Галя, в деревню!

— Живу… Я в школе новой буду работать, директором.

— В школе? — почтительно переспросила женщина и даже поднялась со стула. — Так это тебя… Вас прислали?

Я согласно кивнула.

— Ой, здорово-то как! — заулыбалась тетка. — У нас ребята хорошие, только глаз да глаз за ними нужен! Вы уж построже с ними… Как величать-то Вас?

— Дарья Ивановна. А что за тетрадка-то?

— Так у нас обычай такой, Дарья Ивановна! — начала втолковывать мне продавщица. — Ежели у кого из местных денег нет, записываем в тетрадку. Потом занесете, как придете.

Такой была моя новая жизнь, и в целом она мне очень нравилась. За неделю я перезнакомилась почти со всеми жителями окрестных домов и уже не удивлялась обычаю всегда здороваться со всеми, кто встречается на пути. Слух о том, что в деревню приехала новый школьный директор, распространился быстро. Меня считали в поселке кем-то вроде элиты и часто обращались на «Вы», несмотря на то, что «тыкать» всем, кто примерно твоего возраста, тут считалось абсолютно нормальным.

На ушлого «риэлтора» — Петьку по прозвищу «Два ведра» я больше не сердилась. Тетя Люба, впрочем, тоже. Мы решили, что полностью расквитались с Петькой, скормив ему легенду про предстоящие киносъемки. В тот день мы с ней чуть не надорвали животики от смеха, наблюдая за тем, как Петька во дворе нашего дома горланит песни под гармошку и отплясывает вприсядку, надеясь получить роль в фильме про советскую деревню и гонорар в целых двадцать целковых.

Рассудив немного, я решила, что обижаться, в общем-то, уже не за что. Благодаря Петьке я нашла себе жилье не то что хорошее, а просто отличное. Да, в нем не было ни плазменного телевизора, ни кондиционера, ни ванны, ни даже обычных удобств внутри дома. А еще порой ночами жутко доставали комары… Мой смартфон, планшет и новый большой телевизор со множеством каналов на любой вкус остались где-то там, далеко, в то мгновение, когда мне пришло в голову аккуратно потереть бочок желто-белого ночника, напоминающего о давнишнем подарке бабушки… А посему из развлечений мне доступны были только болтовня с тетей Любой и другими соседями, прогулки по деревне, да сельская библиотека.

Зато меня почти каждый день баловали вкусными пирогами и развлекали веселыми разговорами за жизнь. Я, в свою очередь, старалась отблагодарить гостеприимную женщину тем, что помогала ей по хозяйству. Вместе мы починили туалет во дворе, выкинули несколько мешков хлама, который хранился еще с довоенных времен, и даже покрасили крыльцо.

Работать приходилось не только по дому — львиную часть моего времени занимала подготовка школы к учебному году. Добродушный и глуховатый председатель Аркадий Павлович сдержал обещание и заглянул вечерком на разговор к однокласснице — тете Любе. Они о чем-то поболтали между собой и ударили по рукам — хозяйка разрешила мне жить в свободной комнате в течение всего предстоящего учебного года.

— Ладно, Палыч, добро, — решила она, хлопнув полной дланью по столу, — пусть живет Ивановна. Я уж к ней привыкла, как родная стала. И поговорить вечерком теперь есть с кем… Внуки-то как твои, приезжают?

— Да месяц целый гостили, — добродушно ответил председатель, уминая вкуснейшие пирожки с мясом, которые к его приходу напекла тетя Люба. — Люблю, когда они на каникулы ко мне ездят, отдыхаю с ними душой. Рыбачить вместе ходим, по грибы да по ягоды… Сегодня вот «вечерней лошадью» с невесткой отбывают в Москву. Со дня на день уже учеба начинается.

— Вечерней лошадью? — удивилась я. — Прямо до Москвы?

— Вечерняя лошадь — это электричка, — рассмеялся Аркадий Павлович.

— Пирожков-то ребятам возьми, — напомнила тетя Люба. — И молочка домашнего с творогом. Я тебе с собой заверну. Жалко, что ли? Чего они там едят-то, в Москве своей… Бутерброды небось с колбасой из бумаги туалетной. А тут все свое, домашнее.

— Благодарствую, Любаша, — довольно заулыбался Аркадий Павлович, — хлебосольная ты тетка, домашняя. Возьму с удовольствием. Ну что, вздрогнем? За наш «Б» класс?

— За наших! — согласно подняла рюмку домашней наливки тетя Люба. — Эх, жаль только, меньше половины нас осталось… Из тридцати — семь человек. Кто в первые дни войны погиб, кто потом… Колю Дробышева помнишь, высокий такой, Коля-Каланча? На третий день войны матери уже похоронка пришла. А Владик Костылев, «Костыль» который? Вы с ним еще дрались постоянно? Звезду Героя посмертно получил… Я вот в двадцать лет вдовой осталась. Да и ты, Палыч, чудом выжил… Ладно, что мы о грустном. Кстати, я тебе про Петьку-два ведра не рассказывала?

— Да не дрались мы, а так, боролись… Мы ж пацанами были. Да, жаль Костыля… Ну да ладно, твоя правда, не будем о плохом. Так что Петька? Третье ведро утопил? — благодушно поинтересовался председатель. — Эх, бедовая голова Петька… Ни на одной работе не задерживается. Хотел я его в сторожа пристроить — так он не придумал ничего лучше, как детишек ружьем пугать сдуру. Родители жаловаться начали, хотели темную ему устроить. Пришлось уволить от греха подальше — бытовухи и так хватает. Говорю: «Давай на водителя выучишься, будешь в город за продуктами для сельпо ездить!». Так нет, решил полихачить на дороге и машину утопил, хорошо хоть сам жив остался. А ведь неглупый мужик-то, в общем…

— Да не, не ведро, — рассмеялась тетя Люба. Я тем временем вежливо слушала их разговор, не вмешиваясь. — Тут хуже дело. Он же Ивановну мою надуть решил, коммерсант недоделанный. Я к родственнице на три дня в город уехала, сдуру ему и сболтнула. У нас же все знают, где ключи лежат. Так он Ивановну на перроне встретил, говорит: «Пойдем, я тебе комнату сдам!». Она, добрая душа, сумку свою схватила и за ним почесала. Думала, что ей он у себя дома сдать комнатку хочет. А он ее ко мне домой привел, трешку взял — и был таков. Думал, провернет аферы свои шито-крыто. А я — возьми и вернись из города на следующий день. Прихожу — а там картина Репина: «Не ждали», на моей кровати Ивановна пятый сон досматривает. Вот мы покумекали и решили, Палыч: пусть Петька зарплату отрабатывает. Устроили себе концерт по заявкам телезрителей. А Петька нам и спел, и станцевал — вся деревня смотрела… Он как узнал, что Даша — школьный директор, а не режиссер, и никакого «кина» тут снимать не будут, так аж затрясся от ярости. Теперь о нем на каждом углу судачат.

— Ха-ха-ха, — довольно захохотал председатель, — Интересно девки пляшут! Ах, хитрец! Четыре полы, восемь карманов. Вот вы затейницы! Да вам бы и впрямь сценарии к фильмам писать! Молодцы, нечего сказать, хвалю. И не сильно обидно, и урок на всю жизнь хороший. Он же всегда и всех надуть пытался. Недаром с ним мужики давно уж в карты играть не садятся. У него в одной колоде по десять тузов. Думаю, больше он Вас, Дарья Ивановна, — обратился он ко мне, — не обидит. А ежели что — идите прямиком ко мне, где кабинет, знаете. Ну а если там закрыто — дома я, значит. Через пять дворов от Любы живу, недалеко. У нас в деревне образованных людей очень уважают. Заходите, не стесняйтесь, рассказывайте, как у Вас дела… Люба, а покажешь, может, Дарье Ивановне наши фотографии школьные? И я посмотрю, вспомню!

— Конечно! — засуетилась тетя Люба. — Ой, у меня на фотографии с выпускного такие волосы красивые, вьющиеся, длинные были.

— А у меня просто были, — засмеялся Аркадий Павлович и указал на свою почти полностью лысую голову. С чувством юмора у нашего председателя было все в порядке.

До самого позднего вечера я вместе с тетей Любой и его бывшим одноклассником рассматривала старые фотографии, расспрашивала их о далеких событиях юности и слушала их рассказы, жадно внимая. Мало сейчас осталось в живых свидетелей той поры. А мне уже в который раз повезло увидеть их еще не дряхлыми старичками.