Гостья из прошлого. Часть 2
Шрифт:
— Сделай подругу свободной. Она так этого хочет.
На лице его жены на долю секунды отражается боль, и вампир щурит глаза, думая, что это лишь иллюзия, порождённая его собственными чувствами. Больше они не говорят ни слова.
Давина отступает к столу, склоняется над серебряной чашей, шепча заклинания. Закончив, она берет ритуальный кинжал и подходит к Элайдже. Он молча закатывает рукав пиджака и с силой давит на запястье, по которому начинает струиться кровь. Давина собирает темные капли в чашу, и делает шаг к Алин. Зеленоглазая ведьма прикусывает губу, сдерживая вздох, когда сталь касается
Давина смотрит на то, как жидкость меняет цвет, и ее глаза расширяются, не веря в происходящее.
Элайджа хмурится, глядя на лицо юной ведьмы, и поднимает глаза на Алин, которая дрожит, опустив взгляд в пол. Она не видит, что с зельем явно что-то не так, не слышит, как Давина что-то быстро шепчет, пытаясь все исправить. Его жена просто стоит, опустив глаза, из которых не перестают течь слезы.
И Элайдже становится на все плевать. Майклосон знает лишь одно — если он сейчас позволит ей уйти, то будет жалеть об этом всю свою вечную жизнь, и он уже собирается сделать шаг, когда слышит дрожащий голос Давины.
— Я не могу разорвать связь, — говорит она, поднимая на вампира ошеломленный взгляд, — магия не дает. И не даст в ближайшее время. Алин беременна.
========== Часть 12 ==========
В ритуальной комнате воцаряется полная тишина, которую через мгновение нарушает глухой вздох Алин.
Успокаивающее зелье уже перестало действовать, и ведьма сползает по стене, пытаясь ухватиться дрожащими пальцами за дубовый стол. Но не успевает она оказаться на полу, как сильные руки подхватывают хрупкое тело, и Элайджа тянет ее вверх, осторожно удерживая за плечи. Несколько секунд он смотрит на бледное лицо, припухшие от слез зеленые глаза, видит, как ведьма изо всех сил пытается успокоиться.
— Нам нужно поговорить, — голос вампира спокоен, и Алин поднимает на него мутный взгляд, — пойдем-ка домой, кошечка.
Девушка часто кивает, и помимо воли на ее щеках появляются тонкие дорожки слез, которые она быстро смахивает, надеясь, что муж их не заметит. Элайджа замечает.
Они выходят из комнаты, оказываясь в гостиной, где их встречают ошарашенные Кол и Кэролайн, которые будто онемели, не могут сказать и слова, а сидящая на диване Гвендолин, видя бледную мать, которую Элайджа поддерживает за плечи, мгновенно забывает свои обиды.
— Мамочка, что с тобой? — подбегает она к дрожащей Алин, — тебе больно?
— Все хорошо, милая, — тихо отзывается ведьма, пытаясь улыбнуться, — правда, Гвен. Пойдем домой?
— И папа?
— Да, любовь моя, — кивает Элайджа, — я провожу вас.
Гвендолин кивает, и обхватывает своими маленькими пальчиками протянутую отцом ладонь. В полной тишине они покидают дом Клауса.
Проходит немало времени, прежде чем они оказываются в гостиной их лесного дома, где Элайджа, усадив на диван жену и дочь, занимается растопкой камина, греет воду для ромашкового чая.
Алин же просто сидит, кусая губы, пока Гвендолин не забирается к ней на колени, заглядывая в раскосые глаза.
— Ты больше не злишься на папочку? — с надеждой спрашивает она, не сводя с матери синих глазок.
— Нет, милая, — качает головой ведьма.
—
И вы больше не хотите… развестись? — девочка недовольно морщится, выговаривая последнее слово.— Нет, но…
— Мне кажется, тебе пора в постель, Гвендолин, — звучит совсем рядом совершенно спокойный голос Элайджи, и мать с дочерью одновременно поднимают на вампира глаза.
— Но папа, — щурится Гвен, надувая свои маленькие губки, — еще совсем рано.
— Гвендолин… — девочка будто смотрится в зеркало, видя тот же самый прищур, и неохотно поднимается с дивана, отрываясь от матери.
— Спокойной ночи, мамочка, — говорит она, делая шаг к отцу, который подхватывает ее на руки и уносит в детскую.
И Алин остается одна. В голове такой калейдоскоп мыслей, что она, кажется, взорвется, если сосредоточится на чем-то одном. Например, на том, что они с Элайджей не разорвали связь. На том, что они не смогут этого сделать. Или на том, что у них будет еще один ребенок.
Это оглушает, накрывает полным вакуумом, но все же ведьма не может не ощущать отголоски того единственного чувства, которое ей владеет. Радость. Рядом с которой никуда не девшаяся боль, от того, что она собственными руками разрушила свое счастье. Жгучие слезы в который раз за этот бесконечный вечер наполняют раскосые глаза, текут по щекам. Алин этого не замечает. Пустым взглядом она смотрит на пылающий камин, пока рядом не раздается голос Элайджи.
— Плачешь от того, что мы не смогли разорвать связь? — спрашивает он, и ведьма слышит в его голосе горечь, которую вампир уже не скрывает.
Алин поворачивается к нему, поднимает на мужа полные слез глаза, из-за которых его лицо видится ей слегка размытым. Она прикусывает губу, пытаясь выровнять дыхание, но ничего не выходит. Ведьма больше не может сдерживать свои чувства. И тогда она говорит:
— Я плачу из-за того, что все испортила. Из-за того, что мое упрямство разрушило нашу семью. Из-за того, что это ты теперь хочешь развестись со мной. Из-за того…
Она не успевает договорить, когда вампир вихрем оказывается с ней рядом на низком диване, и сильная ладонь обхватывает маленький подбородок, ловя мутный взгляд.
— Моя маленькая дурочка, — нежно выговаривает Элайджа, стирая с нежных щек дорожки слез, — я никогда не хотел развестись с тобой, и не сделал бы этого.
— Но сегодня…
— Прежде чем Давина сказала о… ребенке, я и сам хотел прервать этот фарс.
Алин тяжело вздыхает, шмыгает носом и очень медленно поднимает на мужа полные вины раскосые глаза.
— Прости меня, — выдыхает она, — той ночью я … я видела твои воспоминания. Это была я, не Пирс. Я не должна была так поступать.
– Это ты прости меня, — ласково говорит вампир, обводя контур пухлых губок, — потому что и я видел твои. Прости меня за боль, которую тебе пришлось испытать.
— И что же дальше? — замирает Алин, не сводя с мужа пристального взгляда, — что мы будем делать дальше?
— А чего ты хочешь, моя кошечка? — улыбается Элайджа, придвигаясь к жене теснее.
— Хочу быть с тобой и Гвендолин, — признается ведьма, нерешительно глядя на вампира, — а… а ты?
— А я, — склоняет голову Майклсон, — хочу того же, что и пять лет назад. Тебя, моя маленькая упрямая жена. Только тебя.