Горячие пески

— И я не утерпел, — сокрушенно сказал Бубенчиков, встряхивая свою фляжку.

Шли еще с полчаса. Молча, сосредоточенно, каждый по-своему переживал свалившуюся на них беду. И потому не сразу поверили глазам, когда увидели, что барханы кончились и перед ними открылся такыр с потрескавшейся от зноя поверхностью. Край его терялся где-то вдалеке.

Первым скатился с бархана Бубенчиков. Корочка засохшего ила захрустела под его сапогами.

— Вот так загнули мы, крепко вправо взяли. Километра на два отклонились, — сказал Ивашкин.

— Теперь не пропадем, — повеселев, воскликнул Бубенчиков, — дотопаем.

И тут Ивашкину вдруг показалось, будто за ближним барханом качнулась лохматая папаха. Успев сказать Бубенчикову «ложись», он сам мгновенно распластался там, где стоял.

Еще не поняв, что произошло, подчиняясь команде, Бубенчиков лег рядом, взглядом спрашивая, в чем дело.

— За барханом человек, — прошептал Ивашкин. — Ты отползи за бугорок и жди, а я выйду ему навстречу.

Быстро перебирая локтями, Ивашкин переполз в прогалину между барханами и увидел шагавшего прямо на него человека в сером нараспашку чекмене, в высоком лохматом тельпеке. Заметил его и Бубенчиков. Скрываясь за барханом, он обошел неизвестного.

Человек шел не спеша, опираясь на массивную гладкую палку с утолщением на конце. Он был пожилой, скорее старик, с морщинистым, темным лицом, с клинышком седой бороды. Но старик, как определил Ивашкин, был еще крепок, в плечах широк. И ростом не был обижен. Ивашкин ему будет лишь по грудь.

Интересно, откуда и куда он идет? И вообще, что может делать в пустыне одинокий человек? Ивашкин смотрел на спокойно шагавшего старика и подумал даже с некоторой завистью: «Вот ему не приходится искать дорогу, как нам. Знает, куда правит».

Пора бы уже и окликнуть его, остановить, да мыслишка одна противная удерживала — вдруг старик выхватит из-под полы пистолет или обрез и начнет стрелять, как тот бандюга, ехавший на ишаке. Поосторожничал Ивашкин и тут же упрекнул себя: «Эх ты, а еще пограничник». Командир отделения в тебя поверил, старшим наряда назначил, с очень важным донесением послал. Задача трудная, но выполнить ее надо во что бы то ни стало».

— Стой, бабай! — крикнул он и поднялся.

Старик вздрогнул от неожиданности, попятился, но, повернувшись, столкнулся с Бубенчиковым и остановился. Он не сделал попытки убежать или, хуже того, стрелять в пограничников, и потому Ивашкин успокоился. Он представился старику, дескать, пограничный наряд находится при исполнении служебных обязанностей и просит его ответить, кто он и куда идет.

Пока Ивашкин говорил, с лица старика сошло выражение настороженности, недоверчивости. Погладив клинышек бороды, он улыбнулся и сказал, что живет в ауле, название которого Ивашкин слышал, но бывать в нем не приходилось — расположено это селение далековато от резервной заставы. Старик бродил по пескам уже двое суток, искал пропавших верблюдов, но найти их не смог, не представлял, куда они подевались и где их еще искать. Пора возвращаться, как бы в ауле не хватились и его самого.

По-русски он изъяснялся неважно, солдаты с трудом поняли, о чем он толковал.

— Чабаном работаете? — спросил Бубенчиков.

— Ёк, — ответил старик и стал пояснять, что раньше был он и чабаном, но теперь сторожит верблюдов.

Солдатам стало жаль старика. Сами они лишь несколько часов шли по пескам, но измотались изрядно, а он уже двое суток кружил по барханам в совершенном одиночестве. И совсем он не богатырского сложения, как показалось Ивашкину на первый взгляд. Скорее, он, этот старик, был каким-то домашним в своем до ветхости истасканном чекмене, с седенькой бородкой. Если бы ему еще холщовую сумку через плечо с краюхой хлеба и бутылкой молока, заткнутой чистой тряпочкой, да мочальный кнут в руку — ни дать, ни взять пастух деревенский, что каждое утро прогонял коров по улице мимо избы Ивашкина.

Есть ли у него какой-нибудь документ? Нет, уважаемые воины, никаких бумажек у него нет. Зачем в песках документ? Показывать его здесь некому, а если встретятся чабаны, они знают его, он знает их.

— Берды Мамедов вам знаком? — Ивашкин искал возможности, чтобы досконально убедиться в правдивости сведений, высказанных стариком.

Кто не знает бригадира Мамедова, хотя он и из другого колхоза! Все знают, человек известный, на войне был. Берды Мамедов еще молодой человек, а туркмены почитают его как всеми уважаемого аксакала.

Стало быть, все правда. Да, а не на тех ли верблюдах, которых разыскивает старик, нарушители приехали на колодец? С языка Ивашкина чуть не сорвался этот вопрос… Нет, об этом с ним говорить не стоит. Пусть он идет себе. Наверное, в ауле его встретят упреками — попусту пески мерял.

Стой-погоди, Ивашкин! Старик сказал, ходит в песках двое суток, а чем же он питается? Никакого припаса у него не заметно. Не святым духом сыт.

Подумав об этом, Ивашкин сказал старику, мол, идут они на колодец, там люди находятся. Пусть и он шагает за ними. На колодце его накормят, чаем напоят. Оттуда до аула он скорее доберется, потому что есть прямая дорога.

— Якши, якши, — согласно кивал старик.

Ай да умница Ивашкин, нашел предлог. Старику посочувствовал, поди-ка, намотался, годы-то немолодые. А себя подстраховал — еще раз и окончательную проверку ему устроит.

Пошли рядом. Правда, старика между собой держали. Ивашкин моргнул Бубенчикову, чтоб на всякий случай присматривал.

По такыру идти было легко. И дорогу теперь искать не приходилось. Машина, на которой они ехали на днях сюда, раскрошила корочку сухого ила, а ветер сдул его. След, хотя и слабо заметный, все же остался.

Ивашкин прибавлял шагу. Мысленно он возвратился на колодец, в свое отделение, и думал о Тагильцеве, о том, как ему тяжело, и поэтому надо торопиться. Но тут старик начал отставать, и Бубенчиков сказал ему:

— Бабай, мы спешим, ты бы тоже пошевеливался.

— Может, он отощал. Двое суток в пустыне — не шутка, — высказал предположение Ивашкин.

Достав из кармана сухари, Бубенчиков предложил их старику. Но тот отрицательно покачал головой.

— Без воды не разгрызешь? Извини, воды нет.

Посмотрев на старика, он удивился неожиданно происшедшей с ним перемене. Лицо его почему-то посерело, словно на него пала тень. Из-под надвинутой на лоб папахи диковато поблескивали глаза.

«Что с ним? Не может быстро идти? Ну, ясно, не молодой. Отпустить его, что ли? — подумал Бубенчиков. — Надо Федьку спросить».

Но спросить ничего не успел. Широко расставив ноги, оскалив крупные желтые зубы, старик неожиданно занес над Ивашкиным свою тяжелую палку.

— Федька! — крикнул Бубенчиков.