Good Again

***

С тех пор, как Эффи помогла нам справиться с пекарней, когда мне было плохо, Пит неизменно заботился о том, чтобы у нее в доме не переводился свежий хлеб и прочая выпечка. Она даже жаловалась на такую его заботливость, мол, в результате она несколько пополнела в талии. И хоть подобная перемена была и незаметна, но можно было поклясться, что сама Эффи следит за этим более чем пристально. Она и к нам захаживала по вечерам по нескольку раз на неделе, и мне было даже приятно ее общество – она, казалось, прекрасно знала, когда стоит появится, а затем вовремя уйти. Я списывала это на ее многолетний опыт в качестве сопровождающей: кому как не ей разбираться в подобных вещах. Она наконец простила Хеймитча за то, что тот стал свидетелем ее пьяного безобразия и как он ее пытался её протрезвить, хотя мы с Питом все еще посмеивались всякий раз, когда об этом заходила речь.

Но стоило подумать об Эффи в более общем смысле, и нам становилось уже не до смеха. Уже минуло три месяца с момента ее приезда, и она пока ничем не намекала, что собирается отправиться восвояси. Однажды я так и сказала Питу:

— Она все еще торчит здесь. Неужто ей некуда возвращаться? Помнишь, она говорила, что пробудет до открытия пекарни?

Пит пожал плечами, споласкивая свои кисти и перебирая баночки с краской на подоконнике.

— Она вроде не торопится вернуться. Может, ей и впрямь приглянулся Дистрикт Двенадцать — у нас тут впечатляющие пейзажи и целых два ресторана, — и он ухмыльнулся себе под нос.

— И такие классные лотки на рынке, — хохотнула я, присоединяясь к стёбу.

Тайна длительного пребывания Эффи в Дистрикте лишь сгустилась, когда я, проснувшись задолго до рассвета и собираясь в пекарню, вдруг глянула в окошко и увидела высокую мужскую фигуру покидающую дом Эффи и широкими шагами удаляющуюся из Деревни Победителей в сторону города. Я позвала Пита, который только что закончил мыться, и показала ему на этого товарища.

— И кто это по-твоему? — спросила я ехидно, готовая уже распахнуть окно и окликнуть загадочного незнакомца. Должно быть, Пит угадал мои намерения: он рассмеялся и так крепко обнял меня сзади так, что я и рукой пошевелить не могла.

— Не смей этого делать! — предупредил он. — Но я голову даю на отсечение, что это Гринфилд, — прошипел он.

— А я — свою, что это из-за него она тут торчит, — фыркнула я так громко, что Пит прикрыл мне рот рукой, боясь, что нас услышат. — Это же безумие. Представь себе. Эффи Гринфилд. Это уж слишком!

На лицо Пита легла печать задумчивости.

— Нет, вовсе не слишком. Это было бы здорово, — сказал он, положив мне голову на плечо, и я снова была сражена тем, до чего же он мудрый и порядочный человек.

Я повернулась в его объятьях и чмокнула его в свежевыбритую щеку.

— Ты — неисправимый романтик.

***

Приближалась годовщина падения Капитолия и окончания войны — и я уже успела рассыпаться на части в ожидании этого события. И на сей раз никто, вроде, не уговаривал меня совершить какие-то публичные действия. А звонящий телефон я демонстративно игнорировала, и Пит просил на все звонки в пекарню отвечать Айрис. Послания, которые приходили по почте я, не открывая, бросала в мусорную корзину. Я сделала все от меня зависящее, чтобы игнорировать Плутарха Хевенсби, разве что он лично явится в Двенадцатый, чтобы со мною побеседовать.

Но за ужином Хеймитч все-таки передал нам сообщение от него:

— Плутарх хотел бы, чтобы вы с Питом произнесли речь на годовщине…

Меня настолько вывели из себя и Хевенсби, и Хеймитч, и все эти капитолийские аппаратчики, которые требовали от нас все более и более ощутимых жертв, что я шлепнула тарелкой с едой по столу с таким ожесточением, что горошек разлетелся по всей кухне. Эффи, которая нервно теребила салфетку, даже подпрыгнула на месте.

— Если я еще хоть раз услышу про эти церемонии, я запрусь на чердаке и не выйду, пока они все не закончатся! — заорала я.

Пит накрыл мою руку ладонью, пытаясь меня успокоить.

— Не стреляй в гонца**, солнышко. Я просто передаю то, что он мне сказал, — пробурчал Хеймитч, поднимая со стола прыгучие горошины и отправляя их в рот.

— Так передай ему обратно, что я ни при каких обстоятельствах не собираюсь садиться в поезд и ехать в Капитолий. Они не могут меня заставить! — мне было уже ясно. Что если я сейчас же не заставлю себя остыть, у меня случится приступ паники.

— Тебе надо убеждать не меня. Лично я и сам меньше всего в этой жизни хочу возвращаться в Капитолий. Я просто сообщил тебе, чего они добиваются. Но ты можешь отклонить их предложение.

— Это как с тем интервью, Хеймитч? Разве могли мы отказаться? — медленно выговорил Пит.

— Это было другое. Они были в своем праве, и то интервью было поводом держать подальше от вас всех остальных, — Хеймитч был явно раздосадован. — А в этот раз понятно, что поездка в Капитолий может оказаться вам не по силам, но они все равно не угомонятся и будут пытаться добиться от вас желаемого.

— Ну, они могут перестать даже пытаться это делать. Мы никуда не собираемся, — я сложила руки на груди, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен.

Хеймитч повернулся к Эффи, которая следила за дискуссией с несвойственной ей молчаливостью.

— Тебя ведь тоже вызвали? И когда ты едешь?

Глаза Эффи вдруг стали круглыми как блюдца, её взгляд бороздил пространство, задержался на каждом из нас по очереди, выдавая ее нервозность, прежде чем она ответила:

— Я отклонила их предложение, — сказала она, навязчиво теребя столовое серебро вокруг своей тарелки.

— Отклонила? Но это была вовсе не просьба, Эффи. Тебе предложили контракт, потому что твой отпуск истек. Это что, значит, что ты бросаешь работу?

Эффи ерзала на месте, поднимая и снова роняя салфетку.

— Я… Я не готова вернуться в Капитолий… — прошептала она. — И на самом деле я им вовсе не нужна.

Пит нежно улыбался Эффи с противоположного конца стола.

— Ты же знаешь, все мы будем на седьмом небе от счастья, если ты решишь задержаться подольше, правда?

Эффи слегка расслабилась и послала Питу ответную улыбку:

— Спасибо, дорогой. Я бесконечно это ценю.

Хеймитч же пристально изучал Эффи, повернувшись к ней вполоборота.

— Но ты же тогда потеряешь работу.

— Какая трогательная забота обо мне, — сказала она не без обычного своего сарказма по отношению к Хеймитчу.

— Эффи, в чем дело? Зачем ты здесь на самом деле? — спросил Хеймитч с подозрением. — Разве никому там нет дела, где ты так долго пропадаешь?

И тут приятное лицо Эффи, с умело наложенным легким макияжем — вовсе не тех петушиных оттенков, что она демонстрировала прежде — исказилось. И ее грудная клетка стала мелко дрожать, от чего ее речь стала больше похоже на всхлипы.