Где апельсины зреют
Шрифт:
— Гарсонъ! Еще такую-же сулеечку! кричалъ Конуринъ и показывалъ лакею пустую бутылку.
Обдъ кончился. Вс вышли изъ-за стола, а Николай Ивановичъ, Конуринъ и ихъ собесдница продолжали сидть и пить Асти. Лица мужчинъ раскраснлись. Масляными глазами смотрли они на красавицу, а та такъ и кокетничала передъ ними, стрляя глазами.
XLII
Николай Ивановичъ потребовалъ еще бутылку Асти, но красивая собесдница на отрзъ отказалась пить, замахала руками, быстро поднялась изъ-за стола и, весело улыбаясь, почти побжала изъ столовой. Конуринъ и Николай Ивановичъ
— А и кралечка-же! Только изъ-за этой кралечки стоитъ побывать въ Рим. Право слово.
Подъемная машина остановилась. Они вышли въ корридоръ третьяго этажа. Собесдница схватила Конурина подъ руку и побжала съ нимъ по корридору, подошла къ двери своей комнаты, бросила его руку и, блеснувъ блыми зубами, быстро сказала:
— Assez. Au revoir, messieurs. Merci…
Щелкнулъ замокъ и дверь отворилась. Конуринъ стоялъ обомлвшій отъ удовольствія. Николай Ивановичъ ринулся было за собесдницей въ ея комнату, но она тотчасъ-же загородила ему дорогу, шаловливо присла, сдлавъ реверансъ, и захлопнула дверь.
— Ахъ, шельма! могъ только выговорить Николай Ивановичъ. — Чертенокъ какой-то, а не баба!
— Совсмъ миндалина! — опять вздохнулъ Конуринъ, почесалъ затылокъ и сказалъ товарищу:- Ну, теперь пойдемъ скорй ублажать твою жену.
Комнаты ихъ находились этажемъ ниже и имъ пришлось спускаться по лстниц. Когда они очутились въ корридор своего этажа, то увидли Глафиру Семеновну, выходившую изъ своей комнаты. Она была въ шляпк и въ ватерпруф. Глаза ея были припухши, видно было, что она плакала, но потомъ умылась и припудрилась. Увидавъ мужа и Конурина, она отвернулась отъ нихъ. Николай Ивановичъ то весь съежился и сдлалъ жалобное лицо.
— Ахъ, Глаша! И не стыдно это теб было ни съ того ни съ сего разкапризиться! заговорилъ онъ. — Хоть бы Ивана-то Кондратьича посовстилась. Онъ все-таки посторонній человкъ.
— Отстань…
Глафира Семеновна зашагала по корридору по направленію къ лстниц. Мужчины послдовали за ней.
— Послушай. Куда это ты?
— Въ театръ… Компанію себ искать, отвчала она, стараясь быть какъ можно боле равнодушной, между тмъ въ говор ея, въ походк и въ жестахъ такъ и сквозилъ гнвъ. — Ты нашелъ себ за столомъ компанію, должна и я себ искать. Не безпокойся, не рохля я, съумю себ тоже какого-нибудь актера найти!
— Да ты въ ум, Глафира Семеновна? Вспомни, что ты говоришь!
— А ты въ ум, Николай Иванычъ? Что ты до сихъ поръ длалъ въ столовой съ этой вертячкой? Ужъ обдъ-то даннымъ давно кончился, вс по своимъ номерамъ разошлись, а ты бражничалъ и лебезилъ передъ ней, какъ котъ въ март мсяц. Ты не въ ум и я не желаю быть въ ум. Невстк на отместку. Пожалуйста, пожалуйста, не идите за мной хвостомъ. Я одна въ театръ поду.
— Не пущу я тебя одну, ршительно сказалъ Николай Ивановичъ.
— Посмотримъ.
Они спустились по лстниц внизъ и очутились во двор гостинницы.
— Не подобаетъ такъ, барынька, передъ
своимъ мужемъ козыриться, эй, не подобаетъ… началъ Конуринъ уговаривать Глафиру Семеновну. — Ну, что онъ такое сдлалъ? Стаканъ, другой шампанскаго съ сосдкой по обденному столу выпилъ — вотъ и все. Да и не онъ это затялъ, а я… Бросьте-ка вы это все, да опять ладкомъ…— Позвольте… Какое вы имете право меня учить! воскликнула Глафира Семеновна. — Вотъ еще какой второй мужъ выискался!
Глафира Семеновна сла на двор гостинницы за столикомъ и спросила себ мороженнаго. Сли и Николай Ивановичь съ Конуринымъ и потребовали сифонъ сельтерской воды. Вс молчали. Наконецъ Николай Ивановичъ началъ:
— Я не препятствую насчетъ какого-нибудь театра, но зачмъ-же теб одной-то хать? И мы съ тобой вмст подемъ.
Глафира Семеновна не отвчала. Наскоро съвъ свое мороженное, она быстро сама разсчиталась съ гарсономъ и вышла на улицу. Мужъ и Конуринъ не отставали отъ нея. У воротъ она вскочила въ извощичью коляску и стала говорить извощику:
— Театръ у консертъ… Алле…
Извощикъ спрашивалъ, въ какой театръ.
— Сет егаль. Алле… Алле плю витъ.
Вскочили въ коляску и Николай Ивановичъ съ Конуринымъ.
— Напрасно дете со мной. Все равно, вдь въ театр мы будемъ — вы сами по себ, а я сама по себ,- сказала она имъ. — Буду гулять по корридорамъ одна и авось тоже найдется какой-нибудь кавалеръ, съ которымъ можно знакомство завести.
— Да уймитесь, барынька, переложите гнвъ на милость… — сказалъ Конуринъ.
— Ага! Вамъ непріятно теперь. А каково было мн, когда вы за столомъ такъ и вонзились глазами въ вертячку и начали съ ней бражничать! воскликнула Глафира Семеновна.
Путь былъ длинный. Извощикъ долго везъ ихъ то по темнымъ переулкамъ, то по плохо освщеннымъ улицамъ, вызжалъ на мрачныя площади, снова възжалъ въ узенькіе переулки и наконецъ остановился около блещущаго двумя электрическими фонарями небольшаго зданія. Большая транспарантная вывска гласила: “Orfeo di Roma”.
Все еще не угомонившаяся Глафира Семеновна выскочила изъ коляски и, подбжавъ къ касс, взяла себ билетъ на мсто. Мужъ и Конуринъ взяли также билеты. Мужъ предложилъ ей было руку, чтобы войти съ ней вмст, но она хлопнула его по рук, одна прошла по корридору и вошла въ зрительную залу.
“Orfeo di Roma”, куда извощикъ привезъ Ивановыхъ и Конуркна, былъ не театръ, а просто кафе-концертъ. Публика сидла за столиками, разставленными по зал, пила кофе, ликеры, вино, прохладительные напитки, закусывала и смотрла на сцену, на которой кривлялись комики, куплетисты, пли шансонетки до нельзя декольтированныя пвицы, облеченныя въ трико, украшенныя только поясомъ или пародіей на юбку. Пвцовъ и комиковъ смняли клоуны и акробаты.
— Да это вовсе не театръ, сказалъ Николай Ивановичъ, слдуя за женой. — Какой-же это театръ! Это кафе-шантанъ.
— Тмъ лучше… отвчала Глафира Семеновна, отыскала порожній столикъ и подсла къ нему.
— Такъ-то оно такъ! продолжалъ Николай. Ивановичъ, усаживаясь противъ жены, — но сидть здсь замужней-то женщин, пожалуй, даже и неловко. Смотри, какого сорта дамы вокругъ.
— Да я вовсе и не желаю, чтобы меня считали теперь за замужнюю.
— Ахъ, Глаша, что ты говоришь!
— Пожалуйста не отравляй мн сегодняшній вечеръ. А что насчетъ вонъ этихъ накрашенныхъ дамъ, то можешь къ нимъ даже подойти и бражничать, я вовсе препятствовать не буду, только ужъ не смй и мн препятствовать.