Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор
Шрифт:
— Пусть немые заговорят, многоречивые смолкнут!
Вы сломали железные перья у сынов вольности, чтобы они не могли писать для пользы родины и ее свободы, а платным слугам лжи и насилия дали перья из золота, чтобы писали гимны султанам… Разве это не прискорбно?.. Гимны султанам, гимны охранителям:
…Цвет, как в мае,
А в цветах змея таится злая…
Вы знаете Гундулича?{8} Как не знать, если он у славян известен даже малым детям? Конечно, знаете! Но он вас не знал! Маленькая Дубровницкая республика не пускала вас в свои пределы… Вот несчастье!.. А то «Слезы блудного сына» были бы еще печальнее и горше! Ну, а для блудницы вы очень удачный прообраз, жаль, что поэту не дано было узреть величественные черты вашего лица и яркий наряд, прикрывающий грудь без сердца…
А в цветах змея таится злая!..
Простите, сударыня, вы это мое письмо не прочтете, вы мертвы, холодны как лед… Живые не знают даже, где ваша могила, а я написал все это лишь для того, чтобы вы не отошли в небытие невоспетая; хотел я этой небольшой элегией утешить и ваших ныне живущих почитателей, пусть увидят, что они утратили, высокочтимая, благопочившая сударыня…
У меня есть еще одно адресованное вам письмо, предназначенное, собственно говоря, вашим тоскующим почитателям… А пока простите вашего Теорина.
Перевод М. Рыжовой.
Моя любовь
Кладбище безмолвно, и мертвецы ничего не читают… Это вам, покойная сударыня, подтвердят все врачи, однако кладбищенский сторож, охраняющий вашу надгробную плиту с надписью, дрожащим голосом рассказал любопытному слушателю, что однажды ночью явился ему призрак, подобного которому он никогда не видел среди живых… И это были вы! В ваших руках дрожал сложенный листок исписанной бумаги, слепой взгляд ваших изнуренных глаз был направлен на него.
Когда вы прочли написанные строки, ваша рука упала, сухой скелет вашего огромного тела затрясся так, что ясно послышался скрип зубов и скрежет иссохшихся ребер.
— Ах, все меня ненавидят, все меня презирают! Оскорбляют и после смерти! Они не знают милосердия, им незнакомо чувство любви…
Тяжело вздохнув, вы коснулись пустым черепом холодного камня своего надгробия и горько зарыдали, голос ваш раздавался зловеще и глухо, как эхо от ударов тупой лопаты со дна свежевырытой могилы… Да, да, ваш голос утратил силу и ту ясность, которой не было и в вашей жизни, ведь жизнь ваша была загадкой нашего столетия, вы служили мракобесам и попирали борцов за свободу. Вы, сударыня, были подошвой на сапогах ваших господ, а господа, разумеется, не ходят по грязи — они шагают прямо по цветам, топчут все прекрасное, возвышенное, идеальное. Сколько роз погибло под их грубыми сапогами? Зато крапива и терновник росли беспрепятственно; и теперь «Тежак»{9} напрасно старается их выкорчевать — слишком глубоко они пустили корни… Сербия — плодоносная земля, рачительный садовник сделал бы из нее сад, мир дивился бы красоте его, а святоша клялся бы, что это рай, в котором можно наслаждаться вечным блаженством… Но миллионы душ должны годами обливаться потом, чтобы истребить бурьян, что посеяли вы с несколькими наемными поденщиками на этой плодородной земле…
И вы говорите о любви? Вы?.. Смешно! Разве мертвые любят?
При жизни вы были бичом для живых, вы топтали все, что осмеливалось дышать, любить… А теперь в могиле требуете милосердия, страстно желаете искорки любви!.. Странно!.. Я не богослов, но если бы был преподавателем богословия, я своим ученикам показал бы на вашем примере, что такое ад. Ваши нынешние мучения — это вечный огонь, который ожидает всякого насильника после смерти… Мне помнится, как во времена моего детства все доктора нашего уезда сбились с ног, чтобы излечить высокомерного вельможу; но не нашлось ни одного, кто утешил бы его добрым словом, пролил на его страдания хоть каплю душевной услады. Крестьяне лишь головами качали. «Что поделаешь, — говорили они, — он проклят и должен заживо распасться на куски, прежде чем за ним придет смерть!» И, действительно, рак разъел все его тело, от него отваливались сгнившие лоскутья; так он, грешник, и умер… без малейшего утешения.
Конечно, вы скажете: «Они не знают милосердия! Им незнакомо чувство любви!..»
Вы, сударыня, ошибаетесь! И после смерти — ошибаетесь! Я люблю! Об этой моей тайне не смейте рассказывать по ночам могильщику. Могильщики, попы и женщины не умеют хранить тайны. А если уж вы надумаете об этом кому-то доложить, то поищите среди мертвых Вильгельма, но только не пруссака Вильгельма, а швейцарца{10}. Он любил ту же деву, которую люблю и я; старцу будет приятно узнать что-то об идеале своей молодости… Знаю, он вас спросит: «Все ли она так же хороша,
молода, свежа, блистательна? Поклоняются ли ей миллионы, как в прошлые века? Гибнут ли за нее герои?» Ох, сударыня, не лгите старцу, это грех! Скажите ему прямо: она стала еще красивее, милее, ослепительнее. Люди поклоняются ей, миллионы проливают благородную, бесценную кровь, чтобы ее блестящие одежды украсить рубинами крови своей… А потом возьмите старца за высохшую руку, перенесите его на самую яркую звезду, что сияет сейчас над Францией, с нее он все прекрасно увидит: огромные кладбища, новые могилы, поля кровавой битвы и ее, ослепительную деву:Ходит дева по полю сраженья,
трогает бойцов окровавленных.
Покажите ему, как она склоняется, целует их бледное чело и по щекам ее текут слезы; затем она направляется к живым и чарующей улыбкой увлекает за собой новые жертвы, снова проливая кровь… Удивительная дева… С огромной нежностью она перевязывает раненых в бою, льет на их раны бальзам, а когда вылечит, снова посылает в бой на погибель… И плачет над могилами своих любимых… Однажды я сражался за нее, за эту божественную деву. Я был еще молод, ребенок, но и теперь… Ах, разве кому-нибудь жаль пролить за нее кровь?.. С того времени она постоянно навещает меня, приходит ко мне во сне и наяву и ночью и днем; садится возле меня, мы мило разговариваем, она спрашивает: каково мне… Я отвечу ей, она опечалится, грустно кивнет головой и уйдет. Мои друзья знают об этой моей любви и даже завидуют, что я люблю лучшую из лучших и она меня тоже любит… Многие же надо мной смеются из-за этой моей страсти, ненавидят меня… А я, сударыня, просто люблю, люблю всем сердцем, всей душой, люблю мою чудесную деву — мой мир, мою вселенную!
Может быть, сударыня, вы хотите узнать имя и откуда родом моя обожаемая возлюбленная? Я не буду скрывать от вас ее имени. Да и не смогу. Давно умер тот, кто ладонью своей хотел закрыть от людей солнце, а моя возлюбленная сияет как солнце; да, это чудная, божественно-прекрасная сестра солнца, властительница земного шара, а дивное имя ее
СВОБОДА.
Вы говорите, что такого имени нет в святцах. Нет, а надо бы, чтобы всякий день был связан с ее именем!.. Почему, например, каждое первое января день святого Василия? Почему бы не быть так: день первый — Святая Свобода, причем красными буквами; день второй — Святая Свобода Собраний; день третий — Святая Свобода Печати; день четвертый — Святая Свобода Союзов; день пятый — Святой Честный Парламент и так далее.
Ну, ну, господин дьякон! Не пугайтесь! Я своих святых не собираюсь непременно заносить в святцы. Это дело Иеремии-пророка, а господина законоучителя мы умолим не вырывать мне за кощунство язык… Правда, я немного забежал вперед, но кто бы удержался?.. Я прощаюсь со старой кокеткой, с одряхлевшей цензурой…
Ниспошли ей вечный мир, о боже,
ибо есть на свете и вампиры.
Теперь, сударыня, вы знаете мою тайну… Вот так!
Римскому императору Нерону при жизни никто не смел сказать, что он тиран, а после его смерти история узнала о всех его преступлениях. Жаль, в его время не было «Сербского народа», «Видовдана» и их сотоварищей, а то передовицы их восхваляли бы достоинства Нерона.
Теперь, сударыня, спите спокойно, мое письмо больше не будет вас тревожить… Да и какое мне дело до мертвых? Я и сегодня бы на вас не замахнулся, если бы мне не почудилось, что вдруг вместо вас похоронили только вашу тень, а вы нарядились в другие одежды и ждете минуты, чтобы снова появиться перед нами — с замком в одной руке, с пустым и ненасытным кошельком — в другой.
Перевод И. Арбузовой.
Кусочек швейцарского сыра{11}
Расчудесная вещь — швейцарский сыр! Я издавна с удовольствием его ем, а с еще большим — запиваю нашим неготинским вином. Да, подумайте только, швейцарский сыр и неготинское — Вильгельм Телль и гайдук Велько!..{12} Есть ли в мире лучшая гармония?.. Найдутся ли в истории более схожие характеры, чем эти два героя?..
Будь они и сейчас живы, газета «Видовдан» назвала бы их обоих «красными»{13}. Но они погибли с честью и славой, геройски! И не довелось им увидеть отвратительного фарса наших дней, можно сказать, последних дней, ибо, когда подумаешь о нынешних людях, невольно приходит мысль о последнем дне, «что наступит неизбежно»…