Good Again

Когда я занес ее в дом в то морозное утро после моего приступа, после того, как ее ударил, ни она, ни я были не в силах разговаривать. Мы были на грани обморожения, Посидев полуодетыми на стылой земле, и без сил от невероятного выплеска, целой бури отнюдь не положительных эмоций. Китнисс свернулась в клубочек на диване, дрожа от холода и страха, и я лишь сильнее себя возненавидел. Она только-только очнулась от очередного приступа депрессии, а я своими действиями загонял ее обратно, и довел до такого отчаяния, что ей пришлось искать защиты у Хеймитча посреди ночи. Достав из шкафа одеяло, я закутал ее и разжег камин, и тяжкое чувство вины, словно свинцовый осколок, сквозило в каждом моем замедленном движении.

Машинально я пошел на кухню, разогрел молоко, добавил туда меду, и принес обратно в гостиную две кружки, оставив одну из них подле нее на столике. Она тупо смотрела на огонь в очаге, взгляд был застывший и потерянный. Мне оставалось лишь бороться с самим собой, с мыслью: как я могу ее утешить, если сам стал причиной ее несчастий? И все же, как я мог устоять? Склонив к ней голову, я прикоснулся лбом к ее виску. Теперь она вся была теплой благодаря живительному пламени. И вдруг она потянулась и одним гибким и резким движением обняла меня за шею обеими руками, привлекая к себе, пряча лицо у меня на плече. Я был недостоин касаться ее. Но мои руки тут же своевольно обхватили ее, предавая меня.

— Мне так жаль, что я причинил тебе боль, — простонал я ей в волосы.

— Больше так не делай, — прошипела она свирепо мне на ухо.

Не поняв сразу, что она имела ввиду, я ответил:

— Я не могу обещать, что больше не ударю тебя во время моего затмения, — и мне от этого стало еще паршивей, ведь я совсем недавно красноречиво продемонстрировал, что ей небезопасно находиться возле меня.

— Я вовсе не об этом. Не извиняйся за то, что тебе неподвластно. Но не смей больше собирать вещи и вот так вот уходить от меня в другой раз, — по ее телу побежала дрожь, и я теснее прижал ее к себе.

— Китнисс… — начал я умоляющим голосом.

— Нет, Пит, — ее голос все еще дрожал, но она внутренне собралась, и я знал, что мне предстоит настоящее побоище. — Так ничего не выйдет. Ты не должен просто вскакивать и пытаться сбежать, когда дела принимают дурной оборот. Ты так никогда не делал, — она приподнялась и убрала руки с моей шеи.

— Это не просто “дела принимают дурной оборот”! Я ударил тебя! — воскликнул я, вставая.

— Пит, вернись, — попросила она.

— Нет, Китнисс. Как я могу жить с таким страхом? Боюсь забыться, а потом, вернувшись в реальность, обнаружить, что ты ранена или чего похуже, — я замолчал, боясь даже представить самый ужасающий сценарий. — Я не смею просить тебя жить такой жизнью.

— Не тебе решать, — глаза Китнисс вспыхнули гневом.

— Ты и представить себе не можешь на что я способен. Ты не видела что со мной порой бывает, и, оставаясь рядом, подвергаешь себя невероятному риску.

— Так ты собираешься за меня решить, желаю ли я подвергать себя этому «риску»? Ты собираешься решать это за меня? — парировала она. — Теперь уже ты собрался к Хеймитчу? — она уже тоже была на ногах.

— Я не собираюсь лишать тебя свободной воли, — ее лицо помрачнело при этих словах. —, но ты не задумываешься о собственной безопасности. Ведь я однажды чуть не убил тебя в Тринадцатом, припоминаешь?

— Как я могу это забыть, Пит? Я там была! Но ты не посмеешь решать за меня что мне нужно, и какой риск я готова на себя брать, и с чем готова мириться. Достаточно того. что уже было. Верно? Не ты ли говорил: хватит друг другу врать и наводить тень на плетень, чтобы защитить друг друга?

Я тяжело вздохнул, услышав это.

— Дело не только в тебе, Китнисс. А вдруг это я не готов так жить, — произнес я устало.

Во взгляде Китнисс читалась боль.

— Что ты хочешь мне сказать? Что ты хочешь уйти ради себя самого? Что тебе сложно со мной? — и поднял руки, пытаясь пресечь ее атаку и объясниться, так как наша беседа зашла явно не в ту степь. — говори все как есть! Не хочешь быть со мной, тогда просто уходи! Не надо оправдываться моей же безопасностью, — её боль обернулась яростью. — Хотя, если подумать, это твой дом! Так что уйти надо мне! — и она потопала на выход.

— Китнисс, ты поняла меня абсолютно превратно, — я поверить не мог, что все обернулось таким вот образом. Мне оставалось только догнать ее и схватить за руку, пока она не ушла. — Можешь ты просто выслушать? — она пыталась вырваться, но я ее не отпускал. — Не ты ли только что сказала, что не следует чуть что вскакивать и пытаться сбежать! Я никуда не уйду, но и ты не уходи, — она перестала брыкаться и посмотрела на меня, глаза все еще сверкали, но взгляд уже смягчился. — Мы что-нибудь придумаем, а единственное что я знаю наверняка, что я не могу… не могу без тебя, — она прищурилась, внимательно меня изучая. — Пожалуйста, давай не будем воевать, — умолял я, когда она внезапно ко мне прильнула. Я ей не лгал, я не мог обходиться без нее, но мне было невыносимо жить, не зная, как сделать так, чтобы перестать быть для нее постоянной угрозой.

***

Ночью, лежа возле нее, я ждал, пока она заснет. Я все не мог выбросить из головы, что во сне со мной внезапно может случиться приступ и я причиню ей боль, и оттого я глаз не мог сомкнуть. Когда я понял, что не в силах больше этого вынести, я потихоньку выскользнул из кровати и поплелся в гостевую комнату. В ней царили холод и запустение, ведь мы ею не пользовались, и кровать — словно каменная плита, ведь там не было Китнисс. Забравшись под жесткие, холодные простыни, я вскоре забылся сном, усталость брала свое. Возможно, это был тот самый компромисс, который я искал, ведь я не мог ранить ее, когда меня не было с ней рядом.

Мое тело жаждало сна, ведь скоро мне было вставать в пекарню, но стоило мне задремать, как меня подбросило от ее истошных криков. И я кинулся в нашу спальню, где она как она сидела, судорожно обхватив себя.

— Пит! — выла она, и этот вопль напомнил мне те краткие минуты во тьме, на арене, когда мы в конце Квартальной Бойни бессильно пытались отыскать друг друга.

— Эй, я здесь. Все в порядке, — поймав ее руки, я присел рядом, прижал её к себе.

Он икала от слез, силясь заговорить.

— Там все… горело… и тебя… не оказалось рядом, — всхлипывала она у меня на груди.

— Все хорошо. Теперь я здесь, — бормотал я, зарывшись губами в ее волосы.

— Но тебя не было. Ты ушел, — ответила она подавленно.

— Ты права. Прости. Просто я не мог заснуть, — солгал я.

Китнисс колыхалась в моих руках, пока я гладил ее по волосам, распутывая узелки, прогоняя ее страхи, пока она снова не заснула. Я посмотрел на все еще заметный синяк у нее на лице, на влажные после кошмара волосы, липнущие к припухшей щеке, и меня замутило. Я не мог вынести этого зрелища, и, выпутавшись из ее объятьях, вернулся в холодную и жесткую одинокую постель.

***

Все следующие ночи походили на эту. Я дожидался, пока она заснет, и уходил прочь в гостевую комнату, так тихо, как только позволяла моя шумно ступающая фальшивая нога, и я цеплялся за не менее фальшивую надежду, что стены и двери, разделяющие нас, уберегут от меня Китнисс. Утром я засветло вставал, чтобы отправиться в пекарню, вечером занимался привычными делами. Однако дня шли, а Китнисс от меня все более и более отдалялась. За ночь у нее случалось по пять кошмаров, и столько же раз я являлся, чтобы ее успокоить. Прошла неделя. И лишь тогда я разглядел у Китнисс, которая стояла, ссутулившись, на плитой, помешивая рагу, огромные темные круги под глазами. Мы оба стали больше походить на собственные тени, на людей, которых досуха высосали изнутри собственные страхи.