Хирург Коновалов

Балонник, мать твою!

Тоже откидываюсь в кресле, зеркалю его позу.

– Слушай, если секс – это как еда, вода и сон, так борщ готовят в любом более-менее приличном кафе. Почему именно я, если это всего лишь потребность?

Он теперь почему-то смотрит серьезно. Не ухмыляется. Как будто у нас разговор и в самом деле серьезный.

– Наверное, потому, что у человека, как у высокоорганизованного существа, все чуточку сложнее, чем просто удовлетворение базовых потребностей. Не только инстинкты, но высшая нервная деятельность, мать ее. Я хочу именно тебя. Почему – ответить не готов.

Я, слава богу, не открываю от удивления рот. Сижу с закрытым ртом, молча перевариваю тот факт, что мне впервые в жизни вот так в лоб сказали: «Я хочу тебя». Причем сказали это в рабочем кабинете! Я даже про Кузнецова на какое-то время забываю. А Вадим вдруг делает контрольный.

– Я тебе нравлюсь?

Это очень прямой вопрос. И я снова в упор смотрю на него, не понимая толком, зачем это делаю. Блондины же обычно блеклые. Какие-то невзрачные, что ли. Вроде как эталоном мужественности и брутальности считаются брюнеты. Ха. Скажите это Коновалову. Он какой-то неправильный блондин. Яркий. И очень брутальный. Интересно, вот им одежду специально такую шьют, чтобы подчеркивала ширину плеч? Усилием воли увожу взгляд от его плеч. На ноге, той, что сверху, ткань натянулась на мощном бедре. И я почему-то разглядываю большой накладной карман на штанине. Там, кажется, телефон. Так, все, хватит!

– Да.

Эй, ты чего творишь?! Врать иногда необходимо. Правда – не всегда лучший ответ!

Вадим снова никак не реагирует на мой тихий хриплый ответ. И меня охватывает – уже не впервые – дикое желание его чем-нибудь тяжелым огреть. Ну, или уе*ать. Но в кабине вообще нет ничего подходящего.

– Ласточка, ты знаешь, как переводится с греческого слово «симпатия»?

Мигаю ошарашенно. Может, его папкой с документами жахнуть? Ну, хоть что-то?

– Симпатия – это значит «чувствовать вместе».

У меня почему-то перехватывает дыхание. И я выпаливаю:

– А я тебе нравлюсь?

– Очень. Поехали в субботу ко мне.

Он резко встает.

– Ты мне скинь в телефон свои предпочтения по поводу ресторана, какую кухню любишь и все такое.

Я опомнилась, когда он уже у двери.

– Я подумаю!

Он кивает и выходит. До меня запоздало доходит, что я говорила о возможности встречи в целом, а он имел в виду выбор ресторана.

На столе остается лежать рожок мороженого в блестящей упаковке. Я какое-то время смотрю на него, а потом спохватываюсь. Растаял, наверное!

А вот и нет. Наоборот, подтаял до идеального состояния.

Я задумчиво лижу мороженое, пока мои мысли не приходят в порядок. Так, мороженое вкусное, про Коновалова я пока думать не буду. Где, собственно, Кузнецов?

Я звоню Вячеславу, он не берет трубку. Я звоню его коллегам, никто не знает, где он. Пишу сообщение: «Вячеслав, зайди ко мне». Снова игнор.

Так, что происходит?!

Я выбрасываю упаковку от мороженого и почти бегом отправляюсь в приемную Бурова. О чем они поговорили? Нет, о чем – это я знаю. Но как? Детали, черт возьми, детали?!

– Нет, нет! – секретарша Бурова даже руками машет. – У него люди. Занят, очень занят. Не знаю, когда освободится.

– Ну, скажи хотя бы, Тань…– прерываюсь. Так, ну-ка отставить панику и включаем деловую этику. С секретаршей Бурова мы всегда общались именно в пределах этой самой этики, она не Женька. – В смысле, Татьяна… – в самый неподходящий момент отчество вылетает из головы.

– Да можно просто Таня, – отмахивается она. – Мы ж почти ровесницы.

– Тань, скажи, Кузнецов от главного какой вышел?

– Как канадский флаг.

– В смысле?

– Красно-белый.

Я пытаюсь это представить. Черт. Разговор, похоже, вышел бурный.

– А почему канадский, а не польский? – задаю этот идиотский вопрос просто, чтобы сказать что-то. Чтобы простимулировать собственную мыслительную деятельность.

– Ну, так польский – одна часть белая, другая красная. А у Кузнецова все лицо было в кленовых листьях.

Боже мой… Ну до мордобоя у них дело не дошло же? Нет, надо было все-таки справляться с ситуацией самой, с начала и до конца! Но Буров же мне такого шанса не дал. А теперь что делать?

Где Кузнецов? У тетушки сидит, горе кофе с шоколадкой заедает? Ну не искать же мне его там. Вообще, территория огромная. Главное, что ключи от серверной у меня. Как и от других важных помещений. И, кстати…

Офицеров мой рассказ выслушивает внимательно, не демонстрируя никаких эмоций. Впрочем, он всегда без эмоций. Сам проверяет при мне данные системы безопасности, записи с камер.

– Ушел он, Инна Леонидовна.

– Ушел?

– Да.

У меня нет причин сомневаться в словах начбеза. Но он мне дополнительно называет время прохода через служебный пункт выхода, присылает на телефон скриншота с камеры, как Вячеслав проходит через рамку металлодетектора.

Вячеслава и в самом деле нет в здании. На звонки и сообщения он не отвечает. И как это все понимать?!

Я возвращаюсь в кабинет и уже без сомнений делаю то, надо было сделать сразу – блокирую учетку Кузнецова. На наших внутренних сетях у меня админский доступ. Его карточку на вход еще раньше заблокировал прямо при мне Офицеров. По-хорошему, надо бы еще поговорить с коллективом, но я все-таки решаю отложить этот разговор. Сначала мне надо еще раз встретиться с Буровым и понять, что конкретно произошло.

Весь вечер я на нервах. На работе у меня случился трэш и даже пиздец. Я постоянно прокручиваю так и эдак ситуацию, без конца перекладываю в голове то, что мне надо сделать завтра. Но иногда через все это прорывается тихое Коноваловское «Очень».

Утром первым делом иду в приемную, но Татьяна качает головой.

– Его еще нет на месте, будет позже.

Я складываю ладони в просительном жесте.

– Тань, мне край как надо.

Она кивает.

– Поняла.

Вообще-то, у меня есть прямой номер Бурова. Но есть все-таки субординация. У Бурова наверняка день расписан по минутам. А у меня ситуация не настолько острая, чтобы дергать его прямым звонком или сообщением и нарушать его планы.

Я иду к лифту. Надо все-таки поговорить с коллективом.

Но там меня ошарашивают.

Валя Спиридонов, третий человек в нашей внутренней иерархии, не глядя мне в глаза, сообщает, что Кузнецов ушел на больничный. Что он звонил и предупредил, что заболел.

Знаем мы это заболевание. Воспаление хитрожопости называется. Как бы не перешло в острое воспаление седалищного нерва. Чувствую, что закипаю.

Прошу Валентина, чтобы собрал всех. В небольшом кабинете сисадминов с прибитыми по стенам платами становится тесно. Я, очень четко контролируя голос, сообщаю всем, что Вячеслав Кузнецов будет уволен после выхода с больничного. Что всего его рабочие аккаунты заблокированы. Что сюда он больше не придет – разве что в бухгалтерию, если будут какие-то проблемы с расчетом. У ребят шок. Девчонки переглядываются – кажется, с легким злорадством. Тот видос, похоже, существенно подпортил репутацию Кузнецова в женской части коллектива. Сам виноват. Ребята расходятся, мы остаемся с Валентином вдвоем.