Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

Что же касается его внешности, то, ей-богу, он и похож и непохож на чистокровного королевского отпрыска. Например, волосы у него желтые, как корона, борода рыжеватая, нос совсем красный… А это уже доказывает, что крови в нем полно, и не гусиной — гусь, как мы знаем, снаружи белый, белый как снег… Можно было бы сказать, что он напоминает очень красивую, выкрашенную хной лису, если бы у лисы был медный нос, но поскольку таковой у нее отсутствует, то лучше всего его назвать точной копией покойного гусарского майора, имя которого уже все забыли. Майор, правда, никогда не участвовал в боях, но нос у него всегда был кроваво-красный, его верная супруга клялась, что нос его приобрел такой цвет от чрезмерного чтения, а капралы его эскадрона доказывали, что от геройских подвигов в многочисленных битвах с врагами отчизны.

Итак, господин Крунич вошел в канцелярию с серьезным выражением лица, как это и приличествует человеку столь благородного происхождения. В левой руке он держал белую шляпу, в правой — большую немецкую книгу, на обложке которой золотыми буквами было написано заглавие: «Uber die Siphilistischen Krankheiten. Praktische Studien des Dr. Lukas»^[4].

Доктор Лукас в Германии очень известен, и все немецкие выкормыши в своих университетах пользуются его практическим пособием и говорят, что многого достигли в образовании…

Он окинул взглядом персонал канцелярии, между прочим сделал замечание, что они тратят много бумаги, надо экономить государственное добро, и посему рекомендовал им писать крупно (чтобы близорукий председатель мог прочитать без очков), но буквы и слова писать плотнее… Кстати, это весьма мудрая мысль, которой недурно воспользоваться нашим писателям, особенно тем из них, кто еще не имеет счастья получать субсидию из разных литературных и нелитературных, отечественных и иностранных, тайных и явных фондов…

Но тут он увидел пустой стул, лицо его побледнело, а борода стала огненно-рыжей.

— Господа, это уж слишком!.. Прошло десять минут, а господин Мирко еще не пришел! Надо его наказать и доложить о нем господину уездному начальнику!

По всему было видно, что господин шеф очень рассердился; он на скорую руку роздал документы, которые требовалось переписать, повернулся спиной к подчиненным, открыл дверь зала заседаний и направился прямо к начальнику. Спустя три минуты он вернулся, улыбаясь, очень довольный: скулы на его лице порозовели и дрожали от радости, глаза блестели, рукой он удовлетворенно поглаживал свои рыжие усы, которые, как он не уставал доказывать, были красивее, чем у Барбароссы, и при этом клялся живыми и мертвыми, что у Милоша Обилича{5} были голубые глаза и рыжая борода. Многие ему верили, а больше всего практиканты, не получавшие жалованья — те, которых отчислили из школы раньше, чем они начали изучать историю. Только один осмелился не поверить. Это был практикант Пайко, родившийся в том округе Сербии, где вырос Обилич: он от старых людей слышал, что Милош был красив, высок и силен, с каштановыми волосами и бородой, а не рыжий и не пузатый, как мужицкий жеребенок, которого держат на одной мякине.

Но тут господин шеф увидел, что пустой стул занят, что Мирко сидит на своем месте, он немного насупился и укоризненно на него посмотрел.

Мирко молодой человек, ему едва исполнилось девятнадцать. Лицо у него бледное от бесконечного сидения за столом, а может быть, и от печали, мягкий взгляд, меланхолическая улыбка, вечно блуждавшая у него на губах, выдавали его мирный и кроткий характер. Не в силах вынести строгого взгляда господина Крунича, Мирко опустил глаза и грустно смотрел на груду документов, которую ему оставил для переписки грозный шеф.

— Господин Мирко, вы опоздали на службу на тринадцать минут?

— Да, господин Крунич.

— Почему, позвольте спросить?

— Господин шеф, у меня болит грудь, точнее, что-то в груди, доктора сами не знают что…

— Однако гулять вы могли?

— Я ходил гулять как раз по причине слабой груди. Знаете, в Смилянину рощу, туда, где похоронили влюбленную бедняжку… Ах, как там приятно, как красиво! Как пахнут липы, как грустно выводят свои рулады соловьи!.. Сударь, это бальзам, «что больному лечит грудь!»

Господин шеф саркастически улыбнулся:

— Особенно когда вы идете в прекрасную рощу с прекрасной возлюбленной Стеванией? Вы гуляли со Стеванией?.. Это в самом деле полезно. Поздравляю вас и желаю поправиться…

Мирко побледнел, замолчал, а бумага, которую он сжимал в руках, задрожала, как зеленый листок липы на сильном ветру, липы, на которую бедняга Мирко с грустью любовался на восходе и заходе солнца.

Любовь — это тайна, которая открывается во сне… Кто хочет проникнуть в тайны влюбленного, пусть в глухую полночь засветит свечу, пусть приблизится к постели заснувшего страдальца — на бледном лице он увидит боль, муку, улыбку и печаль, а иногда и слезу.

Пусть приложит руку к больной груди, и он почувствует, как сильно бьется сердце влюбленного… Пусть приложит ухо к его губам, и он услышит несвязный шепот, клятву и благословение.

Мирко был наказан за свой проступок выговором и вычетом трехдневного жалованья.

У Мирко заболело сердце… Бедное сердце подчиненного!.. Это камень, который начальствующий попирает грубой пятой до тех пор, пока не блеснут слезы или пока сердце подчиненного не разлетится вдребезги… Бывает и взрыв… Вот настоящий ужас! Человеческое существо сотрясается до основания, слабые стены рушатся, трещат балки, слезы льются рекой, а из гневных глаз сверкают молнии… Вы не видели этого кошмара, вас не угнетали, вас не оскорбляли, и вы никого не оскорбляли и никого не угнетали. О, благо тем, кто не зависит от прихоти начальствующих!.. Душа их будет спокойной, сердце кротким и нежным, кровь не будут отравлять укоризненные взгляды и грубые оскорбления начальствующих.

Обычно у меня хорошее настроение; но бывает, лежит на сердце тяжесть, грустно, хоть плачь. А знаете, откуда такое грустное настроение?.. Просто оттого, что я не богат… Это не так смешно, как вам кажется; будь я богат, надо мной не было бы начальствующего. Иногда мне снится, что я независим. Что за прекрасные сны! Что за райское блаженство!.. Дом чистый, жена хлопочет по хозяйству, во дворе зеленеют деревья, в саду благоухают цветы, дети хорошо одеты и уже рассказывают своей маме милыми детскими голосами незатейливые сказочки из хрестоматии… Но на заре!.. Увы!.. Вереница начальствующих в полной униформе, с белыми лампасами и золотыми воротниками проходит передо мной, уничтожает меня тоном, взглядом, презрением… Мороз подирает по коже, сердце готово выскочить из груди… Какое благо, что над вами не было начальствующего!..

Господин Крунич повернулся к другому столу… Там задумчиво сидел практикант с двенадцатилетним стажем, бледный, глаза красные.

— Вы почему не работаете, господин Мича?

— Мне плохо, живот болит…

— Прекрасно, а почему у вас глаза такие красные?.. Наверняка кутили ночью?..

— Я и пил, сударь, и плакал…

— Это по-казацки… они тоже пьют водку и плачут…

— Да, сударь, когда у них друг погибает… И мы вчера пили за упокой души Тодора, который двадцать два года прослужил практикантом… А плакал я потому, что не умер с ним — видит бог, что и я поседею в практикантах. Ведь наверняка знаю, что в должности меня не повысят, пока наш милостивый господин уездный начальник слушает вас…

Господин шеф резанул его взглядом; а спустя три месяца Мича дрожащими губами читал свою служебную характеристику:

«Мита Веселинович, родом из Курьяча, Белопольского округа; способен, пунктуален, но поведения недостойного: привержен пьянству, к начальству непочтителен…» и т. д.

В тот день, когда Мича прочитал свою характеристику, бедняга напился — первый раз в жизни, но не последний, ибо с тех пор он напивался каждый вечер…

И вот как он себя оправдывал: