Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор
Шрифт:
— Хорошо, хорошо, посмотрим, может быть, что-нибудь получится, — сказал он и углубился в чтение письма.
— И еще я попросил бы по возможности сделать так, чтоб у меня не пропали восемь лет три месяца и одиннадцать дней предыдущей службы. В свое время мне уже засчитали три года и семь месяцев… Теперь дело за скупщиной.
— Хорошо, хорошо, сделаем, — обещает господин начальник, не отрываясь от письма на розовой бумаге. Явно довольный; он крутит усы и ухмыляется.
— Ведь за меня просит не какая-нибудь шушера… А, вы читаете письмо госпожи Цайки! Прочтите, что пишет и господин Таса, поставщик, и депутат
— Да, да, — говорит господин начальник, читая и усмехаясь. — Верно, верно!..
— А самое позднее послезавтра придет рекомендация из уезда за двумястами девяноста двумя подписями! Лучшие люди края подписали; все как один огонь люди, за раскаленное железо возьмутся, не выпустят, а уж что касается принципов… Я не хвалюсь, но извольте сами убедиться, что я там сделал за столь короткое время! Поснимал все платки с мужичек…
— А заодно и гуни с мужиков! — заметил начальник. — Ну да теперь все равно… — И он махнул рукой.
— И потому я вправе требовать возмещения…
— Хорошо, хорошо…
— Чтоб помимо тех восьми, — продолжал господин Пера, — мне засчитали и те два года…
— Какие два года?..
— Два последних…
— Два последних? — изумился господин начальник, выронил письмо и испуганно уставился на господина Перу.
Господин начальник смотрит на господина Перу, а господин Пера смотрит прямо в глаза господина начальника. Смотрит, не мигая, прямо ему в глаза, как прямо и дерзко, забравшись в безопасное место, смотрит кот в глаза собаке.
— Разумеется, два последних! — вызывающе ответил господин Пера. — Тогда б у меня было ровно десять лет три месяца и одиннадцать дней…
Ошарашенный господин начальник сел и стал машинально перекладывать предметы на столе: ножницы переложил туда, где стояло пресс-папье, а пресс-папье передвинул на место спичечницы.
— Так каких же два, брат? Неужели те самые, что ты провел в тюрьме?
— Да, а что? — дерзко спросил господин Пера.
— Но ведь… ты сидел за растрату!
— Ну и что, я ведь их честно отсидел!
— Знаю, знаю!.. Но ведь ты был и остался растратчиком.
— Это все интриги, гнусная клевета наших политических противников… Я потребую пересмотра дела, чтоб восстановить свою честь и свое доброе имя! — возразил господин Пера. — Моя невиновность будет доказана.
— Лучше не надо! Отсидел, и ладно! Твой тесть и тот знать тебя не желает. Говорит: «Пусть выкручивается, как знает, больше за него платить не буду!»
— Что вы говорите, господин начальник?! Ведь он мой политический противник! Не будь у власти наши политические противники, со мной не обошлись бы так сурово. Мне не пришили б дело, не отдали б под суд, не осудили б, не бросили б в тюрьму! В этом вся штука! В этом все мое несчастье! Меня сделали козлом отпущения!
— Ну, надо было остерегаться…
— На меня возвели напраслину…
— Ну, напраслина!.. Люди говорят…
— Все мое несчастье в том, что у власти были не наши… Вот и попал в ловушку, как говорится! К примеру, Любисав, по прозванию «Филадельфия»… У него тоже
опечатали кассу и произвели ревизию! Да только свои. Потому и не спешили раздувать дело, а он тем временем сумел выкрутиться. Бился, как рыба на крючке, пока не соскочил, и не дался им! Остался там, где и был! Теперь и дом имеет. Два раза, говорит, покупал билеты гамбургской лотереи, и оба раза выиграл!..— Просто невероятно! — вырывается у господина начальника.
— Ничего невероятного! — переходит в атаку господин Пера. — Все возможно, господин начальник, стоит только захотеть!
— Так-то оно так, а все же случай небывалый!.. Я двадцать пять лет на государственной службе, и такого что-то не припомню! — растерянно бормочет господин начальник. — Ты отсидел два года за растрату, а теперь требуешь от меня, от министра, и даже от скупщины засчитать тебе два года тюрьмы, как будто ты был на государственной службе!
— Но ведь, — не отступается господин Пера, — если б не пало наше правительство, я не потерял бы места! И сейчас у меня было бы ровно десять лет и несколько месяцев стажа!
— Вон отсюда! — взорвался господин начальник и, схватив господина Перу за воротник, сам распахнул дверь и вытолкал перепуганного просителя.
— Ему еще и службу подай! Боже праведный… И куда мы катимся! — пробормотал и так треснул по столу папкой, что бумаги разлетелись по всему кабинету. — Пока я жив, ты ее не получишь! Только через мой труп! — И он широкими шагами заходил по комнате, потом призвал служителей и спросил, хорошо ли они запомнили последнего просителя.
— Того, что сейчас пулей вылетел отсюда? — поинтересовался дядюшка Радое, самый старый служитель, дуайен всех министерских служителей. — Знаю я его, как свои пять пальцев. Это Хаджи-Настасов Пера. И батюшку его знал; батюшка был праведник, добрая душа, а сынок-то, видать, выродок какой-то. Ты, сударь, про него спрашиваешь? Знаю, как не знать! Знал его, еще когда он под стол пешком ходил! — И для вящей убедительности служитель показал, каким был когда-то господин Пера. А потом отлепил от стены окурок и пошел курить, не пожелав выслушать распоряжения господина начальника.
— Да, да, того самого, все хорошо видели?.. — еще раз спросил господин начальник.
— Да! — ответили служители хором. — Вечно тут крутится.
— Так вот, чтоб больше не смели мне о нем докладывать.
Дать зарок легко, а вот попробуй его выполнить, особенно когда дело касается господина Перы, который, по точному определению его собственных друзей, был настоящей настырной мухой — сколько раз ее ни прогоняй, она столько раз сядет тебе на нос, и при этом на одно и то же место!
Так было и с господином Перой; еле-еле от него отделались… Послали в уезд, в комиссию по налоговым обложениям.
Когда его спрашивают, как дела, он отвечает, что помирился с правительством, и с довольным видом добавляет:
— Живу помаленьку! Господь не выдаст, свинья не съест! Тяжелая служба. Десятка в день на одни чевапы уходит… Сербия это, друг мой!
Перевод И. Макаровской.
Почтенный старец{25}
(Картина общественных нравов)