Good Again

Взгляд откровенного желания и тоски, который мне послала Китнисс, забираясь в тот вечер в постель и пристраиваясь в моих объятьях, игнорировать я тоже не мог. Ее руки так откровенно скользили по моей груди. Она никогда не была сильна в разговорах, особенно когда речь шла о делах сердечных. Но она все равно посылала мне сигналы, и я, что бы там ни творилось в моей голове, невольно среагировал на ее прикосновение. Не говоря ни слова, она потянула меня вниз и поцеловала, не отпуская от себя, хотя я и пытался отстраниться. Я чувствовал себя как будто грязным, словно даже мое легкое прикосновение могло нанести ей вред, но она явно проигнорировала мои метания и уложила меня на спину.

Быстро избавившись от ночной рубашки, Китнисс швырнула ее на кровать и жадно меня поцеловала. И пусть я был в два раза больше ее по весу и многажды сильнее, и вся же я не мог отстраниться от нее. И я приник к ней, ощущая как ее груди трутся о мою кожу, и в нетерпении стал возиться со своими пижамными штанами. Она была готова меня принять, возможно, ждала этого уже много ночей, пока я корчился от чувства вины, пока не поймала меня. Она опустилась на меня и стала двигаться вверх-вниз, оседлав меня — я едва мог вздохнуть от невероятности этого ощущения —, а она упоенно откинула голову назад, забывшись, и я еще больше налился и затвердел внутри нее. Ее движения на моих бедрах была подобны танцу — она их приберегала единственно для подобных моментов – и, закрыв глаза, она протяжно стонала.

Меня вдруг поразила мысль, что в этот миг я был для неё, похоже, вовсе не важен – ну, не считая моего члена. Что она могла бы так оседлать и кого-нибудь другого, и эта мысль меня ужасно разозлила. Она брала то, в чем нуждалась, потому что я сам не спешил ей это дать, а значит был бесполезен. Китнисс не было равных в деле выживания, и продолжи я и дальше ее отталкивать, она найдет способ двигаться дальше, а мне останется лишь сгореть дотла синим пламенем и превратиться в серый пепел.

Ее нежные пальцы тем временем уже скользили в укромном местечке между ног, она сама ласкала свою грудь, доводя себя до оргазма. Я наблюдал за тем, как на ее лице отразилась высшая точка блаженства, и положил руки ей на бедра, поднимая ее и опуская, так как ее руки и ноги уже ее не держали, превратившись в желе. Взгляда на то, как она кончает, оказалось достаточно, чтобы и меня закинуло за край, и я излился внутри нее. Она рухнула на меня как тряпичная кукла, и я обнимал ее дрожащее тело, зная, что лишь так, возможно, я и могу отличиться.

Мы так с ней и не заговорили, и, пробыв с ней до тех пор, пока она не уснула, я ушел, изо всех сил стараясь не шуметь. Я долго мерил шагами гостевую спальню, понял, что все равно не усну, и пошел вниз, чтобы найти что-нибудь почитать. Нервы у меня были все еще на пределе, и было ясно — если я не успокою себя хорошей книгой – то, стоит мне заснуть, придет кошмар. Доктор Аврелий прислал мне целую гору разного чтива: от научных фолиантов, которые касались нашего лечения, до кулинарных книг и исторических трудов. Усевшись поудобнее в кресле, я выудил с полки небольшую книжечку, озаглавленную «Книга сияющих строк»**.

Я колебался — в наших школах почти не изучали поэзию, не считая патриотических стихов и песенной лирики, так что я в ней не особо разбирался. Но стоило мне начать читать, я что-то в этих рифмованных —, а порой и нерифмованных — строчках стало задевать меня за живое. Смелые сравнения поражали, и вскоре я окунулся в мир слов, о существовании которого прежде и не подозревал. Неразрешимая загадка — как мне любить женщину, для которой я был опасен — поблекла на фоне метафор, маячивших на этих страницах. И каждая строка при этом вела меня к ней — была ли она девушкой, протирающей бамбуковые створки зеркала от росы, или темноволосой красавицей, встающей из ванной, с которой течет целая река воды. В каждом их этих стихотворений мне виделась Китнисс, и на сердце от этого становилось только тяжелее.

Внезапно я почувствовал, что уже не один, и, подняв глаза, обнаружил, что в дверях стоит Китнисс. Сложив руки на груди, она смотрела на меня с упреком.

— Вернулся бы ты в постель, — прошептала она ожесточенно.

— Я скоро буду. Просто читаю…

Она замотала головой.

— Нет. Прямо сейчас. Я от этого устала. Вернись в нашу постель и оставайся там, как прежде.

— Китнисс, я сам себе не доверяю, — выдавил я, не в силах посмотреть ей в лицо.

В ее серых очах полыхнул опасный огонек.

— Хорошо. Если ты настаиваешь, и если дальше собираешься так поступать, я не собираюсь умолять, — она резко развернулась и ушла.

Если бы я не был таким трусом, то сразу бы встал и пошел за нею следом. Но так как я именно им и являлся, то я остался сидеть в кресле, дожидаясь очередного восхода солнца.

***

Проснувшись, я почувствовал, что у меня затекло все тело — я вырубился прямо в кресле, поэтическая книжица беспомощно валялась на полу обложкой вверх. Я встряхнулся, отгоняя сон, и поднял ее, рассеяно покрутил в руках, когда услышал стук в дверь. Заставив себя подняться на ноги, я, пошатываясь, направился к двери, и обнаружил за нею Хеймитча.

— Привет, — пробормотал я, впустив его и безмолвно приглашая следовать за собой.

— Что нынче на завтрак? — спросил он, заинтересованно оглядываясь на нашей кухне.

Я лишь пожал плечами, налил воды в чайник и поставил его на огонь.

— Так, сегодня каждый сам по себе, — раздался из кладовой голос Китнисс. Когда она оттуда показалась, ее охотничья сумка уже была набита провизией, а за спиной торчали лук и стрелы.

— Куда ты идешь? — спросил я, испытывая неловкость после событий прошедшей ночи.

— На охоту, — ответила она, и лицо у нее оставалось каменным. Она кивнула Хеймитчу и выскользнула за дверь, ни слова больше не говоря. Ментор вопросительно изогнул бровь.

— Да у вас тут, внутри, атмосфера похолоднее будет, чем снаружи, — заметил он, усаживаясь за стол.

— Ничего такого, — ответил я, и тут же уронил неловко прихваченный горячий чайник обратно на плиту.

— Ничего? И почему вы тогда оба похожи на ходячих мертвецов? — съязвил он, рассеянно почесывая живот.

У меня резко испортилось и без того не самое радужное настроение.

— Мы просто не высыпаемся, полагаю, — пробормотал я.

Хеймитч внимательно оглядел меня с головы до ног.

— Это ведь связано с твоим недавним приступом, разве не так?

Я грустно усмехнулся.

— Возможно, отчасти, — я бросил взгляд туда, где за столом пустовало место Китнисс, и почувствовал, как во мне буйным цветом распустились угрызения совести. И я погрузился в смутные мысли о Китнисс и о том, и как мы с ней прежде проводили воскресное утро, пока не начался весь этот кавардак последних дней. Оторвать меня от размышлений удалось лишь краюшке хлеба, ловко пущенной мне в голову.

— Эй! — воскликнул я, — Не смей играть с едой!

Хеймитч лишь изогнул губы в ехидной усмешке.

— А ты не отвлекайся, когда я с тобой разговариваю. Я думал вы, ребята, разобрались и сгладили острые углы. Раз вы все еще живете вместе, — и он сделал глоток из своей фляжки.

— Ей небезопасно находиться рядом со мной, вот в чем проблема. Но я не могу уйти. Я не могу… ничего делать… без неё, — я набрал в легкие побольше воздуха. — Так что я перебрался спать в гостевую комнату, — выдавил я из себя наконец признание.