Год 1985. Ваше слово, товарищ Романов

— И в каком же виде такой договор может быть составлен? — с сомнением спросил Громыко.

— Вот, Андрей Андреевич, — сказал я, доставая из воздуха адаптированную копию соглашения с СССР сорок первого года, — договор крайне простой. Пункт первый: борьба против общего врага, кто бы им ни оказался. Пункт второй: взаимное невмешательство во внутренние дела. Пункт третий: раздел будущей добычи. Пункт четвертый: все вопросы, не обговоренные этим договором, решаются мною и вами при взаимном согласии и оформляются в качестве неотъемлемых приложений. Пункт пятый: условия досрочного прекращения действия договора. И все.

Советский министр иностранных дел с некоторым сомнением прочел крайне лаконичный текст и произнес:

— Непривычно это как-то — межгосударственный договор, и всего на одной страничке. И в то же время пункт номер четыре за весьма ограниченный срок способен породить тот ворох бумаг, который так любят юристы-международники.

— Если вашпартнер бесчестен, то никакие даже самые страшные пункты договора не отвратят его от предательства, — сказал я. — В противном случае, если обе договаривающиеся стороны при любых обстоятельствах верны как букве, как и духу соглашения, текст может быть очень коротким. Мне в вашем мире не нужно никакого нового удела, требуется только добиться того, чтобы американский дядя Сэм убрался к себе домой, перестал грозить ядерной войной и не мешал честным людям жить как им нравится.

— Вот вы, товарищ Серегин, говорите, невмешательство, — проворчал Гейдар Алиев. — Но как же тогда понимать ваше вторжение на внеочередной пленум и вынос оттуда тел товарищей Горбачева и Чебрикова? Я не хочу сказать, что вы что-то сделали неправильно, эксцессы при моем вступлении в должность говорят об этом сами собой, но, все равно, разве это не было вмешательством в наши внутренние дела?

— Во-первых, — сказал я, — когда я отвращал вас от поворота ко второй за двадцатый век геополитической катастрофе России, данный договор еще не был заключен, следовательно, я не был связан его условиями. Во-вторых, посмотрите пятый пункт договора, который гласит, что в том случае, если на съезде или очередном пленуме товарища Романова попрут из Генеральных секретарей, действие пункта о невмешательстве приостанавливается, и я приступаю к процессу отрывания голов, вообразивших, что они могут перехитрить Специального Исполнительного Агента Творца Всего Сущего. Никто из здесь присутствующих никогда не будет действовать во вред своей стране, однако опыт Основного Потока гласит, что вообще в высших и вышесредних слоях партийной иерархии полно людей без малейшей убежденности в ценности советского государства, но с неистовыми карьерными устремлениями любой ценой достичь максимально высоких постов. При этом им будет безразлично, если ценой их возвышения станет разрушение единого советского государства и начало жестоких межнациональных конфликтов между его частями. Вас это, товарищ Алиев, касается особо. Между прочим, почти все вожди и идеологи сепаратистских и националистических движений, а также прорабы реставрации капитализма вышли из недр Коммунистической Партии Советского Союза.

Присутствующие встревоженно переглянулись между собой и… промолчали, ибо по жизни старались не замечать процессов деградации и разложения в партийных рядах. И лишь Григорий Романов остался спокоен. Он в первую же ночь после того пленума долго разговаривал наедине со своим братом-близнецом из семьдесят шестого года, и уверовал во все полностью и без остатка. Если я говорю, что партия битком набита внутренними врагами и потенциальными предателями, то значит, так оно и есть, и нужно как можно скорее организовывать процедуры чисток. В семьдесят шестом году процесс едва начался, и сразу же косяком повалили разные чудные открытия, когда человек оказывается совсем не тем, чем казался. Бывают случаи, когда внутри молодого коммуниста обнаруживается личинка будущего либерала и демократа, разрушителя всего, что дорого настоящему дорого каждому советскому человеку.

И тут посреди этой тягостной тишины заговорил Гейдар Алиев.

— Товарищ Серегин, почему вы сказали, что меня это касается особо? — с сильным акцентом (наверное, от волнения) спросил он. — Неужели я тоже оказался причастен к чему-нибудь такому, неблаговидному?

— Нет, — ответил я, — ни к чему неблаговидному вы не причастны, иначе бы вас здесь просто не было. В Основном Потоке уже после распада Советского Союза вы приняли власть в независимом Азербайджане после того, как тот под руководством демократов первой войны проиграл такой же независимой Армении войну за Нагорный Карабах. Но это одна сторона медали. Еще в советские времена ненависть между двумя народами длительное время возбуждалась по обе стороны границы между республиками, а КГБ либо бездействовал, либо прямо поощрял националистические настроения. И такое творилось не только в этих двух республиках. В Грузии национализм был нацелен против осетин, абхазов и русских, в республиках Прибалтики только против русских, а в Средней Азии, в Ферганской долине, узбеки резали турок-месхетинцев, вдруг воспылав к ним лютой ненавистью. Теперь, товарищ Алиев, как председатель КГБ вы ответственны за то, чтобы ничего подобного в вашей версии истории не произошло, и кровь советских граждан не лилась понапрасну под бурные аплодисменты западных политиканов. Это можете сделать только вы, а в моих силах оказать вам в этом всю посильную помощь.

— Да, товарищ Алиев, — подтвердил мои слова Григорий Романов, — противодействие всем проявлениям национализма и межнациональной розни — это как раз ваша работа, и именно для этого мы вас и назначили председателем КГБ. Других мнений тут быть не может.

— Вы хотите, чтобы я стал как Берия? — хриплым голосом спросил председатель КГБ. — Чтобы был жестокий, ужасный и непостижимый, потому что нерусский?

— Нет, — ответил я, — мы хотим, чтобы вы были как Алиев — суровый, но справедливый. А еще требуется, чтобы разные окраинные царьки, дела которых вы будете разбирать, не видели в вас великодержавного шовиниста вроде товарища Соломенцева. Русский народ, он, конечно, самый старший из всех братьев, но пренебрежение младшими еще ни одну большую семью до добра не доводило. Если младший ошибся, ты его поправь, если надо, накажи, но и наказание не должно нести в себе ни оскорбления, ни унижения. Сохранение великой страны — это общий труд, от ее разрушения станет плохо всем, хотя сейчас некоторые по этому поводу имеют самые радужные ожидания. Мол, скинем русско-советское иго, и заживем как сыр в масле. Заграница нам поможет. А в результате — войны, кровь и нищета, как у помойной кошки, потому что все нажитое непосильным трудом ушло той самой загранице за помощь.

— Хорошо, товарищ Серегин, — кивнул Гейдар Алиев, — я понял ваше напутствие, и должен сказать, что полностью с ним согласен.

Товарищ Соломенцев хотел было что-то сказать в пику моему упреку за пренебрежение меньшими братьями, но Григорий Романов, все больше и больше вживающийся в роль генсека, за неимением спикерского молотка одернул его хлопком ладони по столу.

— Вообще-то, — сказал он, — мы тут собрались, чтобы заслушать товарища Серегина по афгано-пакистанскому вопросу, ибо ни черта не понятно, что там творится с самого утра. Из посольства докладывают, что рано утром Исламабад одномоментно был разбомблен дотла. Сейчас в городе бесчинствуют разъяренные толпы, пылают пожары, повсюду в небо поднимаются столбы черного дыма, и наши товарищи опасаются погромов и поджогов в посольском квартале*…

Примечание авторов:* в Исламабаде, городе, специально построенном в качестве столицы, все посольства компактно находятся в одном месте.

— Пусть ваши товарищи не переживают, — сказал я, — на тот случай, если погромщики попробуют двинуться в направлении посольского квартала, у меня наготове два эскадрона ударных атмосферных штурмовиков и несколько батальонов штурмовой пехоты. Если дело дойдет до применения вооруженной силы, то мои люди будут убивать погромщиков без всякой пощады, пока те не обратятся в бегство, спасая свои жизни. Вот такая простая арифметика усмирения дикарских инстинктов толпы: громить, грабить и жечь.

— А не слишком ли это жестоко? — спросил товарищ Кунаев.

— Нет, не слишком, — ответил я, — последствия погромов обходятся гораздо дороже. И к тому же, если проявить твердость в одном месте, беспощадно подавив беспорядки, то на протяжении определенного времени вы можете не опасаться рецидивов в других местах своей страны, ибо все поймут, что это чревато. В противном случае, стоит вам один раз проявить мягкотелость и нерешительность, подобные мятежи начнут вспыхивать повсеместно. Однако лучше всего, если ваша власть, кроме твердости и решительности, будет в полном объеме проявлять справедливость и заботу о людях, и тогда вероятность стихийных погромов и мятежей упадет до нуля, и за каждым таким случаем надо будет искать людей, которые заплатили погромщикам денег, дали им водки или наркотиков, привезли к местам сбора толп камни и заточенную арматуру… В Средней Азии и Казахстане в период распада СССР и некоторое время после подобные явления имели место сплошь и рядом. Борьба кланов за власть как она есть. Праздник непослушания в Исламабаде имеет совсем другую природу. Люди в доступной им форме празднуют освобождение от военной диктатуры. Ведь этот поганый хмырь Зия-Уль-Хак не просто сверг законно избранного президента. Он казнил его по надуманному обвинению, разогнал парламент и, наплевав на мнение народа, правил единолично, опираясь только на армейские штыки и поддержку посольства Соединенных Штатов. По сути, это обыкновенный бандит в генеральском мундире, силой дорвавшийся до власти, а вы, товарищи, держали при этом бабуине свое дипломатическое представительство, да еще вели с ним переговоры, когда он заехал в Москву по случаю смерти Брежнева. Скажите, Андрей Андреевич, вам по этому поводу не стыдно?

— Вообще после ваших слов стыдно, — смущенно произнес Громыко, — тем более что и толку от тех переговоров был один пшик. Но то было решение Юрия Владимировича, а с Генеральными секретарями у нас не спорят.

— Спорят, и еще как, — шепнула мне энергооболочка, — это товарищ Громыко сейчас не хочет признаваться, что тогда и сам был знатный дурак.

— Ладно, проехали, — мысленно ответил я энергооболочке, а вслух сказал: — Обстановка в Пакистане сейчас такая, что там теперь нет ни диктатора Зия-Уль-Хака, ни высшего генералитета, ни самой армии, ни даже гражданских министерств и ведомств, которые при военной диктатуре являются таковыми лишь номинально. Разгром полный, ибо по-другому я воевать не умею. Пусть теперь самые дерзкие, планировавшие войну против СССР, примеряют эту ситуацию на себя. Андрей Андреевич, ваша задача сейчас — вразумить руководство Индии в том смысле, что не надо идти завоевывать лежащего на лопатках соседа, а лучше протянуть ему руку гуманитарной помощи, и не более того. Хоть немного снизится накал ярости между индусами и мусульманами, и то хлеб. Что касается афганского направления, то там обстановка похожая. Базы боевиков и тренировочные лагеря в окрестностях Пешавара разгромлены ударами с воздуха и до белых костей зачищены высаженными с больших десантных челноков частями штурмовой пехоты. Можно сказать, что ни одного вооруженного боевика в живых на территории Пакистана не осталось, и невооруженного тоже. Такие имена, как Гульбеддин Хекматиар и Бурхануддин Раббани, теперь остались в прошлом, нет таких больше нигде. Семьи боевиков, женщин и детей, мои солдаты не тронули, но так как эти люди теперь оказались никому не нужны, я забираю их себе — для расселения в одном из своих владений и последующей ассимиляции. Когда эти люди поймут, что с ними произошло, они мне еще спасибо скажут. Также ударом из космоса уничтожена укрепленная база Ахмад-шаха Масуда в Панджшерском ущелье. В эпицентре удара расплавились даже сами горы. В настоящий момент части моего корпуса штурмовой пехоты и авиакрыла «Неумолимого» проводят вторую фазу операции «День гнева», занимаясь перехватом караванов и уничтожением банд, окопавшихся в кишлаках на территории самого Афганистана. При моем уровне разведки и боевого оснащения со всем этим в общих чертах можно будет покончить примерно за неделю, после чего вооруженное сопротивление правительству в Кабуле будет подавлено. Однако если кабульские деятели продолжат проводить политику, противоречащую представлениям их собственного населения о прекрасном, то этот успех окажется временным, и через некоторое время все начнется сначала. С первобытной дикостью нужно бороться, а не с религией, ибо одно совсем не означает другого.

— Мы вас поняли, — сказал Григорий Романов, — и передадим ваши рекомендации в Кабул.

— Это пока не рекомендации, а предупреждение, — ответил я. — Конкретные советы я дам чуть позже. И еще. Подготовьте для передачи моей медицинской службе всех ветеранов и инвалидов войн, начиная с Великой Отечественной и заканчивая Афганской. Всем им я верну здоровье, а если потребуется, и молодость. И присутствующих товарищей это тоже касается, только лечение от старости и последствий ранений, у кого они были, вы будете проходить без отрыва от производства.