Гость из будущего. Том 3

— Приехали мы значит вовремя, тютелька в тютельку, народу тьма, — тараторил Сава, пока остальные пили чай, кофе и разливное молодое вино, подаренное кем-то из зрителей. — Сначала Кеша Смоктуновский прочитал что-то из «Гамлета», затем Владимир Павлович Басов рассказал, как надо снимать кино, потом вышел Сергей Фёдорович Бондарчук и коротенечко минут так на пятнадцать-двадцать поведал о «Войне и мире». Я смотрю, люди хоть и хлопают, но кое-где кое-кто уже стал клевать носом. Ещё чуть-чуть и в зале раздастся храп. Ха-ха.

— И тут на сцену выходишь ты, надежда всего нашего советского кинематографа, — буркнул я, чем вызвал смех среди всей компании дачников и немногочисленных гостей.

Кстати, сегодня к нам на огонёк заглянуло всего три человека: Василий Шукшин, Михаил Казаков и Наталья Фатеева. Остальных отпугнули — либо разыгравшийся на улице дождь, либо накопившаяся за несколько дней усталость. А ещё от нас уехал домой в Москву Никита Михалков, который поругался с Анастасией Вертинской. И причиной раздора стал актёр театра и кино товарищ Казаков. Он слишком активно принялся ухаживать за нашей юной Ассоль, а юный Никита не придумал ничего лучше, чем гордо хлопнуть дверью.

— Да! И тут выхожу я! — загоготал Крамаров. — Здравствуйте, говорю, товарищи передовики, скажите: «много вам попили крови разные проходимцы-бюрократы?». Они хором: «да!». Тогда представьте выступление такого бюрократа перед членами нашего правительства. И как дал я этот монолог, все от смеха буквально попадали. Пол трясётся, сцена вибрирует. Товарищ Фурцева показывает мне кулак и требует, чтобы я, значит, закруглялся. Ну, а мне чё, жалко? Я откланялся, искупался в овациях и вышел за кулисы, водички попить. И вдруг слышу через пару секунд, весь зал скандирует: «Крамаров! Крамаров!». Пришлось по второму разу монолог прочитать. Ха-ха-ха!

— Да, Савка, — крякнул Высоцкий, — довыступался ты надолго.

— Вот увидишь, тебя завтра из всех творческих бригад вычеркнут, — поддакнул Лев Прыгунов.

— Сава, дорогой ты мой человек, никого не слушай, — дядя Йося Шурухт погладил Крамарова по голове и подлил ему горячего чая. — 7-го в субботу фестиваль заканчивается, а 8-го в воскресенье мы все с вами летим в Петрозаводск на творческую встречу-концерт.

— И я с вами лечу? — испугался Андрей Миронов.

— Нет, Андрюша, это распространяется только на тех, кто снимался в детективе, — успокоила своего коллегу Наталья Фатеева.

— Ты, Андрюша, летишь в Нарьян-Мар, — буркнул Прыгунов, и вся компания согнулась пополам от гомерического хохота.

— Очень смешно, — пролепетал Миронов и сам же захохотал.

— И что это будет за концерт? — вдруг как бы невзначай поинтересовался Михаил Казаков, мемуары которого мне доводилось читать, и в них он честно признавался, что являлся внештатным сотрудником КГБ.

— Не знаю как другие киностудии, но наш «Ленфильм» в этой пятилетке взял на себя повышенные обязательства в деле пропаганды советского кино и советской культуры, — ответил я. — Как вы считаете, товарищ Козаков, нужно приобщать народ к прекрасному или нет?

Не понятно как, но дядя Йося моментально просчитал ситуацию и мой серьёзный тон воспринял ещё более серьезно, поэтому с жаром добавил:

— Как справедливо заметил товарищ Хрущёв: «Нашему народу нужно боевое революционное искусство». Так не пожалеем своих творческих сил в деле построения коммунизма! Мы и в Петрозаводск полетим и в Нарьян-Мар, если это конечно нужно партии и правительству.

После слов о партии и правительстве в гостиной повисла гнетущая тишина. Видов, Прыгунов, Миронов, Фатеева, Крамаров, сёстры Вертинские и моя Нонна Новосядлова вдруг усиленно принялись пить кофе, заедая его свежими баранками. А Высоцкий, перестав перебирать струны на любимой семиструнной гитаре, стал всматриваться на то, как по стеклу окна расползаются дождевые капли.

— Ладно, не буду вам мешать, — пробормотал Казаков, — у нашего «Современника» завтра в Ленинграде спектакль, поэтому вынужден откланяться.

Затем он что-то прошептал на ухо Насте Вертинской, и они вместе вышли на улицу.

— Это что сейчас была за хреновина? — пролепетал Василий Шукшин, который единственный ничего не понял.

— Это, Василий Макарович, была техника безопасности, — ответила Наталья Фатеева.

— Когда малознакомые люди задают странные вопросы, то лучше перебдеть, чем недобдеть, — поддакнул я.

— Тут я с тобой, Феллини, не согласна, — возразила мне Марианна, — Миша Казаков снимался с Настей в одном фильме и ни в чём таком замечен не был.

— Профессионал, — усмехнулся Прыгунов. — Что мы имеем?

— Мы имеем театр «Современник», — высказался Видов, — модный, популярный и прогрессивный.

— Точно так, Олежка, — кивнул Лев. — Поэтому в «Современник» часто заглядывают иностранные гости. А коли там бывают иностранцы, то делайте выводы.

— Ну, почему именно Миша? — упёрлась Марианна.

— Потому что у него склад характера соответствующий, — ответил я. — Умный, расчётливый и хладнокровный. Вон как легко Михалкова отвадил.

— Да чёрт с ним, с этим Казаковым! — подпрыгнул со стула Василий Шукшин. — У меня сценарий в тупике! Пошли, Феллини, поговорим тет-а-тет.

— А у меня тоже в тупике, — проворчал я, не двинувшись с места.

— Ну, ладно-ладно, я ведь соавторство предлагаю, — потупился Шукшин.

— Хорошо, пошли на веранду, — кивнул я и поднялся со стула.

А когда мы закрыли за собой дверь гостиной, Высоцкий громко запел «Коней привередливых», а остальные дачники тут же рассмеялись.

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Вы тугую не слушайте плеть! — раздалось из-за тонкой деревянной стены.

— Чего это они? — удивился Василий Шукшин.

— Сниматься хотят, — буркнул я, усевшись за маленький круглый стол. — Для актёров съёмки как наркотик. Давай свои бумаги, посмотрим, где тут собака зарыта.

Василий Макарович вынул из-за пазухи два помятых листа и выложил их передо мной. Название «Один в поле» мне сразу не понравилось. Начало тоже выходило медленным и нудным. Бандиты очень долго переговаривались и решали, как будут грабить машину инкассаторов: где устроят засаду, кто за что отвечает. Далее одной строчкой было написано слово: «перестрелка». И заканчивался сценарий на том месте, когда злоумышленники делили награбленное, вспоминая какие-то свои истории из детства. Создавалось такое ощущение, что Шукшин всю свою писательскую энергию потратил на эти короткие истории. «Выходите с поднятыми руками», — прочитал я последнее предложение.