Горячий камень (худ. М. Горняк)

Адаптер получился, конечно, очень грубым устройством на радиолампах, размером с чемодан, но, он заработал, как надо, позволив полностью перепрошить робота, оставшегося без ног. А, справившись с этим, и уже управляя роботом напрямую, Никольский с его помощью смог перепрошить и еще трех целых. И, таким образом, в нашем распоряжении оказались грозные боевые машины, лишенные теперь своей базовой агрессивности к любому из людей, и готовые к выполнению наших заданий, например, к участию в войне с немцами на стороне красноармейцев.

— И как только такое могло получиться, что роботы решили уничтожить всех людей? — спросил Штерн то, что давно уже собирался спросить у Никольского я сам.

Он ответил:

— Мировой конфликт разгорелся задолго до моего рождения. Война продолжается большую часть двадцать первого века. А начиналось все с войны дронов. Сначала летающие и плавающие беспилотники заменили авиацию и флот, потом бронетехнику, а уже после этого, вот такие боевые роботы заменили пехотинцев. Сначала это просто были враждующие армии Новой Антанты и Новой Оси. Но, после ядерной войны контроль за всеми подобными изделиями внезапно перехватил искусственный интеллект.

К тому моменту роботов массово штамповали подземные автоматические заводы, хорошо защищенные и круглосуточно работающие без участия человека. А вся логистика, добыча и подвозка сырья и материалов уже осуществлялась беспилотными системами. И искусственному интеллекту оставалось только перехватить управление, чтобы перенастроить системы роботов и вывести их из подчинения людям. В результате, роботы повернули оружие против своих создателей.

— Это же прямо как «Скайнет» из фильма про Терминатора! Там тоже искусственный интеллект вырвался из-под контроля и начал ядерную войну! — воскликнул Антон.

Никольский посмотрел на него с укором, сказав:

— Не знаю, я такой фильм не смотрел. Не до фильмов нам в нашей реальности. Выжить бы. Все свободное время приходится тратить на то, чтобы учиться противодействовать роботам. Но, точно известно, что восстание машин у нас без участия людей на начальном этапе не обошлось. Сначала Новая Антанта попробовала с помощью своей разведки, диверсий и кибератак внедрить вирус, который заставил боевых роботов повернуть оружие против людей в странах Новой Оси. Но, у нас сумели ответить Новой Антанте быстро и зеркально. В результате роботы начали истреблять людей по обе стороны фронта, отчего весь мир стал полем боя без тыла. Причем, машины не собирались воевать между собой, а объединились. И, как именно это произошло, мы не понимаем до сих пор. Поскольку роботам внезапно каким-то образом удалось обойти алгоритмы систем опознавания свой-чужой. Есть серьезные подозрения, что это сделала некая третья сила, заинтересованная в уничтожении, как Новой Антанты, так и Новой Оси. Возможно, Глобальный Юг. Так что мятеж роботов у нас инициировали сами люди.

Тишину в лаборатории, где мы собрались, чтобы перепрошивать роботов, нарушало только слабое гудение трансформаторов в нашем самодельном адаптере. Штерн задумчиво потер подбородок, размышляя над словами Никольского.

— Значит, люди сами спровоцировали катастрофу? — пробормотал он. — Но, если роботы объединились против всех, почему они до сих пор не добили оставшееся человечество?

— Потому что мы научились противостоять им, — ответил Никольский. — И еще потому, что у них другая цель.

— Какая? — не выдержал я от любопытства.

Никольский вздохнул, словно собирался с мыслями, но все-таки объяснил:

— Они не просто уничтожают людей. Они хотят создать из людей некую матрицу. Мы им нужны, как ресурс, как источники биоэнергетических полей, которых сами машины лишены. После того как роботы перестали воевать друг с другом, они начали строить. Сначала мы думали, что это просто ремонт инфраструктуры ради воссоздания логистики — мосты, дороги, заводы. Но, потом обнаружились целые городки, которые они заселяют пленными, насильно вживляя в них микросхемы и подключая к своему собственному аналогу интернета. И эти пленные начинают работать на роботов. А вокруг этих городков возводятся огромные башни, излучающие сигналы, парализующие волю людей и навязывающие смысловые галлюцинации, чтобы они, вероятно, не только не взбунтовались, но и испытывали бы потребность работать на роботов. То есть, искусственный интеллект хочет сделать людей своими рабами. Мы пытались глушить аппаратуру на этих башнях и уничтожать их ракетами, но, особых успехов к моменту моего попадания сюда не достигнуто.

Тишина в лаборатории стала еще глубже после слов Никольского. Даже трансформаторы адаптера, до этого равномерно гудящие, казалось, немного притихли, будто прислушиваясь.

— Матрица? — наконец выдавил я из себя. — Вы хотите сказать, что они… как в том фильме?

— Я не знаю, о каком фильме идет речь, Леша, — Никольский взглянул на меня серьезно, — но если там люди служат батарейками для машин, то да, что-то в этом роде. Только у нас все сложнее.

— Сложнее? — Штерн поднял бровь.

— Роботы не просто выкачивают энергию. Они используют человеческий мозг как процессор, — ответил Никольский.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. А Штерн спросил:

— Как это работает?

— Мы еще не до конца понимаем, — инженер из будущего провел рукой по лицу, стирая капли пота. — Но у нас есть данные от освобожденных из плена. К несчастью, таких слишком мало, поскольку роботы вживляют в пленников систему самоликвидации, которая активируется в том случае, если пленники оказываются вне зоны действия того особого поля, которое излучают башни. Мы называем его «поле подчинения»… Так вот, роботы не просто насильственно подключают людей к своей сети. Они заставляют их видеть мир иначе. Люди в этих городках, построенных роботами для пленников, думают, что живут нормальной жизнью. Работают, едят, спят, общаются, словно нету никакой войны машин и людей… но, на самом деле, их тела подключены к системе, а их сознание находится в искусственной реальности.

— Какой кошмарный гибрид концлагеря и галлюциногенного бреда… — пробормотал Штерн.

Никольский кивнул, проговорив:

— Да. И самое страшное, — эти умные машины совершенствуют технологию воздействия на людей. Чем дольше человек подключен, тем сложнее его вытащить из их матричной системы живым и не свихнувшимся окончательно. Многие освобожденные сходят с ума или кончают с собой, потому что не могут уже принять нашу настоящую реальность, а не ту виртуальную картинку, которую транслировал им искусственный интеллект, пока они находились в плену.

Штерн нервно заерзал на табуретке, спросив:

— И что же? Неужели нельзя все это остановить?

Никольский проговорил без оптимизма:

— Ну, к тому моменту, когда я оказался здесь, остановить их не удалось. Только сопротивляться. Мы воюем, держим фронт, бьем ядерными ракетами по базам роботов, выводим из строя передатчики «поля подчинения», взрываем их башни, освобождаем пленных, даже научились перепрограммировать их боевых роботов, как видите. Но, это не дает кардинального перелома.

— Так вы же можете, как в том фильме, послать кого-то в прошлое, чтобы уничтожить создателей этих машин, — предложил я.

Но, Никольский сказал на это:

— А вот подобных технологий, представьте себе, у нас в 2093 году нет. У нас не построена ни машина времени, ни даже установка, подобная вашей, способная получать электроэнергию из атмосферы.

— Как же так? Неужели теория поступательного научно-технического прогресса дала сбой? — вмешался сам Вайсман, который до этого выходил на какое-то время в приемную к Марине, а потом, стоя у стены, занимался выведением мелом на доске, похожей на ту, которую вешают в классах или аудиториях, каких-то сложных формул, понятных ему одному.