Гранатовый вкус гвоздики

Взрослея, Толмачёв был уверен, что будет пропадать потребность нуждаться в тех, кто безразличен к тебе. Враньё это всё. За дверцей в раздевалке он наблюдал и оторваться не мог от зрелища, как по двадцать минут мужчина укладывал свои густые волосы: они переливались золотисто ореховым оттенком, спускаясь слегка волнистыми прядями на лоб. Под нос Костя мурлыкал мелодию, стоя в одних трусах и майке. Научиться бы у него быть простым, как сейчас. И не превратиться в эгоиста как это бывает обычно.

– Толмачёв, – позвал студента Константин Николаевич, закончив со своим прихорашиванием.

«Вообще-то имя моё Никита» – хмуро подумал Ник, не глядя на себя в зеркало. Теперь он с явной неприязнью воспринимал любое своё отражение. То ли зеркала кривые, то ли совесть его врёт. Мучительно он искал как лучше – закатать рукава толстовки или нет. И так, и эдак руки выглядили неприятно.

– Ты чего там всё прячешься за дверцей?

– Да я не в форме. Не хочу на людей жути нагонять, – запинаясь в словах, мигом парень надел бельё, но не успел взять в руки джинсы, как его смущение выставил на середину раздевалки Костя.

– Ну-ка дай, посмотрю. – он надел очки в тоненькой золотистой оправе и, прищурившись, наклонился к Толмачёву, рассматривая его как музейный экспонат со всех сторон. – Где? Не вижу.

Смущённо Ник улыбнулся, закрываясь руками. Второй раз.

– Хорошо, комплимент засчитан.

– Какой ещё комплимент? Это моя честная оценка… Три с плюсом.

Улыбка номер три. Всё же Толмачёв вернулся в убежище шкафчика и как можно быстрее оделся, наблюдая усмешку Константина. Нет, всё таки мама была права – за ним надо следить.

Глава 7

Тяжёлый октябрь, превращающий город в железо и бетон, без разнообразия красок, гордо вышагивал по городу. Можно ли это полюбить? В будний день, кажется, можно. Удивительно, что чем сильнее угроза хандры, тем счастливей ты чувствуешь себя. Строишь иммунитет из радости. Иначе – погиб. Для Никиты было чем-то действительно взрослым теперь ездить на пары с двумя пересадками из исторического центра в современный мир. Смотреть на часы и опасаться опаздать. Стрелки вернулись и опять куда-то спешат.

Перепрыгивая лужи и укрываясь рукавом кожанки, мимо людей под козырёк остановки спешил рыжеволосый юркий парень с маленькими тёмно-синими глазами. Однокурсник Сашка, лишённый всякого стремления получить высшее образование, всё же ходил по понедельникам на пары.

Он бодро похлопал Никиту по плечу, запрыгивая вместе с ним в автобус.

– Dieu! 6 ты что, "ерша" уже с утра выпил? – Ник отстранился от друга, учуяв разительно знакомую гремучую сместь.

6

Боже! (франц.)

Парень расплылся в широкой, самодовольной улыбке.

– Это от вчера осталось.

Никита ничего не ответил, устремив взгляд в запотевшее окно. Было непонятно на почве чего они превратились из незнакомых людей в лучших друзей три года назад. Всему виной посвящение на первом курсе, где Саша ещё до всех студентов успел осушить половину бара в клубе и под конец вечера идти уж не мог. А дома его ждала мама и с ней ему на следующий день идти стоять службу в церковь у дома. И все, кто согласился тащить на себе бубнящего парня, были трезвый Никита и Диана на каблуках. С тех пор и повелось – Сашу тащит Толмачёв. На парах, на зачётах, спасает на сессиях от отчисления. Даёт в долг, когда Саша влезает в сомнительные авантюры.

– Ты знаешь, я хотел позвонить или заехать к тебе все эти дни, но не получалось просто, – нелепо подбирая слова оправдывался он, перемещая взгляд то на Никиту, то на девушку в углу автобуса. Ждал. Все две недели Саша терпеливо ждал, когда рубеж страданий будет пройден другом и с ним снова можно будет общаться как раньше. Что такое помощь и сострадание Саша не знал, да и не сильно переживал по этому поводу. Никита всё как всегда поймёт. Он кивает, поддакивает и не сводит глаз с окна. Ищет в уличных каблуках походку любимой Ди. Избавиться от памяти, от чувства невозможно никогда. Смириться, что ушёл человек можно, но пустоту закрыть нечем. На потрёпанной одежде с заплаткой ты всегда будешь знать, что в ней есть изъян. В себе Ник видел, что его заплатка пришита ужасно ненадёжно.

Шумные коридоры университета стали давить на него с недавнего времени. Все перестали быть узнаваемы и добрые, приветливые лица воспринимались как ложка дёгтя. Ненастоящие, фальшивые. Взглядом Ник провожал счастливых однокурсников и замечал, что ничего не изменилось вокруг. В них ничего не изменилось. А он уже другой. Слишком долго думает, прежде чем начать разговор и ждёт ответа, когда не было не сказано ничего.

– Что? – недоумевая спросил Саша, слепо листая в своём телефоне долгий список с женскими номерами телефонов – «Оля Леруа», «Настя Пятёрочка», «Лика Зара». Знакомиться в магазинах было лучшим хобби для его души.

– Забыл. Какая у нас сейчас пара? – нахмурив брови рассеяно пробормотал Ник.

– Твоя любимая, – подмигнул Саша и друзья двинулись дальше. Толмачёв и не помнил, что он любил и любил ли вообще. Переживал как всегда, что не готов к лекции и помощи просить у однокурсников было трудно. Отличник потока не вынес потери, надо же.

Из глубины коридора, напоминающего проспект, навстречу шёл Константин Николаевич. Издалека его лёгкие шаги всё так же напоминали Диану. Вот он, да он, должен знать об одиночестве чуть больше чем остальные. Столько же, сколько знал Толмачёв. Преподаватель шёл как единоличный владелец института, гордо подняв подбородок – никуда не спешит, как всегда. Причёска его, успел заметить Никита, зачёсана на новый манер и взгляд обращён только на одного человека. Вот-вот они оба поравняются, он скажет «привет», как ещё не говорил раньше – Ник скажет, что чувствует себя неплохо, но беспокойно (кому-то, всё же, это нужно было уже сказать). Но железный взгляд уплыл и, не замечая третьекурсников, Костя прошёл мимо, почти зацепив плечом неудачливого партнёра по плаванию.

– Ты посмотри какая важная курица, – озвучил мысли друга Санька, обернувшись вслед уходящему, – таких как Костик вообще ничего не может изменить.

Ник хотел обернуться, заметить что его заметили, но университетские стены уже переставали казаться местом для любезностей. Сухие взгляды и учебный процесс – вот всё, что он мог позволить себе.

Университет. Строгие правила. Субординация. И все взгляды на тебе. Для преподавателя Константин был черезмерно солидный. Статусный не по должности. Не имея профессорской степени, закончив магистратуру в Канаде, он приземлился в двести пятой аудитории три года назад. На неостывшее преподавательское место попал, как водится в системе образования, почти случайно. Первый раз ему отказали – слишком неприятно расстался в свой выпускной год с деканом факультета. Через неделю позвонили – на место никого нет, а предмет кому-то вести надо. «Только учти, Субботин, первый прокол и увольнение. Тебя терпеть я не собираюсь», – не успел Костя сдать документы декану, как ему уже выкатили трёхэжтажное предупреждение. И он остался, собирая каждый семестр прокол за проколом. Курсы постарше его никогда не видели с улыбкой на лице и были уверены, что поднять настроение Константину Николаевичу способны только буквы сложенные в слово "неуд" в табеле успеваемости и неявка на экзамен. Курсы помладше шли на его лекции без охотки, в глаза старались не смотреть и если уж смотрели, то после пары не могли пройти мимо его стола не задержавшись:

– Можно вопрос?

– Можно, парлэ франсэ, – отвечал молодой преподаватель и обиженный взгляд студенческий уходил тут же прочь.

В календаре с первого дня он вёл отчёт до окончания своей работы. Провести четыре года лекций и Канада снова откроет ворота для визы. Всё просто и почти невозможно. Четыре года тянутся как столетие, а монотонные лекции уже натёрли язык.

– Константин, в деканат зайдите, Вас там ждут, – стабильно раз в неделю вызывали его на "разговор", но за неимением оригинальных претензий быстро отпускали.