Грань. Тень вампира

Выбравшись на тусклый свет одинокого фонаря, она замирает. Впереди две фигуры: одна, сгорбленная, поддерживает другую. Катерина делает шаг, готовая бежать к ним, но что-то заставляет её остановиться. Инстинкт шепчет об опасности, и она медлит, вглядываясь в тени.

Человек в капюшоне склоняется над шеей второго, немолодого мужчины. Катерина сглатывает ком в горле, сердце колотится так громко, что заглушает шелест листвы. Страх сковывает её, она не может отвести взгляд.

В этот момент человек в капюшоне отстраняется и отступает на шаг. Мужчина не кричит, но он в сознании, стоит на ногах — не падает, не шатается, просто молча смотрит вперёд. Фигура в капюшоне поворачивается вполоборота к Катерине. Под чёрной толстовкой и тёмными джинсами угадывается мужской силуэт, но он меньше и худощавее своей жертвы. В тени капюшона вспыхивают два огонька — глаза цвета замёрзшего моря.

Человек в капюшоне чуть больше поворачивает голову в сторону Катерины и небрежно бросает:

— Давай я дам тебе четвертак, и ты сделаешь вид, будто ничего не видела?

Голос мягкий с лёгкой насмешкой, но в нём нет угрозы. По голосу становится понятно, что это парень. И он предлагает четвертак за молчание. Катерину это возмущает, но сейчас не время для споров. Она хочет узнать, в порядке ли мужчина и что вообще тут произошло.

Катерина суёт руку в сумку, нащупывая хоть что-то для защиты. Пальцы смыкаются на деревянной расчёске — смешное оружие, но лучше, чем ничего. Крепко сжимая её в сумке, она осторожно обходит парня широкой дугой, приближаясь к мужчине. Тот медленно бредёт вперёд, шаркая ногами по асфальту. Она касается его плеча и тихо спрашивает:

— С вами всё в порядке?

Боковым зрением она следит за парнем — он всё ещё стоит на месте, не двигается. Мужчина не отвечает. Катерина обгоняет его и замирает, встречаясь с его взглядом. Глаза пустые, стеклянные, словно у куклы. Он смотрит сквозь неё и тихо идёт, не обращая никакого внимания ни на окружение, ни на взволнованную девушку рядом с ним. На плече у него красуются две маленькие округлые ранки, на которых уже сворачивается кровь.

В сознании Катерины вспыхивает жуткая картина: клыки, впивающиеся в кожу. В голову лезут мысли о вампирах. Она слышала подобные истории, но всегда считала их выдумкой.

— С ним всё нормально, через полчаса отойдёт, — голос парня звучит пугающе близко.

Катерина вздрагивает — он стоит прямо за её спиной, в шаге от неё. Она резко оборачивается, замахиваясь расчёской, но запястье ловит стальная хватка. Уголок губ парня кривится в язвительной ухмылке.

— Лучше бы ты взяла четвертак, — говорит он, и в его голосе сквозит насмешка.

Дальше всё происходит слишком быстро, непонятно. Мир вокруг меркнет. Ноги Катерины подкашиваются, сознание ускользает, как песок сквозь пальцы. Последнее, что она видит, — улыбка парня с виднеющимися острыми клыками.

***

Надоедливый писк будильника врывается в её сон, тонкий и назойливый, как комар над ухом. Катерина морщится, переворачивается на другой бок, но звук не стихает. К нему присоединяется второй — ещё один будильник, и теперь это уже настоящая какофония. Она нехотя открывает глаза, щурясь от утреннего света, что пробивается сквозь занавески. Рука шлёпает по тумбочке, но вместо того, чтобы выключить шум, сбрасывает оба будильника на пол. Они продолжают верещать, но уже на паркете.

Катерина вздыхает, садится на кровати и спускает ноги на холодный пол. Хочет встать и наконец заставить их замолчать — или разбить к чертям, — но замирает. На ней пижама, мягкая и привычная, но под ней — бюстгальтер. Она хмурится. Никогда не ложится спать, не сняв его, — это железное правило. Почему сегодня иначе?

Неувязка мигом прогоняет остатки сна. Катерина поднимает будильники, отключает их и ставит обратно на тумбочку. Пытается вспомнить вчерашний день. Работа, просьба Зои, проект цветка, ночь в офисе, дорога через сквер… А дальше — пустота. Как она оказалась дома? После сквера идти ещё пятнадцать минут. Усталость, конечно, могла сыграть свою роль, но чтобы так выключиться и всё забыть?

Времени разбираться нет — нужно собираться на работу. Катерина встаёт и направляется в ванную, но останавливается у комода. Её сумка лежит здесь, в спальне, с расстёгнутой молнией. Обычно она висит на крючке у входной двери — она всегда оставляет её там, едва переступив порог.

Воспоминания ускользают, как дым. Может, была вечеринка? Нет, никаких следов: ни пустых бутылок, ни беспорядка. Она смотрит дату на телефоне, но и тут мимо. Всё правильно, пятница. Пропущенных дней нет, провал в памяти касается только ночи. Это немного успокаивает, но не до конца.

В прихожей она замечает отсутствие ключей, проверяет. Дверь не заперта, ключи торчат в замке снаружи. Катерина вздрагивает, спешно закрывает дверь и обходит дом, заглядывая в шкафы и за шторы. Никого. Только она, её шаги и тишина. За окнами — пустая улица.

Голова кружится от вопросов. Последнее, что она помнит, — шелест листьев в сквере. А потом — ничего. Катерина заставляет себя отложить панику. Работа не ждёт, выговор за опоздание — вполне реальная угроза. Она идёт в ванную, решив при случае заглянуть к врачу, всё ещё чувствуя, как пустота прошлой ночи цепляется за её мысли.

Глава 2. Потёмки сознания

На стеклянной перегородке кухни красуется надпись, выведенная чем-то густым: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть...» Фраза обрывается тремя жирными точками, словно приглашая каждого додумать своё. Кто-то однажды прилепил рядом фотографию Зои в дверном проёме кабинета босса с рукой в жесте, будто ловит невидимую бабочку. Но снимок быстро исчез, оставив после себя полоску клея, и все молчаливо сошлись на том, что это дело рук самой секретарши.

Приклеивший фото, как и оставивший надпись — загадка, покрытая пылью времени. Стекло не трогают: то ли из уважения к неизвестному автору, то ли просто потому, что никто не знает, чем оттереть эту краску.

— С тобой делиться или мне допивать? — белобрысый парень, чья борода выглядит так, будто он каждое утро полирует её воском, трясёт перед лицом Катерины банкой растворимого кофе. На дне шебаршатся жалкие крупицы, едва ли на глоток.

Катерина отрывает взгляд от надписи, смотрит на банку с иронией и равнодушно отмахивается:

— Нет, Артур, допивай сам.

Парень кивает, довольный, и сыплет в чашку остатки кофе. Банка летит в мусорку с глухим лязгом. Эхом отдаётся бульканье чайника — древнего пластикового уродца с накипью на нагревателе. Катерина ополаскивает кружку с рисунком «№1», где единица давно облезла.

Она выуживает из пачки последнее печенье — хрустящее, с лёгким привкусом ванили — и запивает невкусным чаем. В голове мелькает укор: неделю назад она оставила кофе в ящике стола, думая, что будет пить в перерывах. Наивно. Здесь, в офисе, кофе исчезает быстрее, чем успеваешь моргнуть. Кофемашина, конечно, есть — блестящая, гордая, как трофей, — но капсулы для неё дорогие, и Зои выдаёт их только своим любимчикам. Таких немного, и Катерина в их число не входит. Зато коробка дешёвого чая стоит в шкафу почти нетронутой уже полгода. Красота, да и только.

Она сливает остатки чая в раковину, струя воды с шипением уносит их в слив. Пальцами Катерина трёт дно кружки, убирая коричневый налёт, и уже собирается идти в свой кабинет, как вдруг замечает движение у двери. В кухню врывается Лика — рыжая, с россыпью веснушек на щеках и улыбкой, что освещает всё вокруг. Её волосы растрепаны, будто она бежала сюда через полгорода.

— Ух, успела до конца обеда! — выдыхает она, хлопая дверью.

— Лика! — Зои подскакивает с места и бросается обнимать прибывшую, чуть не сбив стул.