Хорунжий
Шрифт:
Мне оставалось одно — стянуть с головы папаху, поднять глаза к грозовым небесам и прошептать молитву:
«Господи! Спасибо тебе за все, спасибо, что принял мой грех! Спасибо, что спас эти ни в чем неповинные души, кои я обрек на такие страдания!»
Гром!
Сверкнула молния!
Бог ответил!
Я, как казаки, как вся эта масса мужиков и юнцов, не оглядываясь на свои прожитые 67 лет, вдруг преисполнился щенячьего восторга — хотелось прыгать голым и простоволосым под проливным дождем, шлепать босыми упрелыми ногами по лужам, вопить, хохотать, закрутить над головой шашку…
Мы выживем! Мы минуем этот проклятый Усть-Юрт и это бедовое место, «откуда не возвращаются»! Мы спасем своих коней! Мы снова боеспособны и порвем всех, как Тузик грелку — только
К ночи резко похолодало. Казаки вспомнили про прихваченные из дома бурки и шинели.
* * *
Давным-давно великий и ужасный Чингисхан доказал всей Средней Азии, этим зажравшимся бухарцам, самаркандцам, хорезмийцам, что крепкие стены из спекшегося до крепости камня кирпича из сырой глины, какие они не были бы высокими, не спасут жителей городов. Они усвоили урок — настолько он был впечатляющ, жесток и разрушителен.
Стены остались, вернее, их жалкое подобие, если смотреть с точки зрения современной фортификационной науки. Они могли защитить от набега разбойничьей ватаги, от банд взбунтовавшегося бека.
Но!
Но те, кто заселили эти земли после нашествия, поняли одно: сабля и верный конь — вот лучшая защита! У нас есть аргамаки и хорасанская сталь — чего желать лучше? Технологии, коневодство и выверты природы плюс чуть-чуть политики и память о былом — вот, что определило развитие военного дела в Хиве и Бухаре. В первой — особенно! У неё не было пехоты, не считая убогих городских гарнизонов. Зато у нее была превосходная легкая кавалерия, причем, обученная действовать именно в этой пустынной суровой местности, да к тому же составленная из таких яростных племен, как йомуты, теке и човдуры. Из тех, кто, как казаки, жил походами и воинской доблестью. Правда, с небольшим отличием — смысловую пару «доблесть-добыча» туркмены переворачивали задом наперед, не замечая, как из славных воинов очень быстро превращались в главных разбойников пустыни и степи. А разбойник — это уже пол-воина. Или четверть воина. Это не войско, а толпа. Со всеми вытекающими. Однако они об этом еще не знали. Нуждались в хорошем уроке.
Да вот беда, мы — те, кто мог им преподать такой урок, — шли к ним навстречу вымотанными до предела. С заморёнными конями. С пустым брюхом и воспаленными глазами, истерзанными ветрами плато Усть-Юрт. Не бойцы?
Как бы не так! То не живительный дождь поднял воинский дух в полках — то близость жестокой схватки, жаркого воинского дела будоражили казацкую кровь! С раннего утра, когда не успевшие согреться после вчерашнего ливня станичники обнаружили равное по силам хивинское войско на подходе, в нашем лагере воцарилось приподнятое, боевое настроение. Застоялись казаки!
Дух духом, но мне, старому вояке, было понятно: прямое столкновение с туркменской конницей чревато большими потерями. Воодушевление — это великолепно, лучшего трудно пожелать, но и об объективных трудностях забывать не след. Именно поэтому я, как только голову включил после вчерашних плясок под дождем, направил свои стопы к ставке трех полковников.
Ни шатра, ни завалящей юмалайки, способной вместить трех командиров 4-го Донского, Атаманского и Мироновского полков, в отряде не нашлось. Наши отцы-командиры вместе с особо доверенными сотниками, стоило солнцу забрезжить на востоке, расселись в кружок у сырого костра. Думу великую думали, как на ослабленных конях одолеть супостата. И как-то у них ничего не складывалось — ни засадного полка не укрыть на открытой пустоши, ни гуляй-города исполнить, ни воспользоваться главной казацкой фишкой — виртуозным владением пикой. Даже отруби казаку острое жало-наконечник, он древком тебя так отделает — мало не покажется! Но для этого нужны скорость и маневр…
Однако есть идея, и ее срочно нужно донести до непосредственного начальства! Я хоть и не великий знаток степной конной войны, но видел эти нюансы, кропотливо собирал крупицы сведений, допрашивая с помощью проводников киргизов и прочих перебежчиков, и постепенно в голове зрел план…
— Емельян Никитич! —
крикнул я сквозь оцепление из станичников, окруживших импровизированный штаб нашего авангардного отряда.— Пошел вон, квартирмист, — коршуном кинулся на меня сотник Нестреляев, отвечавший сегодня за охрану.
Ох как хотелось мне ему вмазать! Так, чтобы полетел вверх-тормашками, размазывая кровавые сопли!
— Грабли, сука, убери! — выдохнул ему в лицо, когда он схватил меня железными пальцами за плечо.
Я, наверное, побелел от ярости или взглядом полыхнул огнем так, что Нестреляев дернулся. Не ожидал столь резкой отповеди от того, в ком видел вьюноша, только вчера от мамкиной сиськи оторвавшегося? Но и не оробел, стоит признать — глазенками загребущими сверкнул, челюсть выпятил. Стереотипы, они, мать вашу, такие стереотипы! Его не испугали мой бешеный ответ.
На его беду!
Я было собрался сотника уложить на глазах у всех, наплевав на последствия — не хай меня цапать, я в своем праве!…
— Петр! Стоять как трава! — загудел иерихонской трубой мой атаман Астахов. — Нестреляев! Пропустить! Черехов, что за кошка меж вами дернулась? Найдешь случай ему все выгвоздить (1)!
Тьфу ты! Когда ж меня эти гормоны молодые в покое оставят!
— Виноват, господин полковник! Слово есть сказать!
— Ну, коль есть, коль не ветротряс, то ходи сюдой!
Я двинул плечом Нестреляева, шепнув на ходу «Оглядывайся!» Подошел к дымящемуся костру. Присел на корточки.
— Господа полковники! Не сочтите за похвальбу. Я знаю, как нам с наименьшими потерями хивинцев поразить.
* * *
Терция!
Вернее, модифицированная испанская терция с учетом обстоятельств и наших возможностей — вот, что я предложил полковникам, и они приняли мою идею, развив ее и дополнив. Я Пажеского корпуса, университетов и академий не кончал, я заканчивал Краснознаменный институт, когда он еще не прицепил к своему названию имя генсека — историю нам преподавали крепко, и удалось многое запомнить. У донцов не было пятиметровых пик, как у пикейрос, длина казацкой пики была меньше трех с половиной метров. Зато мы могли дополнить лес из острых длинных жал слаженным залпом с дистанцией поражения на двести шагов из карабинов и ружей, вместо малоэффективной пальбы из аркебуз. Что сделает толпа несущихся во весь опор конников-степняков, увидев перед собой заменитель рогаток в виде живых людей с пиками в руках, стоящих плечом к плечу? Конечно же, смешается, затормозит, начнет бестолково суетиться. Вот тут и придет черед огневому бою, дополненному выстрелами из легких пушек и вертлюжных фальконетов, кои у нас были при нашем маленьком обозе.
— Хивинцы не дураки на пики кидаться, — усомнился в моем плане Астахов. — Подлетят, закружат, стрелами забросают, попробуют обойти…
— Они сперва рискнут напугать, заставить строй разбежаться — так у них принято, но шагах в пятидесяти притормозят и начнут нас по одному выбивать из луков. Дальше встать им их оружие не позволит. Да хоть в ста шагах…
— Так а я о чем?! — прервал меня мой атаман.
— А мы по ним шарахнем с дистанции в двести шагов. Разом! Когда они не ожидают. Одновременно! Бац — и в дамки!
— Не шибко казак приучен залповой стрельбе, — усомнился подполковник Иловайский, командир Атаманского полка, и полковники кивнули, подтверждая справедливость его слов.
— Мои люди приучены. Экзерцировали много раз, пока по степи шли в поиске да вас поджидали неделю у реки Чеган. Нас кладите под пики на переднем крае, а остальным скажем «делай, как я»,– вызвался я, преодолев секундное колебание — на самое опасное место своих людей определял.
Так и порешили. Сейчас мы лежали или стояли на колене на подсохшей твердой земле, чувствуя ее дрожь, удары тысяч копыт несущихся на нас лошадей. Прижимая к плечу приклады и готовясь к страшному. Защищенные лишь пиками, которые держали над нами братья-станичники. Если они дрогнут, поддадутся испугу, расступятся, чтобы пропустить особо безбашенного наездника, нас просто стопчут конями…