Good Again

Он потянулся к точке между нами, чтобы дать снова кончить и мне, но я замотала головой.

— Не надо. Так — идеально, — Я сжала его, мои ноги оплели его талию, пока он не стал дергаться так бешено, что мне пришлось его отпустить. Он выпустил мою голову и склонился надо мной, погружаясь еще глубже.

Несмотря на всю свою физическую силу, он был все еще невероятно нежен, и от усилий себя сдержать он весь слегка дрожал. Но знал, еще до того, как это узнала я, что именно так нужно заниматься со мной любовью, хотя я ему ничего не объясняла, но сейчас я хотела ощущать его всем телом и притянула его к себе, чтобы почувствовать его бешеный сердечный ритм — такой же, как и мой — чтобы покрыть его кожу поцелуями, ощутить на языке вкус его пота. Я прихватила его зубами за мочку уха, и осторожно прокатала между них нежнейшую кожу, от чего он еще больше задрожал, его мышцы резко сократились и оргазм настиг его, все его тело заходило ходуном. Я наблюдала за тем, как его лицо исказила судорога, и слушала, как глубоко, гортанно он застонал, еще несколько раз в меня толкнувшись, прежде чем затихнуть. Он осыпал градом поцелуев мои плечи, ключицы, грудь, пытаясь вновь обрести ровное дыхание, и лишь потом повалился на бок, прижав меня к себе.

Мы неподвижно лежали, случая дыхание друг друга, долго-предолго. Если прежде я ощущала себя пустой внутри, теперь я была полной — меня до краев наполнял запах Пита, его вкус, ощущения его тело возле меня. Он был весь в настоящем, весь — здесь, и все, что было прежде казалось лишь сном, и я сама себе казалась сном, сотканным из обрывков собственных кошмаров. Он все еще был здесь — туман моей тоски —, но я вцепилась в непоколебимость, основательность, прочность Пита, и сама в итоге стала прочнее. Я ощущала, что тоже скучала по нему, как скучала по солнцу, по лесу — по всему, что меня успокаивало, дарило мне покой, по всему, что я любила.

Я повернулась к нему, он же сейчас чертил узоры кончиками пальцев на поверхности моих бедер.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Ага, — я кивнула, уткнувшись ему в плечо.

— Китнисс, я серьезно. Ты правда в порядке? Потому что ты перепугала меня до чертиков, — сказал Пит.

Я сделала глубокий вдох.

— Знаю. Думаю, я всегда была такой, и дальше буду немного тосковать в душе. Этот всплеск — просто крайняя степень того, что я испытываю почти все время. За этот год стало полегче, но вряд ли я смогу думать о Прим, — мой голос сорвался, но я с усилием сглотнула болезненный комок в горле. — чтобы не забиться в какой-нибудь угол, желая в душе исчезнуть.

Пит взглянул на меня сверху вниз.

— Понимаю. Я и сам постоянно думаю о своей семье, и мне тоже тоскливо. Но я стараюсь концентрироваться на всем хорошем, что с ними связано, и порой мне и впрямь становится легче, — и тут его прервал внезапный телефонный звонок.

— Я возьму, — он застонал, но встал и пошел в мастерскую. А я смогла полюбоваться на его мощную спину и рельефные мускулы на заднице и на ногах, пока он поднимался вверх по лестнице. Это зрелище, от которого я снова стала влажной, неожиданно подвигло и меня тоже встать и, в порыве вдохновения, направиться к бельевому шкафу. Я вытащила оттуда запасные одеяла и подушки и расположила их вперемешку с теми, что уже были разбросаны вокруг горящего камина. Я даже разобрала диван, чтобы устроить из его подушек уютное гнездышко для нас двоих. Это потребовало от меня немалых усилий, так что потом я смогла лишь залезть под одеяла и свернуться там в ожидании возвращения Пита.

Когда он спустился, он был явно удивлен результатом моего творчества. И он улыбнулся, устраиваясь возле меня.

— Полагаю, сегодня мы с тобой тут и заночуем? — рассмеялся он.

Я просто улыбнулась ему, прежде чем спросить.

— Кто звонил?

— Доктор Аврелий. Я часто с ним разговаривал в последнее время, — Пит опустил глаза на одеяло, выбирая из него торчащую пушинку. — я все не мог тебя из этого вытащить, и стал уже впадать в отчаяние…

От выражения его лица у меня чуть не разорвалось сердце, и я потянулась к нему.

— Эй, я и сама не могла себя из этого вытащить. Правда, я дошла до точки, когда даже уже и не хотела этого делать.

Он пристально смотрел на меня, и выражение его ярких голубых глаз на миг отняло у меня способность мыслить.

— Я никогда в жизни не ощущал еще себя таким беспомощным. Я знал, что у тебя случаются перепады настроения, и я обычно в силах с ними сладить, но это было нечто совсем другое. Ты вообще мне не отвечала, — Пит бессознательно крутил краешек одеяла в руке, как будто хотел навсегда оставить на нем складки. — Было похоже, что что-то жизненно важное в тебе исчезло, а все что осталось — это пустая оболочка, которая только на вид была тобой, — Он глубоко, прерывисто вздохнул, — Я знал, что ты где-то там, но что бы не делал — не мог до тебя достучаться, мог только смотреть как ты таешь на глазах.

Меня переполняло раскаяние за то, что я стала виной его ужасных переживаний в последнее время.

— Я уходила, по крайней мере, ненадолго. Все было для меня как-то слишком. Я несколько дней ещё держалась, потом вдруг не смогла, — прошептала я. Пит устроилась на подушках и водрузил меня сверху, нежно прижав к себе.

— Почему ты мне ничего не сказала? Я бы что-то постарался предпринять, — сказала он.

И отчего я ничего ему не говорила?

— Это просто подкралось ко мне, и все.

Он, кажется, намотал это себе на ус.

— Доктор Аврелий говорил о таблетках, которые ты пила, что они тебе помогали. Ты согласна снова их принимать?

Я вздрогнула, припомнив, какое действие эти пилюли оказывали на меня, когда я была в Тринадцатом.

— Тьфу, я их ненавижу. Они сглаживают внутри всё и вся. И вместо того, чтобы чувствовать себя лучше, от них я вообще перестаю что-то чувствовать.

— Доктор Аврелий хочет поговорить с тобой, когда ты будешь готова, — он заворочался, положил руку мне на бедро и повел пальцами вдоль моей ноги. – ну, позже, — предложил он, глядя на меня оценивающе, но с изрядной долей жадности. — или вообще завтра, — он наблюдал за тем как и дрожу, когда его пальцы достигли вершины моих бедер.

— Верно. Не сейчас, — я еще сильнее задрожала от его нежных, как пух, прикосновений. Его глаза затуманились, губы приоткрылись, и он опрокинул меня на спину и страстно поцеловал.

И тут в голове у меня уже не осталось ни одной связной мысли. Эффи, Доктор Аврелий, Хеймитч, даже моя дорогая Прим испарились оттуда, когда я целиком отдалась ему. Позже у меня еще будет время поразмыслить обо всем, о чем стоит подумать. Но сейчас я вся была во власти этого мига, его рук на моем теле, его губ, которые добирались всюду, и, в конце концов, его самого, когда он овладел мной, и я знала что этого было для меня достаточно, чтобы оставаться здесь. Более чем достаточно.

***

На следующий день Пит упрямо остался дома со мной. Все мои попытки убедить его, что я уже более-менее в порядке, что меня можно оставить одну, раз уж он так явно беспокоится о пекарне, ни к чему не привели — он даже слушать меня не стал. Эффи взялась порулить пекарней еще денек, настаивая, чтобы мы пока передохнули. Она нашла себе отличного помощника в лице Астера, на котором теперь лежали все обязанности, связанные с выпечкой, и он быстро всему учился.

— Эффи явно весьма довольна собой, даже чересчур, — выдал Пит, когда мы мыли тарелки после завтрака. — Нам еще крупно повезет, если, вернувшись, мы там не обнаружим вывеску «Семейная пекарня Бряк».

Я прыснула в ответ на его слова и взглянула в окно. Нынче было холодно, но небеса сияли лазурью, а утренний иней на ветках и на траве сиял как драгоценные кристаллы. В большой бочке в саду, куда весной мы запасали воду для полива, небесная синева не просто отражалась, но становилась нежной, как глаза моей сестры. От этой мысли мне пришлось отвести глаза прочь от круглого окошка воды и болезненно сглотнуть. И тогда я скосила глаза в сторону мерзлого леса.

— Думаю, я пойду на охоту, — вдруг сказал я.