Гудвин

– Ах ты сволочь!
– верещала Света.
– Мразь! Ублюдок!

Мишина голова, казалось, треснула, разделившись на две неравные части. Света влетела в крохотную комнату, сорвала с двери его мятую одежду и швырнула её, словно прокажённую.

– Убирайся! Катись!

Забыв о вороне, Миша поймал скомканные вещи и застыл в недоумении.

– Что случилось?!
– Света с визгом ответила сама себе и схватила его за руку.
– А ну, пошли!

Прошлёпав по ледяному, неровному полу вслед за Светой, Миша оказался в небольшом сарае, отделённом от летней веранды тонкой стеной. За высокой поленницей, среди груды мотыг и грабель, лежал мертвецкий пьяный Арсентий. Старику хватило всего двух глотков Светиного одеколона, чтобы впасть в анабиоз.

– Шанель, 'Коко,' - прошипела Света в белесое Мишино лицо.
– Три тысячи рублей. И, сделав ещё шаг, она отворила ворота на заснеженную улицу.

– Вон.

5

Одевать штаны на звенящем морозе оказалось делом нелёгким. Миша рухнул в сугроб при первой попытке. Когда же ему, наконец, удалось натянуть на себя все предметы

одежды, он заковылял в сторону Ближневехов. Изредка ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и опорожнить желудок.

Жёлтый дом Серёги Жемякина, расположенный почти что в самом начале деревни, поражал обывателя с первого взгляда. Серёга сдал его своему бывшему однокласснику Максиму Фалькону, неординарному и эксцентричному человеку.

Снег был вычищен не только перед домом, но и за забором у дороги и у соседей слева и справа. Свежевыкрашенные ворота и аккуратные стволы деревьев со спиленными до самого верха ветками тоже добавляли колорита. Сам дом пережил два или три ремонта за последние полгода, и они не сделали его менее кособоким и шатким. Но зато добавили деталей вроде двери на улицу на втором этаже без балкона или дополнительную каменную трубу из погреба на крышу.

Дойдя до невероятно чистого крыльца, Миша толкнул обшарпанную, но лазурную в прошлом дверь и та со скрипом отворилась. За ней находился тёмный коридор, уставленный различными предметами повседневного обихода Максима: ткацкий станок восемнадцатого века, собранный наспех и сикось-накось; тандем из двух обыкновенных велосипедов, некрасиво сваренный посередине; и гордости Фалькона - самолёта из раскладушек. Максим не продумал устройство до конца и поэтому оно выглядело как две обычные раскладушки. А, может быть, даже одна.

За всем этим барахлом находилась дверь в избу. Когда Миша открыл её, ему представилась весьма нелицеприятная картина - в полутьме на полу, который мыли и скоблили столько раз на дню, что половые доски протёрлись до самой белой древесины, лежало тело, прикрытое грязной простынёй.

Миша скинул простыню с лица и похлопал тело по щетинистым щекам. После третьего хлопка оно открыло глаза.

– Здорова, Михан.
– даже не сказало, а констатировало оно, уставившись в потолок тусклым взглядом бесконечно уставшего человека.

Миша отшатнулся, выпучив глаза, и опрокинул тумбочку у кровати, из которой вывалился большой пакет с белым порошком. Порошок рассыпался по полу, словно позёмка.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– протараторил Миша, ставя тумбочку на место.

– Ты чё?
– ответил тот, посмотрев на Мишу.
– Я твой брат.

Миша открыл рот вдобавок к выпученным глазам. Во-первых, никакого брата у него не имелось, а, во-вторых, этот парень на него не походил даже слегка. Мише хотелось так думать. Неуверенным движением он засунул полупустой пакет обратно в ящик.

– Ой, - тот привстал на локтях и прищурился.
– А мож и нет. Тя как зовут?

– М-миша, - ответил Миша, оперевшись спиной на печку.
– А тебя?

– Василий. Чёт ты странный какой-то. Дай-ка руку.

Миша протянул слабую конечность и Василий поднялся на ноги, отряхиваясь. Когда он встал, простыня слетела на пол, обнажив голое тело. Миша сморщился, а Василий, как ни в чём не бывало, пошёл ставить чайник на плитку.

– Чай будешь?
– спросил он, не оборачиваясь.

– Нет.
– после паузы сказал Миша, опустив голову и наморщив лоб.
– А где Макс?

– Тощий? В очках?

– Да.

– А, он пошёл искать колбы стеклянные. Хочет лампу дневного света сделать в

коридор. Говорит, в саду газовое месторождение нашёл.

Эта новость Мишу не удивила. Максим вёл загадочный образ жизни. Иногда его видели бродящим по болотам с рогатиной в руках. Иногда он жёг костры, которые вздымались в небеса зелёным пламенем.

Наспех попрощавшись, Миша вышел обратно во двор и прикрыл за собой дверь. Он сразу понял, куда следует отправиться - в заброшенном доме культуры неизвестные стеклодувы в девяностые годы оставили целые горы стеклянных изделий.

Когда он, наконец, доковылял до белоснежного здания, ему открылась ещё одна непривычная картина - перед входом стояла 'Буханка' скорой помощи и полицейский 'УАЗик'. Такого в наших краях отродясь не видели, и поэтому вокруг действа собралась толпа. Её пытался сдержать молодой, но довольно крепкий санитар.

Много лет назад Мишин отец, будучи майором милиции, часто брал сына с собой на работу. В большинстве случаев обходилось лишь посещением отдела и заполнением бумаг. Но иногда приходилось выезжать на место преступления или сидеть в засаде, выжидать удобный момент или собирать информацию. Тогда-то Миша и научился у отца в любой ситуации проявлять смекалку и решительность.

Он оглядел собравшуюся перед домом культуры толпу, доставая из кармана сигарету и спички. В голове созрел простенький план и он двинулся в сторону 'буханки', натянув глуповатую улыбку.

– Чого вы там прячете?
– напирала на санитара тучная бабулька из бордового дома, что у колодца. Её муж до кончины носил титул самого толстого человека в деревне. Она, судя по всему, решила держать эстафету.

– Не ваше дело, - отбивался санитар.
– Капитан сказал - никого не пускать!

– Так и не пускай никого, - соглашалась та.
– Дай пройти только!

'Одного санитара на всю эту толпу явно не хватает, даже такого' - подумал Миша.

– Старший следователь Татарский.
– сказал Миша, продолжая улыбаться. Он втянул в себя четверть сигареты так, что дым пошёл изо всех щелей.

Мы бы не смогли признать в нём ни старшего, ни даже обычного следователя. Но для санитара, который до этого видел лишь обшарпанного капитана Комарова в драной форменной куртке, Миша очень даже походил на полицейского. Того, который в кино обычно добрый.