядки на даче окучивает. Но влияние кое-какое еще имеет. С самим Булгаковым в баню ходит, дачи у них рядом…

— С Булгаковым? — изумилась я, не понимая причем тут известный писатель. — Писателем? Михаилом Афанасьевичем? Он же до войны еще вроде бы умер…

— Типун Вам на язык, — рассердилась коллега, — Булгаков, о котором я говорю, жив-здоров, не булькает. Нам бы с Вами так жить. Я не про автора «Мастера и Маргариты», а про министра. В общем, есть у меня идея, как сделать так, чтобы временно. Да Вы не переживайте, что ни случается — все к лучшему… У меня там и дача рядом. Если что — на выходных будете в гости заходить. Аккурат к началу учебного года и переедете…

— Вы о чем? — непонимающе спросила Дарья.

Что же на ум пришло мудрой и рассудительной Катерине Михайловне, которая не раз выручала ее? Неужто опять придется куда-то переезжать?

* * *

А спустя пару месяцев после этого разговора я, бывшая продавщица Галя, а теперь счастливая жена и приемная мама подростка Сережи, стояла с дорожной сумкой на знакомом мне перроне. Заканчивался август 1977 года. Именно на этой станции мы с Катериной Михайловной и гурьбой галдящих восьмиклассников тринадцать лет назад — осенью 1963 года начали наш однодневный поход… С этой станции началось и мое пятое путешествие в СССР, и, кажется, продлится оно не один день. Теперь я — директор вновь созданной сельской школы для детей.

Отдохнув еще немножко, я сняла свои туфли-лодочки, бережно упаковала их в сумку и переобулась в другую, удобную обувь, в которой было не жалко наступать во что угодно…

Приключения начинались.

Глава 2

— А это еще кто тут развалился и спит? Здрасте, приехали! — разбудил меня чей-то зычный и властный голос. — Вставай, поднимайся, рабочий народ! Интересно девки пляшут по четыре прямо в ряд! Только приехала, а тут такой сюрприз с порога!

Ничего не понимая, я разлепила мутные глаза. Просыпаться отчаянно не хотелось. А зачем меня, собственно, будят? И кто это? Неужто свекровь моя — Гошина мама — из городской квартиры вернулась?

— Ишь какая! Осьмой час уже, а она дрыхнет! Вставай, вставай, говорю, красивая! Ты как тут очутилась? Через окно, что ли, влезла? Чего дома-то у себя не ночуешь? — голос бы настойчивый, но в то же время — вполне доброжелательный.

Да нет, непохоже. За пару лет моей семейной жизни ни разу не было такого, чтобы Гошина мама без стука ворвалась к нам в спальню. Родители моего мужа — крайне порядочные и деликатные люди. Что тогда? Почудилось, наверное. Мало ли что под утро присниться может…

Я протерла рукой глаза и села на кровати, спустив ноги. Как же хорошо и безмятежно спится на даче, будто в детстве… Тихо, спокойно, никакого шума машин и рева мотоциклов за окном. В комнате прохладно, но под пуховым одеялом очень даже тепло. Никто сверху не сверлит, за стенкой не кричит… Наш с Гошей домик стоит на самом окраине поселка, на границе с лесом. Никаких тебе соседей с вечно работающей газонокосилкой и вечно лающей соседской собаки за забором. Тишина, красота…

Сейчас встану, натяну тапки, заварю себе чашечку ароматного дымящегося кофе и, позевывая, буду пить его на маленьком балкончике, точно какая-нибудь парижанка… До Эйфелевой башни, конечно, далеко, но у нас в поселке своя имеется — местные жители по приколу построили макет этого известного сооружения высотой в целых три метра…

— Звать-то тебя как, спящая красавица?

Я потрясла головой, окончательно придя в себя, и огляделась вокруг. Да это ж не моя дача! Никаких ковров на стене у нас давно нет — я их давно выкинула, чтобы не дышать пылью. Свекровь, конечно, немножко повозмущалась, но потом согласилась, что дышать стало гораздо легче. Да и самовара на столе у нас тоже нет — в век электрических чайников в них нет необходимости. Разве что «для антуражу» поставить, как выражается мой свекор. Кровать слишком мягкая — мы с Гошей давно спим на ортопедическом матрасе. Салфетки у нас в семье никто вязать не умеет. И петухи у нас на даче никогда не орали… А этот прямо надрывается! И корова какая-то мычит! Откуда тут корова? В нашем СНТ соседи и живности-то никакой не держат — нет необходимости.

Нет, место совершенно не знакомое. Будто я попала в музей деревенского быта СССР. А где я, собственно, нахожусь?

— Звать-то, говорю, как тебя?

Я посмотрела на обладательницу звучного приятного голоса, который так не вовремя и бесцеремонно разбудил меня сегодня.

Передо мной стояла улыбчивая полная женщина лет шестидесяти в красивом цветастом платье с крупной брошью — та самая, которая вчера встретилась мне на станции, с гусем по имени Шушик под мышкой. На меня она смотрела с удивлением. Под мышкой у нее уже не было гуся, зато была большая сумка, которую она аккуратно поставила на пол и, уперев руки в бока, уставилась на меня.

— Ну? Чего молчишь-то? Как зовут тебя, красотка?

— Дарья, — пробормотала я, убедившись, что кричать на меня вроде не собираются. — Дарья Ивановна. Даша…

— Ну, будем знакомы, Ивановна, — хохотнула женщина, — я Любовь, тоже Ивановна. Можно тетя Люба. Полутезка ты моя значит. Да ты откуда взялась-то? Чудо чудное, диво дивное… Вот так сюрприз!

— Так… меня сюда мужчина привел вчера, хозяин дома, — начала я оправдываться, съеживаясь на кровати под одеялом и поджимая ноги. Выглядела я, наверное, сейчас очень жалко. Голова немытая, зубы не чищены… Одна, в чужом доме, оправдываюсь перед незнакомой женщиной. Что же сейчас будет?