Good Again

— Ты собираешься мне рассказать, кто тебя так? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив меня, опуская голову на переплетенные пальцы, и, наверняка, уже догадываясь, что я скажу.

Я вздохнула.

— У него был приступ. Очень сильный. И он столкнул меня с кровати. И я приземлилась на лицо, — я мрачно усмехнулась, вытирая слезы. — Он пытался меня затоптать, так что мне показалось — самое время убраться по добру по здорову.

— Это ты правильно рассудила, — коротко заметил Хеймитч. Неужто ему доводилось уже бывать в эпицентре безумной вспышки Пита?

— Можно я сегодня у тебя заночую? — прошептала я жалким голосом.

– Ага, конечно. Диван — в твоем распоряжении. А я попозже схожу и проверю, как он там.

Я лишь кивнула отяжелевшей головой и прикорнула на диванные подушки. Мне было не под силу больше глядеться в черные, как ночь, глаза Пита, а от воспоминания о его скорченных от ненависти пальцах я лишь еще горше зарыдала. И я забылась беспокойным сном, укутанная тонким одеялом Хеймитча и покровом своих терзаний.

***

Я почувствовала, прежде чем различила в бледном свете предрассветных сумерек, что его сильные руки обнимают меня. И окончательно проснулась от того, что его широкие ладони гладили меня всю - с головы до ног. Он осыпал мое лицо такими влажными поцелуями, что я сразу догадалась — он плакал.

— Китнисс, — простонал он мне в шею.

И меня затопило такое невероятно облегчение оттого, что Пит вернулся ко мне, что воспоминания о прошлой ночи поблекли, остался лишь он, и я тут же обвила его обеими руками.

— Все хорошо, Пит. Просто неприятный приступ.

Он отстранился, чтобы подарить один из своих невероятных, плавящих меня изнутри поцелуев, а потом я почувствовала, что он отодвигает в сторону заслоняющие мое лицо пряди волос. Поглядев на набухающий у меня на лице синяк, он, казалось, потерял дар речи.

– Я это сделал?

Я замотала головой.

— Не нарочно. Я упала, — прошептала я.

Он одарил меня колючим взглядом.

— Скажи мне правду, Китнисс. Как это случилось?

Я вздохнула и попыталась ему изложить откорректированную версию событий прошлой ночи, но каждое мое слово, видимо, повергало его в еще больший ужас. И вдруг он резко встал.

— Я не могу жить с этим. Прости.

И он немедля вышел вон.

***

Когда я вошла в нашу спальню, он стоял возле кровати и складывал одежду в квадратный чемодан. На лице его была решимость. Он собирал вещи.

— Что ты делаешь? — спросила я, следя глазами за тем, как его руки двигаются от стопки одежды к чемодану и обратно, методично, неумолимо.

— Я сделал тебе больно, Китнисс. И не могу здесь больше оставаться, — сказал он мрачно.

Я так и застыла на месте, пораженная.

— Ты совсем спятил? Куда ты собрался?

Он затряс головой.

— Точно не знаю. Побуду пока в квартире над пекарней. Подумаю что делать дальше.

Мне показалось, что я больше не улавливаю смысла его слов, в таком я была изумлении. Он брал свою одежду и аккуратно складывал ее в чемодан. Я переводила взгляд с чемодана на него, и обратно, пытаясь понять значение того, что он делает, но меня объял такой всепоглощающий страх, что смысл его действий так и не складывался в общую картину.

— Это несерьёзно, Пит! Это безумие. Неужто ты думаешь, что от этого станет легче? — я указала на его чемодан, чувствуя, что внутри закипает истерика.

— Тебе возле меня находиться небезопасно, — эти слова его словно душили, и слезы уже откровенно текли по его лицу. — Я говорил тебе, что не смогу смириться, жить с самим собой, если снова причиню тебе боль.

— Это был не ты. Это был приступ! Я вела себя глупо — надо было оставить тебя наедине…

— Китнисс, прекрати искать мне оправдания! — он уже по-настоящему на меня кричал.

— Я не ищу тебе оправданий. Я знала, что ты не в лучшей форме. Я знала, что должна тебя оставить, но не могла… — я была не в силах смотреть, как он уходит, паника готова была захлестнуть меня, она уже толкнула меня в грудь так сильно, что я едва не скрючилась от боли.

— Это неважно. Я не могу оставаться здесь, зная, что я наделал.

— Ты ничего такого не наделал. Это всего лишь синяк…

Он развернулся ко мне, руки сжаты в кулаки.

— Посмотри на себя в зеркало, Китнисс! Я мог убить тебя! И если бы я это сделал, я бы сразу наложил на себя руки, понимаешь ты это? Я лучше умру, чем допущу, что с тобой что-нибудь еще случится, — он продолжил паковать вещи, рыдая.

— Ты слишком близко принимаешь все это к сердцу, Пит. Перестраховываешься. Не делай этого! — умоляла я.

— Я должен, — коротко ответил он.

— Ты разбиваешь мне сердце! Или же это ничего для тебя не значит? — стонала я в отчаянии, пытаясь хватать его за руки, чтобы остановить.

— Смотреть на тебя, с этим синяком, мне просто невыносимо, это разбивает моё сердце, — он осторожно отвел мои руки и продолжил делать то, что делал.

— Не уходи, — молила я. — Пожалуйста.

— Я должен, — ответил он.

— Я пойду за тобой, — выпалила я упрямо.

— Тогда я спрячусь.

— Я тебя отыщу! — выкрикнула я. Этот разговор не имел смысла. Чем сильнее он набивал свой чемодан, тем тверже становилась его решимость. Истерика овладела мной так сильно, что я уже слышала лишь бешеный стук крови в ушах. Взор мой тоже уже затуманился — и все, что видела своим внутренним взором, это скорченный в муках человек, девушка, подобная цветку, лишенному солнечного света. Я взглянула на себя в зеркало: глаза широко распахнуты, тощая грудь судорожно вздымается от ужаса. И ту же, не раздумывая, я бросилась к Питу, и повалила его на кровать, застав его врасплох.

— Китнисс!

Ему никогда не превзойти меня ни в быстроте, ни в хитрости. Стряхнув попутно стопку одежды, я разом ловко нажала две кнопки по обеим сторонам его протеза, и легкое клак-клак и шипение засвидетельствовали, что он больше не скреплен с ногой. И я испытала сильнейшую, даже несколько неприличную благодарность к этому хитроумному устройству, наличие которого снова меня так сильно выручало. Он слишком поздно понял, что я собираюсь сделать, и я в мановение ока выдернула его протез из штанины и была такова, и поймать ему меня не удалось.

— Посмотрим, далеко ли ты уйдешь на одной ноге! — я вся кипела, выбегая из спальни с его искусственной ногой наперевес.

Краем глаза я успела заметить полнейшее изумление, застывшее на его лице, но я уже сворачивала за угол, скользя вниз по лестнице.

— Китнисс! — прогремел его голос, но я продолжала мчаться, пока не оказалась посреди замерзшей лужайки. Я слышала, как приоткрылась еще одна дверь, и на Хеймитч вышел на свое крыльцо.

— Что за… — он так и застыл, увидев, что я размахиваю протезом Пита как дубиной. Я была сама ярость, не сулящая ничего хорошего тому, кто посмел бы ко мне приблизиться.