Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор
Шрифт:
Так они пировали у Давида почти до сумерек. Некоторые гости стали понимать, что выпито уже достаточно, и говорили другим, что пора по домам. Давид предлагал выпить еще по одной на дорожку. Поп Перо произнес еще одну столь пылкую здравицу, что цыгане охрипли, крича свой клич, а гости подняли такой шум, какого, наверно, не бывало даже на цыганских пирах, а не то что на христианских. Тут Джюко должен был выстрелить из пистолетов, да так громко, как никогда на своем веку не стрелял и стрелять не будет, но именно в эту минуту пистолеты молчали. Начальник из себя вышел от злости, что Джюко не поддержал веселья. Нахмурив брови, он бросился к окну и завизжал: «Куда он делся? Стреляй, эй!» А Джюко в эту минуту прощался
— Эй, ты что там делаешь?! — крикнул он и погрозил Джюко пальцем.
— Сейчас, сейчас, господин начальник, я здесь! — ответил Джюко, кивнув и сторону крестьянина, потом поднял оба пистолета и, крикнув изо всей мочи, выстрелил в воздух.
— Да здравствует Джюко! — заорали гости.
— Выпьем за здоровье Джюко! — подойдя к столу и взяв чарку, сказал начальник.
Все схватили свои чарки и выпили за здоровье Джюко. Снова заговорили, что пора идти.
И снова Давид предложил выпить еще по одной «на дорожку». Так, собираясь разойтись, гости выпили за здоровье Симы, учителя, за здоровье одного и другого Иво, за здоровье попа Перо и попа Еротия и опять за здоровье начальника, и так продолжалось, пока не подоспел ужин. После ужина провозгласили здравицы в честь всех присутствующих от начальника до Джюко и от Джюко до начальника, пока гости не пришли в такое состояние, что уже не понимали друг друга.
Повинуясь инстинкту, все вдруг стали расходиться. Каждый что-то бормотал, еле ворочая языком.
— А… а ты, — втолковывал Узлович, валясь на попа Перо. — Ты слышишь, начальник!.. Знаешь, луг…
— Вино, — бормотал начальник, держась за своего Джюко, чтобы не упасть, — вино… ты, Даша… да… виноградник… не беспокойся… Я молоток… Да, я… молоток!
Наконец и этот шум затих. Стихло в доме Давида; все в Крниче успокоилось. Слабо светила луна. Крестьянин с торбой за плечами подходил к мосту, к тому самому мосту, который, быть может, и до сих пор стоит над рекой в Крниче. Только дошел до середины моста, как навстречу ему показался слегка покачивавшийся Радан.
— Это ты, Радан?
— Кого я вижу! Кум Мато! — вздрогнув, сказал Радан. — Это я… видишь! Вот так! Немножко я того… что поделаешь.
— Опять, кум? — укоризненно заметил Мато.
— Тсс, кум, а что же? — начал оправдываться пьяный Радан. — Эх, жизнь! — И махнул рукой, мол, все пропало.
— Э-хе-хе, бедняга ты, кум! — сочувственно сказал Мато. — Иди домой, кум, иди! Завтра рано вставать…
— Гм, домой! — перебил его Радан и горько усмехнулся. — В какой дом? Думаешь, он мой?.. Эх, кум! Узлович, Узлович! Вот он у меня где сидит! — И показал пальцем на темя.
— А дети, кум?
— Дети… мои дети? — Радан уныло потупился и, заметив торбу с головой сахара, которую Мато положил на землю, живо спросил: — Что это, кум?
— Ничего особенного, сахар.
— Какой сахар? Дай погляжу!
Он вытащил из торбы голову сахара, осмотрел ее и кивнул головой:
— Эх, кум, неужто и ты?.. Зачем она тебе?! Ну, конечно, та самая — вон кусок отломлен! Кум, зачем она тебе понадобилась?
— Хочу завтра сходить к начальнику скрепить купчую… вот и взял…
— Не у Джюко ли?
— Да, он где-то достал.
— Кум, брось ее, пожалуйста! Купчая!.. Какая купчая?.. Пускай пропадет! Брось ее, ради бога, коли ты мне кум.
— Зачем бросать? Я заплатил за нее.
— Эх, кум, — окончательно рассердившись, сказал Радан. — Я за нее уже девять раз платил!
— За эту голову?!
— За эту самую — я ее хорошо знаю! Сам и купил ее для начальника. Вот где ее обгрыз тот черный ребятенок на броде выше Петрова омута!.. Девять раз, кум, и вот до чего
дошел, — сказал Радан, невесело качая головой. Потом вдруг, увидев что-то внизу, в воде, он потянул кума за рукав и зашептал: — Кум, кум! Гляди, вот, вот!— Что, кум? — спросил перепуганный Мато.
— Вон там… внизу, видишь… Видишь, сидит?.. Да вот он, вот — чернеет!
— Да что это?
— Тот ребятенок, кум! Разве ты не видишь? Да стой же! — крикнул Радан и выругался так страшно, что Мато затрясся от страха; потом схватил голову сахара и изо всех сил швырнул ее в воду. Под мостом послышался всплеск. Радан как-то неестественно засмеялся:
— Ха-ха-ха! Кум, видишь? Пропал!
У Мато волосы встали дыбом.
— Пошли, кум, домой! Пошли, я тебя до ворот доведу! — позвал Радана Мато.
Прощаясь у калитки, Радан кашлянул и сказал:
— Девять раз, кум, это не шутка!..
— Эх, бедняга Радан! — прошептал Мато и пошел тропинкой к своему дому.
Если у тебя неприятности и плохое настроение, заверни — особенно зимой, когда бушует метель, — в трактир «У петуха». Это самое быстродействующее и верное лекарство. В театр не ходи, ибо потом, возможно, будешь всю ночь плеваться и настроение у тебя испортится еще больше. Лучше иди в трактир «У петуха». Тут тебе будет и драма и комедия! Всякий, кто показывается в дверях, выглядит так, словно собирается сыграть роль из какой-то комедии, причем у каждого своя роль…
В трактире народу — яблоку негде упасть… Собрался сюда весь свет да еще, как говорится, «три села вдобавок». Общество разношерстное. Здесь не найдешь двух одинаковых носов, глаз, лиц, сюртуков, башмаков. У каждого все свое, особенное!
Нужно только сесть и смотреть на представление.
Подойдет к тебе один и станет вежливо угощать ломтиком редьки, другой — соленым миндалем, третий пожалуется на музыкантов, которые играют чардаш, тогда как он заказал им «Помнишь ли ты то времечко», и так будет жаловаться, что тебе самому станет жалко, что не играют «Помнишь ли ты то времечко», пятый подойдет, поднесет тебе к самому носу шкварку или чевапчич, весь вывалянный в соли, и попросит: «Только попробуй», — из любви к нему. А вон там мадьяр пришел в неистовство от музыки, поднял ногу и барабанит каблуком о стол. За круглым столом посетители положили друг другу руки на плечи, и стучат ногами, и раскачиваются, сидя на стульях, словно танцуют коло. За другим столом плачут и хныкают дети, хихикает какая-то бабенка и кричат солдаты…
И разносятся во все стороны гул, выкрики, стук, музыка и пение, сливаясь в страшный шум. И так почти каждый зимний вечер.
Однажды вечером на улице бушевала метель. Свистел ветер, сухой снег бил в лицо и слепил глаза. В трактире «У петуха» было полно народу. За крайним столиком сидел долговязый человек в куртке, суконных штанах и феске набекрень и, размахивая руками, рассказывал что-то юноше, сидевшему рядом. Половой принес им еще по кружке пива. Долговязый взял кружку, чокнулся с юношей, отпил половину, вытер ладонью губы и сказал:
— Вот из-за этого-то, мой Пайо, и заварилась вся каша!
— Скажи ты мне, ради бога, кто выдумал эту чертовщину?
— Кто? Он, вот кто! — ответил долговязый. — Откровенно говоря, и я парень не промах, могу почище него что-нибудь придумать, хоть он и начальник, а я всего лишь простой стражник, но до таких тонкостей и я бы не додумался! Ему легко, он сидит по целым дням сложа руки и выдумывает… Так было и с этой головой сахара! Вхожу как-то утром к нему в канцелярию, а она стоит у него на столе. Я удивился… «Откуда, думаю, раз наш начальник не берет взяток?» А он заметил мое удивление и рассказал мне, как он эту голову купил и что надумал делать с ней. Мне посулил каждую третью монету… И поверь, если бы не я, он ни гроша бы не получил!..