Где апельсины зреют

— Не надо мн, ничего не надо. Иль не фо па… Лесе муа… говорила она. — Николай Иванычъ! Да что они пристали!

— “Брысь”, крикнулъ на нихъ Николай Ивановичъ, вышелъ изъ коляски и протянулъ руку жен.

Глафира Семеновна вела мужа въ ворота Колизея. Конуринъ плелся сзади. Итальянцы не. отставали отъ нихъ и, забгая впередъ, указывали на стны воротъ съ остатками живописи и бормотали что-то на ломаномъ французскомъ язык.

— Чего имъ надо отъ насъ, я не понимаю! говорилъ Николай Ивановичъ. — Глаша! что они бормочатъ?

— Предлагаютъ показать намъ Колизеумъ. Видишь, разсказываютъ и указываютъ. Проводники это.

— Не надо намъ! Ничего не надо! Алле! махнулъ имъ рукой Николай Ивановичъ, но итальянцы не отходили и шли дальше.

Вотъ обширная арена цирка, вотъ мста для зрителей, вытесанные изъ камня, вотъ хорошо сохранившаяся императорская ложа съ остатками каменныхъ украшеній, полуразвалившіяся мраморныя лстницы, корридоры. Ивановы и Конуринъ бродили по Колизею, но куда-бы они ни заглядывали, итальянцы ужъ были впереди ихъ и наперерывъ бормотали безъ умолку.

— Что тутъ длать! Какъ ихъ отогнать? пожималъ плечами Николай Ивановичъ.

— Да не надо и отгонять. Пусть ихъ идутъ и бормочатъ. Они бормочатъ, а мы не слушаемъ, отвчала Глафира Семеновна, но все-таки незамтно поддавалась проводникамъ и шла, куда они ихъ вели.

Вотъ, въ конц одного корридора желзная ршетка и лстница внизъ, въ подземелье. Пожилой проводникъ тотчасъ-же остановился у ршетки, досталъ изъ кармана стеариновую свчку и спички и началъ манить Ивановыхъ и Конурина въ подземелье.

— Зоветъ туда, внизъ, сказала мужу Глафира Семеновна. — Должно быть тамъ что-нибудь интересное. Можетъ быть это т самыя темницы, гд несчастные сидли, которыхъ отдавали на растерзаніе зврямъ? Я читала про нихъ. Спуститься разв?

— Да ты никакъ, Глаша, съума сошла! Нацпила на себя брилліантовъ на нсколько тысячъ и хочешь идти въ какую-то трущобу, куда тебя манитъ неизвстный, подозрительный человкъ! А вдругъ онъ заведетъ насъ въ такое мсто, гд выскочутъ на насъ нсколько человкъ, ограбятъ да и запрутъ тамъ въ подземельи? Алле, мосье! Алле! Брысь! Не надо! крикнулъ Николай Ивановичъ пожилому итальянцу и быстро потащилъ жену обратно отъ входа въ подземелье. Глафира Семеновна нсколько опшила.

— Вотъ только разв, что брилліанты-то, а то какъ-же не посмотрть подземелья! Можетъ быть въ подземельи-то самое любопытное и есть, сказала она.

— Ничего тутъ нтъ, барынька, интереснаго. Развалившійся кирпичъ, обломки каменьевъ — и ничего больше, заговорилъ Конуринъ, звая. — Развалившійся-то кирпичъ и у насъ въ Питер видть можно. Позжайте, какъ будете дома, посмотрть, какъ Большой театръ ломаютъ для консерваторіи — тоже самое увидите.

Забжавшій между тмъ впередъ пожилой проводникъ-итальянецъ звалъ уже ихъ куда-то по лстниц, идущей вверхъ, но они не обращали на него вниманія. Къ Глафир Семеновн подскочилъ усатый проводникъ-итальянецъ и совалъ ей въ руки два осколка благо мрамора.

— Souvenir du Coliseum… Prenez, madame, prenez… — говорилъ онъ.

— На память отъ Колизеума даетъ камушки… Взять, что-ли? — спросила Глафира Семеновна мужа.

— Ну, возьми. Похвастаемся передъ кмъ-нибудь въ Петербург, что вотъ прямо изъ Рима, изъ Колизеума, отъ царской ложи отломили. Конуринъ! Хочешь камень на память въ Питеръ свезти изъ Колизеума?

— Поди ты! Рюмку рома римскаго съ порціей ихъ итальянскихъ макаронъ, такъ вотъ-бы я теперь съ удовольствіемъ на память въ себя вонзилъ. А то камень! Что мн въ камн! — отвчалъ Конуринъ и прибавилъ:- Развалины разныя для прізжающихъ держутъ, а нтъ чтобы въ этихъ развалинахъ какой-нибудь ресторанчикъ устроить! Нація то-же! Нтъ, будь тутъ французы или нмцы, наврное-бы ужъ продавали здсь и выпивку, и закуску.

— демъ, Конуринъ, въ ресторанъ, демъ завтракать. И я проголодался, какъ собака, сказалъ Николай Ивановичъ.

Они направлялись къ выходу изъ Колизеума. Проводники, заискивающе улыбаясь, снимали шляпы и кланялись. Слышалось слово “macaroni”…

— Что? На макароны просите? — сказалъ Николай Ивановичъ, посмиваясь. — Ахъ, вы неотвязчивые черти! Ну, вотъ вамъ франкъ на макарони. Подлитесь. Пополамъ… Компрене? Пополамъ… — доказывалъ онъ итальянцамъ жестами.

Итальянецъ въ усахъ пожималъ плечами и просилъ еще денегъ, стараясь пояснить, что онъ долженъ получить, кром того, за камни, которые онъ вручилъ Глафир Семеновн.

Та вынула изъ кармана кошелекъ и дала усатому итальянцу еще франкъ.

— Merci, madame — любезно кивнулъ онъ и сунулъ ей въ руку еще осколочекъ мрамора на прибавку, вынувъ его изъ кармана пиджака.

XXXVIII

Опять сли въ коляску.

— Траторія! Манжата! — крикнула Глафира Семеновна извощику, стараясь пояснить ему, что они хотятъ сть и что ихъ нужно везти въ ресторанъ.

— Макарони и рома! — прибавилъ Конуринъ, потирая руки. — Ужасъ какъ хочется выпить и закусить.

— Si, signor… si, siguora… — отвчалъ извощикъ, стегнулъ лошадь и трусцой повезъ ихъ хоть и другой дорогой, но тоже мимо развалинъ, продолжая называть остатки зданій и сооруженій, мимо которыхъ они хали.- Forum Julium… Forum Transitorium… Forum Trajanum… — раздавался его голосъ.

— Заладилъ съ своими форумами! — пожалъ плечами Николай Ивановичъ. — Довольно! Довольно съ твоими форумами! Хорошенькаго понемножку. Надолъ. Ассе!.. — крикнулъ онъ извощику. — Теб сказано: траторіумъ, манжата, вино неро, салами на закуску — вотъ что намъ надо. Понялъ? Компрената?

— Si, signor… улыбнулся извощикъ, оборотившись къ сдокамъ въ полъоборота и погналъ лошадь.

— Однако, какъ мы хорошо по-итальянски-то насобачились! Вдь вотъ извощикъ все понимаетъ! похвастался Николай Ивановичъ.

— Да, не трудный языкъ. Совсмъ легкій… отвчала Глафира Семеновна. — По книжк я много словъ выучила.

Вотъ и ресторанъ, ничмъ не отличающійся отъ французскихъ ресторановъ. Вошли и сли.

— Камерьере… обратилась Глафира Семеновна къ подошедшему слуг: Деженато… Тре… Пуръ труа, показала она на себя, мужа и Конурина. — Минестра… Аристо ли вителіо… Вино неро… заказывала она завтракъ.

— Je parle fran`eaise, madame… перебилъ ее слуга.

— Батюшки! Говоритъ по-французски! Ну, вотъ и отлично, обрадовалась Глафира Семеновна.

— Ромцу, ромцу ему закажите настоящаго римскаго и макаронъ… говорилъ ей Конуринъ.

Подали завтракъ, подали красное вино, макароны сухіе и вареные съ помидорнымъ соусомъ, подали ромъ, но на бутылк оказалась надпись “Jamaica”. Это не уклонилось отъ мужчинъ.

— Смотрите, ромъ-то ямайскій подали, а не римскій, указалъ Николай Ивановичъ на этикетъ.