Глаза, опущенные долу

– Значит, она ведьма всё-таки?

– Не думаю.
– Отец Ферапонт поколебался, может ли он позволить себе такую откровенность, затем решился.
– Я не хотел тебе говорить об этом - не исключено, что тут лишь мои догадки. Догадки, но не толкования, вразуми себе, в мыслях этих ничего нет еретического. Однако слишком часты и тесны с некоторых времён стали общения людей со всякого рода нечистью, чтобы им в итоге чем-нибудь печальным не завершиться. Я ни в малой толике не верю измышлениям о том, что от союза злой погани и людей, от Бога отвратившихся, могут рождаться ведьмы, колдуны, волхвы и прочие прислужники дьявола, но итогом его вполне могут быть духи порождённые, плотью не облечённые - лишь смерть, но не плоть может усвоить дух от человека, жизнь и смерть без плоти. Что-то вроде демонов разума. О них мало что известно, но их сила постоянно растёт. Они тоже под дьяволом, но уже соперничают и с падшими ангелами, и с демонами, они ближе, родственнее людям, потому и гораздо легче овладевают нами. Это самые страшные наши враги. И кто знает, "человек беззакония, сын погибели, противящийся и превозносящийся" не из их ли числа придёт? Та старуха, поскольку никакие уловки твои на неё не действуют, вполне может быть одним из таких духов.

– И Любомила... под нею, - продолжил его мысль Фёдор.

– И Любомила - она, - поправил его, не дав уклониться в сторону, Ферапонт.

С тем они и расстались. Но когда Фёдор отмахал добрые полверсты от стен монастыря, его нагнал запыхавшийся монашек со свёртком в руках.

– Возьми, брат! Отец настоятель велел тебе передать, - проговорил он, с трудом переводя дух, и тут же пустился обратно, постоянно осеняя себя крестным знамением, едва живой от испуга, то и дело останавливаясь, пятясь, как бы обороняясь от тех сил, которые могли бы увлечь с собой его.

Фёдор не придал свёртку большого значения, полагая, что просто отец Ферапонт, по обычной своей заботливости, послал ему в дорогу припасов, однако присев отдохнуть и раскинув по сторонам края тряпицы, он обнаружил в ней редкостной красоты икону и записку от Саввовского игумена: "Прими, возлюбленный брат мой, отец Фёдор, сей образ запечатленный, в краеугольный камень новой обители, которую ты видишь в своих мечтах. Может, ждёт тебя погибель, а может, слава великая, уповай на Господа, Он тебя Сам к Себе приведёт! Ну а я буду о тебе молиться".

2

Любомила задержала свой взгляд на иконе и вздрогнула.

– Я всё гадала, как тебе удалось сюда обратно добраться, теперь поняла.

Фёдор усмехнулся.

– Обрадовалась, что я не появлюсь больше?

– Как тебе сказать... И да, и нет. За тебя порадовалась. Самой мне без тебя было тяжко.

– Что же, соскучилась?

– Почему бы и нет?

– Так, так... И кто именно, старуха та против меня заграды поставила?

– Сам виноват, ты меры все превзошёл.

Фёдор понимал, насколько для него важно сохранить хладнокровие, чтобы выиграть в этом споре, однако гнев всё больше распалял, ослеплял его, и он уже не мог себя сдерживать. Его всегда бесили неправда, несправедливость.

– Ишь ты, как ловко вывернулись: меры превзошёл! Но только тут вы сами себя в лужу и посадили. Подскажи-ка, в чём же конкретно я нарушил наш уговор?

– Уговор действовал до тех пор, пока ты не ушёл.

– Ну так я вновь здесь, - замешательство Фёдора длилось лишь секунду, затем он, напротив, лучезарно улыбнулся, - вопреки всем вашим устремлениям. Что теперь? Новый уговор надо заключать или прежний остаётся в силе? Что тебе велено мне передать?

– Ничего. Велено, чтобы я от тебя отступилась.

– Вот оно, значит, как. Стереть меня в порошок надумали. Не получится. Я вдвое сильнее, чем был, вернулся.

– Знаю. С тобой она теперь.
– Любомила кивнула на икону.

Фёдор насторожился.

– Ты что-нибудь о ней слышала?

Любомила медленно покачала головой.

– Нет, я о ней даже не подозревала, но она теперь с тобой.
– Она помолчала, затем со вздохом продолжила: - Не надо много ума, чтобы понять суть этого запечатленного образа. Хотя... пусть и знаешь: всё, что Богом явлено, рано или поздно человеку откроется - когда истина эта вдруг и в самом деле предстаёт перед тобою, не можешь сдержать восторг, и вместе с тем - преодолеть страх и бессилие, ничтожество своё перед великой тайной. А здесь тайна из тайн, в том нет сомнения, боюсь только, открылась она преждевременно. Но и на то воля Божья, как ты любишь говорить. Скорее всего, впрочем, судьба ей уйти непонятой, неизреченной. А уж человека, который так её ухватил, запечатлел, наверняка нет в живых, как и моего резчика-кудесника. Умов подобных возле себя люди не прощают. Да и твоя судьба на волоске теперь повисла. Мой совет: если хочешь остаться в живых, никому то, что узнал об этой иконе, не рассказывай. Ни-ко-му.

3

Фёдор фыркнул надменно.

– Что, ты меня запугиваешь? Я не из робких, как тебе известно.

– Да, знаю, - спокойно согласилась Любомила, - я тебе уже не раз говорила: ты просто из племени дураков. На редкость упрямых дураков, - уточнила она после некоторого раздумья.
– Во всяком случае, мне теперь понятна вся эта возня вокруг тебя.

Фёдор едва сдержался, чтобы вновь не вспылить.

– Оскорблений от тебя я наслушался предостаточно. В чём тайна лучше скажи.

– Этого ты от меня не услышишь, - уклончиво ответила Любомила, стараясь не встречаться с Фёдором взглядом.

– Что, ловишь меня на очередную уду?
– не выдержал, всё-таки поддался гневу Фёдор.
– Нечисть поганая! Чувствуешь, что я теперь защиту от тебя обрёл и хочешь, чтобы я, тебе в угоду, от неё избавился?

Любомила в свою очередь разозлилась.

– Я не нечисть. Сколько тебе говорить об этом? Да ты и сам давно убедился в том - что же ты, иначе, чтобы отгородиться от меня, третьим мелком, а не тем, что от падшей силы пользуешься? А? Нечего возразить? И икона твоя вовсе мне не противница, как не противники Спас и Бог Отец. Я не боюсь её, наоборот, возношусь от неё духом.

Фёдор зло усмехнулся.

– Ты и рассуждать стала совсем, как человек.

– Так это, чтобы тебе понятнее было. Иначе-то ведь не поймёшь.

– Чтобы понятнее... так я и поверил! Чтобы поближе к сердцу пробраться коварной змеёй.

Любомила вздрогнула, потупилась.

– Я понимаю, конечно, что ты не в духе, - сказала она наконец медленно, - но зачем же так, Феденька? Чем я вдруг стала тебе не мила? Наветов обо мне наслушался? Но кто знает меня?

– Ты та старуха, - упрямо замотал головой Фёдор, - ты ведьма, либо сама нечистая сила, одна из бесчисленных её обличий. Ты пришла мне в погибель, но я всё равно одолею тебя.

– И тогда успокоишься?

– Тогда грех поборю, духом воспряну.

– А ты не подумал о том, что плохо тебе будет без меня?

– Не будет!
– взревел Фёдор.
– В чём тайна? Немедленно говори!

– Не моя это тайна, - спокойно пожала плечами Любомила, - не мне и открывать её тебе.

– Ну тогда убирайся, совсем убирайся! Как-нибудь и без твоих подсказок соображу!

– И этого я не могу сделать.

Любомила долго молчала, не поднимая голову, как бы собираясь с мыслями, а когда открыла лицо, оказалось, что всё оно изборождено полосками слёз.

– Ты пойми правильно, Феденька, нет у меня выбора. Да и какой он вообще может быть? Отречься от любви к тебе, от статуэтки, что меня приютила, от своего образа - тогда смерть, меня просто развеют. Либо... то, что я сейчас, наверное, и сделаю - отказаться от себя прежней, обрести себя в новом качестве. И тогда... может быть, тоже смерть - кто ж позволит мне выйти из повиновения?
– Она помолчала, затем со вздохом продолжила: - С тобой одним я, наверное, никогда бы не решилась, ты ненадёжен, слаб, а оттого зол, коварен. Но с Ней я могу пойти на это, Она не даст мне бесследно сгинуть. Ведь даже если просто память обо мне в людях останется, значит, уже я не умерла, как ты считаешь?