Гвоздь & винил
Шрифт:
– Сам ты «певец»! Это великий английский поэт Джордж Гордон Байрон! Великий!
– А я – то тут причём?!
– У него одна нога была короче другой, но это не помешало ему писать замечательные стихи и воевать в Греции!
– Понятно…
– Понятно ему. Классиков надо знать! Чему вас только в школе учат?
– Ничему…
– Вот именно! – с сердцем выдохнул хирург и швырнул на стол мою медкнижку – свободен!
«Байронист хренов»! – подумал я про себя, но вслух спросил
– А о чём стих?
– «Когда, свершив свое земное назначенье,
Скажу себе: "Пора почить безгрёзным сном!"
Ты в осени тот
Мой смертный одр овей ласкающим крылом»!
– прокряхтел хирург и с какой-то непонятной мне животной тоской посмотрел на меня.
– Спасибо. Было очень интересно – сказал я и вышел из кабинета.
Следующим был психиатр. Жирный замшелый пердун с коварным взглядом маленьких узких глазок из-под кустистых бровей и бородой-лопатой «На кой хер ему борода»?! – подумал я и услышал
– Присаживайся поудобнее, Бобров, мне нужно задать тебе пару вопросов. Назови мне, пожалуйста, свою любимую книгу?
– «Филипок» – соврал я, хотя мне больше нравился «Декамерон», который я спёр у папашиного брата.
– Интересно. Такой взрослый парень, можно сказать, мужчина… Тебе нравится «Анна Каренина»?
– Это там, где все семьи счастливы по-разному? Не нравится.
– Почему же, Иннокентий?
«Он назвал меня Иннокентием… В чём подвох»?! – запаниковал мысленно я и спокойно ответил
– Там много перевода с французского, а я учу английский.
– Хорошо – прошелестел губами «Бехтерев» – У тебя появлялись мысли о самоубийстве?
«Чё, дурак что ли»?! – возмутился я про себя и, скромно потупив взгляд, ответил
– Да. Много раз.
– Сколько будет восемь ю восемь? – задорно улыбнулся старый жирдяй и нарочно, чтобы я не смог сосредоточиться, застучал пальцами по столу
– Двадцать девять! – решительно выпалил я, вспоминая одну из любимых папашиных фраз «Говно просите – говно даём»!
«Бехтерев» что-то записал в толстой тетрадке с засаленной обложкой и внимательно посмотрел на меня
– Что тяжелее: килограмм железа или килограмм пуха?
– Железо тяжелее, это же ослу понятно.
– Так-так-так, ну а что тебя мучает?
Я вспомнил, как совсем недавно слушал «Голос Америки», и в передаче было интервью с каким-то профессором, который утверждал, что все страхи и мучения даются человеку от рождения и сопровождают его всю оставшуюся жизнь! Папаша любил мне рассказывать, как я появился на свет. Он вёз беременную маман на «санитарке», дорога была покрыта льдом, и они завалились в кювет. Захлебывающуюся слезами мамашу оставили одну в машине, а сами пошли искать, чем бы таким эту машину из кювета вытащить. Благо, что спустя полчаса по дороге ехал трактор-тягач, который вытянул «санитарку» из ямы. Представляете, что я тогда чувствовал?! А папаше хоть бы хны! «Я тогда трубку курил. Привезли мы маму к госпиталю, и я стал курить. А потом смотрю, медсестра какой-то кулёк мне в окно показывает и орёт: «У вас мальчик»! А я девочку хотел. Инночку. Ну и назвали тебя потом на букву «И». В честь Инночки». Вот мудак! Конец его расстройству положила приехавшая тёща, которая сказала: «Мальчик он лучше девочки, потому как денег тратится меньше. А этим девкам только давай! Трусики-шмусики-колготки»! Наверное, она тоже хотела мальчика, а получилась маман… Я выключил поток сознания и ответил
– Да, мне снятся кошмары.
– Какие?
– Будто бы я рыба или гриб. А потом меня жарят и едят….
–
Сын моего отца не мой брат. Кто это?– Вы.
– Удивительно! – жирдяй опять что-то пометил в блокноте – на этом всё. Теперь, Бобров, можешь идти куда подальше.
– В смысле?
– Да, без всякого смысла. Судя по снам, ты беременный, но этого быть не может. Значит, ты беременный чем-то важным для тебя… Но чем? Этого я понять не могу! А случай интересный…
– Так я не годен?!– чуть не заплясал я от радости.
– Годен-годен, не переживай. Я же знаю, как вы все хотите служить – мило улыбнулся доктор и поставил в медкнижке размашистую подпись – удачи тебе, Бобров.
Невропатолог оказался худым желчным мужиком с прокуренными до желтизны пальцами. Он нервно почёсывал небритый подбородок и играл желваками. Хмуро взглянув на меня исподлобья, он в очередной раз почесал подбородок и сказал
– Раздевайся до пояса!
– Да я и так раздет – удивленно выдавил я и подумал, что специализация каждого врача рано или поздно даёт о себе знать. Этот явно был крейзи!
– Ну-да, ну-да, конечно, раздет. Глаза открой пошире, что прищурился? Хитрый, да? Врёшь, Родину-мать не обманешь!
– Да я как-то… мать… и не собирался….
– Молчи – он достал из кармана штангенциркуль и поднёс к моей голове.
Я вспомнил документальные кадры о том, как фашисты определяли истинных арийцев, и мне захотелось поскорее свалить из кабинета «доктора Менгеле».
Произведя сложные измерения штангеном, врач приказал мне закинуть нога на ногу, больно врезал железным молоточком по колену и неожиданно спросил
– Травмы головы были?
– Да. Три сотрясения мозга…
– Не похоже – он опять зачесал подбородок, и я услышал, как скрипит щетина под его ногтями – здоров как бык!
– У меня голова часто болит – схватился я за последнюю «соломинку».
– Ничего с возрастом пройдёт – он с ухмылкой посмотрел на меня и добавил – это гормональный взрыв. Драчить надо больше. Всё, давай, до свидания!
В кабинете дерматолога стоял неповторимый запах гениталий. Седой морщинистый дедушка, руки которого были покрыты нестираемыми пигментными пятнами, небрежно потрогал мои «бубенцы» и удовлетворенно причмокивая, произнёс
– Хороши! Сифилис и гонорею переносил?
– Не переносил. У меня ветрянка была.
– Завидую я вам молодым – всё впереди – пошутил дедушка и попросил – а теперь, молодой человек, повернитесь ко мне задом и раздвиньте ягодицы.
Я представил сколько «молодых людей» показывали ему очко и со страхом выполнил его просьбу. Дедушка долго разглядывал мою задницу, потом усадил на стул помазал горло какой-то розовой дрянью и отпустил.
Свидание с терапевтом прошло без эксцессов, я наконец оделся, вышел во двор и заметил «уазик» папаши, стоящий у ограды. Рядом с оградой стоял папашин шофёр ефрейтор Володя и задумчиво курил.
– А ты что здесь делаешь? – подозревая недоброе, спросил я его.
– Батяню твоего привёз. Он там сейчас с председателем комиссии коньяк пьёт – ответил мне Володя и раздавил подошвой, начищенного до блеска сапога, окурок сигареты – такие дела.
Меня признали годным к службе и определили в «ВВС наземные». Папаша сказал, что это «обслуга аэродромов» и впоследствии я буду «крутить хвосты самолётам где-нибудь на Новой Земле» – там в шестидесятые испытывали очередную атомную бомбу. Хорошо пошутил!