Город из воды и песка

Войнов взглянул на себя в зеркало заднего вида, и завёл машину. Вотсап дзынькнул. Войнов схватился за телефон, открыл сообщение.

«Я тоже люблю тебя, Никита», — без смайликов.

* Кто хочет жить вечно.

? Утречка, красавчик! Отличный же денёк для секса, ага? (англ.).

? Звони, если хочешь секса (англ.).

? Конечно, детка! Определённо! Жажду тебя поскорее увидеть! (англ.)

4 В 9. Я буду тебя ждать. Целую! Хорошего дня, сэр! (англ.)

Глава 17. Господь и все его ангелы! Крот, Дюймовочка, Ласточка, юноши Кавафиса, сэр Элтон, «наше всё», Джон и плывущая Вирджиния Вульф

Войнов понимал. Конечно, он понимал. То, что с ним происходит, шквал обрушившихся чувств и эмоций — всё это объяснимо: долгожданной встречей с Сашей, тем, что он мог его (наконец!) коснуться, быть рядом. Тем, что они были близки, и секс, по правде сказать, со всеми ограничениями и странностями, на которые Войнову пришлось согласиться, секс таки получился фантастическим. Саша был не только человеком, в которого Войнов был без памяти, по самую маковку — да что там, выше маковки! — влюблён, но и партнёром, который Войнова смог услышать и смог дать именно то, о чём Войнову мечталось, порой бессознательно — быть кому-то нужным и данным, быть ведомым и наслаждаться этой ролью, глядя на себя как будто со стороны и ощущая, как его хотят, как берут, как делают значимым — пусть этой телесностью, пусть страстным желанием, желанием обладания, научения, получения удовольствия через его тело. Ведь тело — что? Продолжение нас самих, то земное, что есть в нас от божьего, и если тело способно дарить наслаждение и ласку, то какое же счастье, какая отрада, что оно их рождает и дарит. «Тело, я люблю тебя, слышишь?» — хотелось крикнуть Войнову. Вот прям так и вслух, потому что про себя — как-то же несерьёзно, по-детски. И он не крикнул, правда, прошептал, стоя утром под душем: «Хорошее милое тело — люблю тебя. Ты офигенское и всё такое».

Бодрое утро среды от Саши звучало вот так: «Доброе утро, Никитушка! Мы с сэром Элтоном скучаем по тебе невозможным образом!»

И клип Элтона Джона восемьдесят пятого года с красивой девушкой Никитой с пронзительно-русскими серыми глазами. Пусть Войнов и не был девушкой, но для Сани, ох, для Санечки он готов был и рад бы был невозможно быть хоть мальчиком, хоть девочкой, хоть русалкой, хоть тюленчиком, хоть козочкой, хоть косолапым мишкой. Лишь бы только Саня был доволен, лишь бы только Санечка улыбался.

Особенно звонко и пронзительно отзывалось в Войнове это: «Ничего ты никогда не узнаешь о доме моём. И не держать мне никогда тебя в объятьях. Как ты мне нужен, Никита!» А вот и узнаю, узнаю, узнаю, упрямо твердило внутри. Уже обнимал! Уже ласкал! И дорогу к дому почти обнаружил. Если бы ты понимал, Санечка, как ты мне нужен, хороший мой…

Войнов отправил: «Хотел бы, чтобы я выглядел так же? Такие Никиты тебе нравятся больше? Хм-м… Подумываю прикупить себе шинельку и кирзовые сапоги. Элтон Джон такой, блин, «натуральный», как йогурт без добавок и красителей», — и ржущий, валяющийся смайлик.

«Я знал, что ты оценишь», — смайлик-улыбка с зубами.

И буквально через пару минут голосовое — Никита нажал на «прослушать» — в голову, контрольный!

— Oh, Nikita, you will never know

Anythin' about my home

I'll never know how good it feels to hold you

Nikita, I need you so

Oh, Nikita, is the other side of any given line in time

Countin' ten tin soldiers in a row

Oh no, Nikita, you'll never know.

Пел Саша не так красиво, как начитывал, но чёрт! Всё равно! Саша же! Это было дико смешно и прекрасно. Войнов ехал на работу в приподнятом настроении, весь какой-то до безобразия воодушевлённо-счастливый. Тем более, когда от Саши пришло сообщение следующего содержания: «Давай встретимся в пятницу. Ты как? Сможешь?»

Куда ещё-то счастливее?

Войнов набрал: «В пятницу? Супер! Там же? Хочешь, я закажу гостиницу? Тот же номер, если получится?»

«Да, это было бы здорово!»

Господи, в пятницу! Всего-то два дня: среда и четверг. И они снова смогут быть вместе! Ещё недавно совсем это казалось далёкой утопичной идеей, настолько несбыточной мечтой, что птицу за хвост было не ухватить — слишком высоко, как ни старайся. А теперь, смотри-ка! Никитка, давай встретимся! Уже прям в пятницу! Вот это да! Господь и все его ангелы, да они работали без выходных рук не покладая, не щадя живота своего, чтобы устроить Войнова с Санечкой счастие! Обалдеть — не встать!

На работе Войнов был добрым, как фея-крёстная. К нему заходили, а он всем улыбался — может, и блаженно-придурочно, потому что взирали на него странновато как-то. Но лучше же всем улыбаться, правда? Чем звереть страшным лицом. Секретарша босса, Галочка (та, что ему Санин номер и наколдовала, перепутала), посмотрела на Войнова с материнским участием и даже лоб ладошкой потрогала:

— Никит, чего с тобой?

— Вообще всё зашибись, супер просто! — выпалил Войнов сразу же.

— Влюбился, что ли?

— А даже если и так, Галочка, разве это не замечательно?

— Да никто и не спорит. Ты просто сверкаешь как-то прям… на грани истерики.

— А-а-а, ха-ха, на грани истерики — скажешь тоже!

— А до этого ты, наверное, не влюблялся, — задумчиво произнесла она. — Ну или не с такой интенсивностью.

— Ох, Галка, пойдёшь на нашу свадьбу шафером. Когда-нибудь.

— Это с какой ещё такой радости? Ну-ка, поподробнее с этого места, Войнов.

— А помнишь, ты мне давала номер Липатова? Писала на стикере своим божественно-понятным почерком. Ну вот, спасибо, родная, тебе. Судьбу мне, понимаешь, подогнала. Я позвонил, ошибся номером. А это оно оказалось — то самое! Прикинь, как в жизни случается? Нарочно не придумаешь.

— Да уж, — пожала Галка плечами. — Как тебя вштырило…

— Вштырило по самые помидоры, поверь, мне есть с чем сравнивать.

— Ого! Ладно, я согласна на шафера. Ты не забудь пригласить только. А то знаем мы вас…

— Тебе — первое приглашение, мамой клянусь!

* * *

Теперь только образ сложился полностью, на место встали пазлы и пазлики. У Войнова имелось представление о Саше, о Санечке. Даже внешнее. Саша был замечательным! Не было в нём ничего, что Войнову могло не понравиться. Руки, волосы, глаза. Пусть издалека и неотчётливо, но теперь Войнов и глаза видел. Чудесные! Кажется, светлые. Большие. Кажется, чуть удлинённые. Такой формы запоминающейся. Ох, Санечка!

В среду они проговорили часа полтора по телефону. Без секса, но говорили и говорили, потому что при встрече особенно говорить было некогда. Войнов уже знал любимый Сашин цвет — зелёный, конечно! И знал, что он обожает лазанью и мороженое. Но ни того, ни другого себе особенно не разрешал — из-за непереносимости лактозы. Позволял очень редко, когда невмоготу совсем. А из мороженого баловал себя тогда манговым шербетом, безмолочным. Войнов запомнил сразу же. Отпечаталось в памяти.

Войнов уже знал, где бы Саша ещё хотел побывать — в Исландии. Стране льдов, мхов и гейзеров, вулкана с невозможным названием Эйяфьядлайёкюдль, внезапно засыпавшего пеплом половину Европы в каком там? В десятом, кажется. Вот Исландия Саше подходила на сто сорок шесть, Войнов был в этом уверен. Холодная, яркая, безумно красивая и загадочная, кристально-чистая, прозрачная и опасная. Чем не Мисаренко Санечка? Да один же в один!

В четверг Войнов получил уведомление о прибытии посылки, той самой, с авокадиками. Ю-ху! И в четверг же вечером, в районе полуночи, Саша прислал в Вотсап сообщение: ссылку на Яндекс.Диск, на хранящийся там начитанный им сборник Кавафиса про юношей. Только персонально для него, для Войнова! Он включил — и пропал. Совершенно, бесповоротно! Если кто-то и способен был бы сделать голос более желанным, более чувственным, то это был бы уже не человек, даже не полубог, а бог полноценный, красивый и грозный, равно вольный что покарать, что наградить. Кавафис был бесподобен! А Саша стал его проводником и голосом. В двадцать первом веке. Разве не здорово?