Хинд
Шрифт:
– Очень приятный молодой человек. Вежливо здоровается, работает у отца в фирме. Мать его сказала, что с Зауром приятельствуют они. Чем не пара?
– На пары в институте я уже опоздала. Извини, мама.
ХIинд поставила чашку с недопитым чаем на пол, вышла в коридор и удивлённо уставилась на вращавшуюся по кругу замочную скважину.
Через пятнадцать минут втроём они уже завтракали на кухне.
– Ехать однозначно. Пусть метёлка наша развеется.
ХIинд не обиделась за метёлку, но рассмеялась:
– Я и так пострашнела за последнее время, а ты ещё меня обзываешь!
–
– Мамик, а я на что? – Заур кинул на стол пачку банкнот. – Извините, но мне пора. Ждут друзья. – Я забежал на секунду перекусить – как чуял, что придусь кстати. Ассаламу Iалейкуму ва рахьматуЛлахIи ва баракятухIу!!
– Что это значит? – спросила ХIинд, пересчитывая деньги. – Здесь слишком много.
– Значит, что едешь. – Мать отвернулась, плечи её нервно дёрнулись – она пыталась сдержать слёзы бессилия.
На выбор жизненной позиции Заура повлиять было невозможно.
Он ещё раз забежал вечером – сообщил, что не придёт ночевать и сыграл с сестрой пару партий в нарды. ХIинд, думая только о поездке, проиграла все.
На следующее утро позвонила Лия Сулимовна.
– По обмену? В соседнее государство? Ах, в.. Нет… Нет, я конечно же не против, если она хочет.. Но разве там приличное образование? Мне кажется или там до сих пор разыгрывается пародия на СССР? Да и правительство.. Мне кажется, пусть лучше едет ко мне. Я устрою ХIунайду куда-нибудь в сельскохозяйственный. У меня связи.
С ней поговорили предельно вежливо – вначале мама, потом ХIинд, потом мама закончила разговор. Словам её не придали значения. Принялись укладывать вещи.
– У тебя будет новый номер телефона..
– Да, мама.
– Обязательно напиши его мне, напиши Лие Сулимовне, Алику тоже напиши. Про Заура я не говорю.
– Да, мама.
– И Герману, Герману обязательно, при всём при том, что касается настоящего – он вполне адекватен.
– Да, мама.
– Кого? Кого ещё я забыла? Кому ещё? Нет, вроде, у тебя нет больше знакомых.
– Шахин с его крокодилицей..
– Кто? Не смеши меня, дочка. Кто же ещё? Тёте Эрне напиши. Алику тогда не обязательно.
– Да, мама.
Мысли же уже заработали в другом направлении. Написать или не написать? Естественно, Шахину. Нет, она не даст ему новый номер. Просто, сообщить, что мол так и так – проживаю в другом государстве – можно сделать, ведь он не знает, где она живёт, не знает, где её искать. Возможно, забыл её прежний номер и первые цифры – международный код, уникальный для каждой страны. Возможно, что крокодилица Ляман – хотя почему, собственно говоря, Ляман крокодилица – нормальная. Даже симпатичная. Для кого-то даже красивая. – Возможно, что красавица Ляман – опять не годится.
Просто Ляман. Возможно, что Ляман Гамидова удалила номер ХIинд из памяти телефона; а наизусть, он, конечно же, не помнил. Но возможно тогда, что Ляман вообще проверяет его телефон. И смс, и звонки – она увидит смс от ХIинд, ничего Шахину не скажет, но предпримет меры.. Какие меры предпринимать в силах Ляман ХIинд не знала, но подозревая, что та не остановится ни перед чем, отмела вариант написать на телефон.
Аккаунт
в контакте, скорее всего, тоже контролирует она.. Тоже не пойдёт.ХIинд вспомнила про одноклассники – после того, как она заблокировала Шахина в мае 2009-го, она забросила свой профиль и практически не появлялась на сайте. Вроде бы, не слишком-то проявлял активность и он.
Пароль она помнила – зашла – так и есть. Ни фотографии, друзья все девушки в неприличных позах на главной фотографии – видать, из прошлой жизни; последний визит аж в июле 2009-го. Что же, он не заблокрировал её в ответ – можно воспринять это как знак свыше.
Она написала ему кратко-кратко, где она будет находится в ближайшее время и кинулась доупоковывать вещи.
Выезжать предстояло завтра.
Апрель, 2010-го года.
– Это было осенью, осенью промозглой,
Тосты поднимавшей за листья увядшие.
Мягко-гнило-бурые и дико безобразные:
Безобразнее торговок у подъезда
Семечками из стакана с двойным дном;
Безобразнее милицейского взяточника,
Гуляющего с дочкой по воскресеньям;
Безобразнее учительницы географии,
Вертящей на уроке глобус голубой юбки.
Я так люблю тишину!
И заплакать, заплакать тушью на строчки,
Которые слишком жестоки и холодны –
– Настолько я их люблю,
Что не могу заставить ответить взаимностью.
И так же с людьми!
Поэтому – люблю!
Больно!
Выкрикнув последнее слово, Тамара торжествующе обвела взором кругом.
Широкое чердачное помещение дачи с двускатной крышей, повсюду – пустые бутылки из-под спиртных напитков, паутина с односкатного, со щелями между досок потолка, три старых грязных матраса – два с печатной надписью «УБОП РСФСР» , другой разорван в клочья, без надписи. На «УБОПЕ» развалился Шила – мирное дыхание выдавало сон – глаза были открыты. Остальные сидели, подложив под себя кто какой клочок нашёл. Ступа нашёл не матрасный клочок, а сноп соломы.
– Я не понял, что осенью было, а? – спросил Настоящий Боря, на что Тамара побраговела.
– Это социальное произведение, - сказала она голосом Елены Соловей. – О проблемах общества.
– Чего-чего?
– Томочка, ты прекрасно выступила, Томочка. – Ступа вскочил – сзади остались прилипнувшими светлые травинки и помог Тамаре спуститься с фанерного ящика, служившего трибуной. – Пацаны, Тома прекрасна!
– У тебя сабра на эту канитель как, достаток? – поинтересовался Ганжа у Шахина. Они сидели вплотную на полосатой ткани.
– Да беспонтово.
– Я засекал, она уже третий час выступает. – Ганжа глянул на ролекс, поправился – два часа, сорок две минуты.
– Один хрен.
Шахин в первый раз был с ними – за полгода.
– Идея!
Ганжа подбежал к Ступе – именно подбежал из-за вытянутости чердака, схватил за руки и начал энергично подталкивать в сторону ящика.
– Ступа, прошу, давай, ты! Стихи, читай, свои!
После Тамариного творчества все страшно оживились – даже Шила сонно пробормотал что-то – за общим шумом, неясно что именно.