Good Again

Хеймитч кивнул.

— И от этого тебе не стало легче, верно? — спросил он.

— Нет, на самом деле нет. Ни мне, ни ей.

— Так прекрати. Какой смысл, если вы оба от этого мучаетесь. И из тебя паршивый собеседник, когда ты не выспался, — буркнул он.

— Ты не понимаешь. Я могу ей навредить.

— На самом деле я прекрасно все понимаю. Но если она готова пойти тебе навстречу, то довольно эгоистично с твоей стороны тянуть одеяло на себе и создавать ситуацию, в которой вы оба страдаете.

Меня застали врасплох.

— Эгоистично? Я стараюсь держать от нее подальше для ее же блага. Это не эгоизм! — возразил я.

— Ты думаешь, что держишься от нее подальше ради нее самой. Но на самом деле ты это делаешь для себя любимого, потому что, глядя на нее, мучаешься чувством вины, и это тебе неприятно. И это ни в малейшей степени не ради Китнисс, так что да, это эгоистично — Хеймитч снова запрокинул фляжку, и мне оставалось лишь поражаться, до чего же он с ней уже сроднился.

— Не надо оборачивать все это против меня. Я не хочу проснуться однажды и обнаружить труп Китнисс! — заорал я в гневе.

– Эй, если уж ты спрашиваешь моего мнения, не извращай потом то, что я сказал. И я не собираюсь щадить твои чувства, когда говорю правду, я не предназначен говорить людям то, что они хотели бы услышать. — ответил он, мрачно хмыкнув про себя. — И ты не можешь быть всегда хорошим, Святой Пит.

Меня так распирало от гнева, что я не мог больше оставаться в его обществе.

— Ни хрена ты не понимаешь! — выплюнул я, направляясь к вешалке в прихожей. Хеймитча мои резкие манеры явно повергли в изумление.

— Я намерен прогуляться, — заявил я, хватая свое зимнее пальто и шарф, и не потрудившись даже толком застегнуться топая к двери. — Кухня официально закрыта, — прорычал я и громко хлопнул дверью.

***

Пока я строевым шагом маршировал в сторону леса, в голове у меня стучали слова Хеймитча, атаковавшие мои тщательно выстроенные умственные построения. И я неожиданно обнаружил себя посреди полупрозрачной оголенной рощи, и понял что не помню, как тут очутился. Осмотревшись, я заметил неподалеку ветшающий забор, и испытал облегчение: каким бы мудаком я ни был, но мне хотя бы не придется добавить к списку моих провалов блуждания по зимнему лесу.

Ведь в глубине души я знал, что Хеймитч прав.

Думая, что защищаю Китнисс, я вместо этого сделал нас обоих несчастными. И то, что я оказался таким, вечно жалеющим себя эгоистом, заставило меня возненавидеть себя еще сильнее. Я не мог немедленно набрать номер Доктора Аврелия, но подозревал, что он сказал бы мне то же самое, просто несколько более сложными словами. В голове у меня застучало, и на сей раз я не стал бороться с действием яда ос-убийц, с ревущим во мне гневом. А я был зол. Да что там, мной овладела такая мрачная ярость, что от все тело затрясло в жестоких конвульсиях. Мы столько всего преодолели, прошли столько ужасных испытаний. Но все равно все оставалось по-прежнему: у нее — кошмары, у меня — приступы. Я чуть не закричал, так это было несправедливо.

Схватив упавшую наземь толстую ветку, я ожесточенно колотил ею по древесному стволу, так что она разлетелась в щепки. Но и этого мне показалось не достаточно, и тогда я принялся расправляться с окружающей меня промерзлой растительностью, ворочать камни и запускать ими в ледяную чащу. Мой расщепленный разум намечал для них множество мишеней: Президент Сноу, миротворцы, которые еженощно вытаскивали меня из камеры, разнеженные капитолийцы, которые десятилетиями тешили себя зрелищем умирающих детей. Я был весь засыпан сухими листьями и снегом, но все еще бесновался, круша объекты моей ненависти, пока перед моим мысленном взором не встало лицо Китнисс и мне не захотелось, всей исковерканной частью моего сознания, и ей причинить боль. Тогда-то моя ярость и утекла, как грязная вода в сливное отверстие.

Только не она. Я закричал, может быть, беззвучно, про себя, а может и вслух — в лесную глушь. Больше никогда.

Задыхаясь, я ощутил, что весь мой запал прошел. Осмотрелся и новыми глазами увидел поломанные кусты и древесные сучья, изодранные и размельченные листья, втоптанные в мокрую грязь под ногами. Я был измотан, опустошен, но в итоге все равно ни к чему не пришел. Во мне все равно всегда будет дремать непредсказуемая, темная сила, которая может выплеснуться в любой момент, и я ничего не мог с ней поделать, не мог искоренить ее, а мог лишь оставаться бдительным и надеяться, что Китнисс и вправду понимает, на что она подписалась.

Из глубокой задумчивости меня вырвал голос, который звал меня по имени. Теперь я был уверен, что черная магия яда ос-убийц рассеялась, когда меня позвали снова.

— Пит?

Оторвавшись от созерцания картины причиненных мною разрушений, я увидел Китнисс, которая следила за мной из-за деревьев, и на лице ее был написан шок. Но мне по крайней мере не показалось, что она меня зовет. На миг я утратил дар речи, потерянный после своего яростного выплеска.

— Мне было тебя слышно и за десять миль, — произнесла она, не отрываясь от созерцания этой апокалипсической сцены. — Что это? — она развела руками, указывая на безобразие, что я учинил.

Мне потребовалось немало внутренних усилий, чтобы заговорить.

— Пробивал свой путь к ясности. Попробуй как-нибудь сама. Весьма очищающая штука, — невесело пошутил я.

Китнисс все еще пялилась на меня как на ненормального.

Я тоже поглядел вокруг, на деревья, бездонное небо, на все, что меня окружало. Был настоящий, хрустящий морозной свежестью зимний день, пушистые снежинки медленно сыпались с неба. Сделав глубокий вдох, я повернулся к Китнисс.

— Прости… прости меня за всё.

Китнисс глядела на меня с опаской, будто готовая отразить удар.

— За что ты извиняешься?

— За всё. За то, что напортачил, сделал тебе больно…

— Я уже говорила, ты это не нарочно…

— Стоп. Китнисс. Можешь ты просто послушать? — перебил я ее, она кивнула, ее дыхание вырывалось маленькими клубами пара.

— Прости меня за всю эту неделю. Клянусь, я не хотел, чтобы кто-то из нас страдал. Я пытался уговорить себя уйти, просто исчезнуть, чтобы больше никогда тебе не навредить… — она шумно, резко втянула в себе воздух, но я продолжал. — но я не мог этого сделать, просто не мог. Китнисс, я такой ужасный эгоист во всех смыслах. Я держался от тебя подальше, мучаясь чувством вины, что причинил тебе боль, и делал тебе этим только больнее, верно? — она грустно кивнула, борясь со своими чувствами. — Будь я действительно порядочным человеком, я бы ушел и жил в пекарне, тогда бы я больше не мог снова поднять на тебя руку.

Китнисс замотала головой, и я умолк, чувствуя, что, пока говорил, правда раскрылась сама собой.

— Люди вечно мне толкуют какой я, мол, хороший. Славный, добродетельный и все такое, но, черт побери, Китнисс, это не так. Я эгоист, жадюга и я могу сделать тебе больно. Понимаешь, любовь, по-моему, не поддается обстоятельствам, и не исчезает оттого, что человек, которого ты любишь, вне твоей досягаемости. Даже недостойные люди кого-то любят! Это как отправная точка, и что бы ни случилось, все провалы и разочарования не способны это изменить. Я все равно люблю тебя, даже если не достаточно хорош для тебя… — Китнисс пыталась вмешаться, но я поднял руку в предупреждающем жесте. – Нет, не надо убеждать меня, что человек, запрограммированный убить женщину, может быть для этой женщины достаточно хорош. Но я не справился, Китнисс. Я не могу держаться от тебя подальше.