Хождение Восвояси

– Но я же думал… мы же думали… это просто мода…

– И что нам теперь делать?..

– Мы с сестрой можем изготовить вам настоящие амулеты, – с сочувствием глядя на вамаясьцев, проговорил Ярик.

– Но выполнять правила Прухи, чтобы отвести от себя его гнев, вам всё же придется, – прищурилась Лёлька. – Мазо-сан поведает вам, какие именно и как.

– О, спасибо вам! Премного благодарны! Да преумножатся ваши года до тысячи! – наперебой загомонили якаямцы, а один из них проворно покинул друзей и шмыгнул к замку. Что это означало, лукоморцы поняли только когда к ним в комнату, где они с важным видом ставили на поток производство удачи, вежливо раскланиваясь и улыбаясь, как тысяча будд, заглянуло еще человек полсотни с контрафактными амулетами. Брови Сада и Перевраки приподнялись, очи загорелись миссионерским огнем, и пока Ивановичи трудились над своими маленькими произведениями оккультно-очковтирательского искусства, инструктаж дикарей шел полным ходом…

После завтрака во дворе пятиэтажного белого чуда – родового замка Дайсуке Белый Журавль – выстроилась колонна люда праздного и не очень. Паланкины его величества, придворных его величества, протеже его величества, местной знати во главе с градоначальником, слуги с корзинами, свертками, тюками, посудой, горшками, кувшинами, музыкальными инструментами, свитками и опахалами: а вдруг по дороге тэнно станет жарко, или холодно, или скучно, или захочется есть, пить или наоборот? А вдруг этого же захочется или не захочется его фаворитам?..

Вчера на огромной площади Запретного города и на дороге не казалось, что путешественников слишком уж много, но теперь, когда те же и несколько десятков аборигенов сгрудились во дворе замка, всё выглядело так, будто одна половина Вамаяси решилась переехать в другую и на пути встретилась с половиной второй, осененной аналогичным желанием. Ивановичам, оглушенным толкотней и гамом, было трудно поверить, что все эти люди всего лишь собрались прогуляться до каких-то казарм.

Укрывшись в носилках от толчеи и суматохи, под прикрытием полога и суровых Отовару и Забияки, расположившихся по обе стороны, княжичи с любопытством оглядывались в поисках Шино. Но единственными людьми, кого не наблюдалось во всей предотъездной суматохе, как это ни странно, были тайсёгун, его приближенные – и дети. Проспали? Передумали? Поедут позже? Но если подумать, то и Чаёку они не видели с тех пор, как проснулись…

На вопрос про дайёнкю Забияки сжал в ниточку губы и отвел глаза.

– Она еще до рассвета уехала с Шино и его людьми, – тихо проговорил Иканай.

– В Маяхату? – не понял Ярик.

– В казармы в Это. Если их можно так назвать.

– А отчего нельзя?

– Сами увидите, – уклончиво проговорил сенсей.

– А в это – то есть куда? – уточнила Лёлька.

– В это?.. – не понял сначала самурай, но подумав, хлопнул себя по лбу: – Ах, это! Это – название городка, где казармы располагаются.

– А отчего Чаёку уехала с ними, а не стала ждать нас? – Лёлька обиженно надулась. – Если так не терпелось, могла бы нас разбудить пораньше. Тогда обошлось бы без этого… цирка, – она кивнула на гордых якаямцев, увешанных последним писком столичной моды – лицензионными лукоморским талисманами.

– Ее отец приказал, – пробормотал Хибару, и по лицу его было видно, что больше всего на свете ему хочется сейчас, чтобы на его подопечных кто-нибудь напал, давая ему возможность и причину выхватить свои мечи и порубить всех в капусту – или быть порубленным самому.

– Извечный Кошамару там?

– Он, его брат, Ода Таракану, – принялся загибать пальцы Отоваро, но заметив, как передернуло его молодого коллегу при этом имени, махнул рукой: – Короче, все Вечные. Даже парочка тех, кто из дворца носа не высовывал уже несколько лет.

Княжичи приуныли, размышляя о возможных последствиях вспоминания Тараканом о существовании его нареченной и о том, что ждёт Забияки, но долго оставаться унылой Лёлька не могла ни по какому поводу.

– В казармах готовится что-то важное? – через минуту очи ее снова горели любопытством и жаждой нового.

– Похоже на то, – скупо кивнул Иканай, не разделяя энтузиазма Ивановичей, но девочка отнесла это на счёт повышенной скучности, свойственной, увы, всем взрослым, и ожидание они продолжали под проникновенное яриково:

– По Это гуляет, по Это гуляет, по Это гуляет Ронин молодой. А там гейша плачет, а там гейша плачет, а там гейша плачет Над быстрой рекой…

Потоптавшись во дворе еще минут двадцать, процессия двинулась в путь, поднимая клубы колючей желтоватой пыли немощеных улиц Якаямы. Как пояснил Отоваро, задержка была вызвана требованиями этикета. Причем про вежливость королей, выражающейся в точности [189] , в Вамаяси не слышали ничего. Согласно этикету вамаясьскому, с пути шествия императорской процессии нужно было разогнать всех встречных, поперечных, параллельных и даже перпендикулярных, всё подмести [190] , а проулки и фасады, способные оскорбить монарший взор своей глубокой неподметабельностью и незачищабельностью, завесить от крыш до земли специальными алыми полотнищами, художественно разрисованными приветствиями и пожеланиями. Поэтому, вместо того, чтобы созерцать маленький вамаясьский городок во всей его уездной прелести, лукоморцы глотали свежеподнятую метельщиками пыль, выглядывали на крышах лучников, в свою очередь выцеливающих нарушителей этикета, и читали лозунги, то ли наспех, то ли высокохудожественно [191] намалеванные на парусине и развешанные почти сплошной стеной вдоль их маршрута. Похоже было, что с удалением от дворца количество презентабельных домов и улиц стремилось к нулю.

189

Или в умении улыбнуться и спросить: "Не потеряли меня?" со степенью обаяния, достаточной для замятия любого времени незапланированного ожидания.

190

А если понадобится, то и зачистить.

191

С вамаясьскими иероглифами они так и не научились отличать одно от другого.

– Да здравствует тэнно Негасима – самый великий император Белого Света! – читали они попеременно вслух друг другу: Лёлька на левой стороне улицы, Яр – на правой.

– Миномёто нам кормчий, Маяхата нам парус. К процветанию лодка державы плывёт!

– Спасибо дальнозоркому роду Шино за наше счастливое детство, отрочество, зрелость, пожилой возраст и старость!

– Лё, а разве не "дальновидному" правильно?

– Смотря что хотели сказать между строк, – с видом профессионального конспиратора сообщила сестра. – Может, что хотели, то и сказали.

– В смысле, что род Шино не видит, что творится у него под носом?

– И видит то, что его не касается. О, а вот попроще! "Слава его императорскому величеству! Банзай!" Ага, попроще… Яр, что такое "банзай"?

– Это такое маленькое кривое дерево в горшке, – авторитетно пояснил мальчик.

– А при чем тут император?

– Может, его сравнивают с этим банзаем?

– Сами они – кривые! И вечно на горшке тоже! – обиделась за Негасиму девочка.

– Восточное искусство тонкого намека, – развел руками Ярик – эксперт по дипломатии.

– Мы придем к победе Вамаяси над Вотвоясями под знаменами Маяхата и Шино! – вдоволь наворчавшись, продолжила озвучивать свою сторону Лёлька.

– Вечные заботятся о нашем процветании! – эхом продекламировал княжич.

– Позаботился волк о кобыле, оставил хвост да гриву… – поморщилась Лёлька.

– Наша цель – благоденствие рода Маяхата! – продолжил брат зачитывать тезисы настенной политинформации.

– На лавке для лучников надпись? – уточнила сестра.

– А ты откуда знаешь?

– Вот такая я догада.

– До гада, во время гада, после гада… – рассеянно, как это свойственно поэтам и людям, думающим не о том, о чем говорят, пробормотал Ярик и вывернул шею, читая очередную надпись, объясняющую, как хорошо жить в вамаясьской стране под мудрым предводительством Миномёто.

Так развлекаясь, они не заметили, как добрались до кварталов, где из-за полотнищ, колыхавшихся сплошной ало-белой стеной, невозможно было понять, там ли еще город, или кончился с километр назад. Еще полчаса путешествия по миру пропаганды и агитации – и неожиданно все преграды вокруг пропали, открывая застигнутым врасплох взорам поля, дорогу, речку, мост… и новый город за ним. Беглый взгляд не встретил ничего необычного, ну разве что домов было гораздо меньше, чем людей. Но рассмотрев поближе соседа Якаямы с моста, горбом вздымавшегося над неширокой, но бурной речушкой, Лёлька охнула. Люди оказались солдатами в тусклых желтых доспехах, выстроенными ровными рядами на вытоптанных полях вдоль дороги, точно к параду, а дома были сплошь одноэтажные, приземистые, больше похожие на сараи – и ни одного дерева, ни одной вамаясьской крыши с кокетливо приподнятыми углами. Строгие квадраты пехоты, застывшие по стойке "смирно", простирались по обе стороны дороги, насколько хватало глаз. Лёлька никогда не думала, что на всём Белом Свете, не говоря уже про одно государство, может быть столько солдат! Когда же последние метры между вышедшей их встречать армией и гостями были пройдены, Ивановичей поджидало еще большее удивление. Желтыми и тусклыми были не только доспехи воинов, но и их оружие, щиты, руки и лица. Их желтые тусклые кони стояли неподвижно, как истуканы, и тусклые желтые колесницы ушли по ступицы в землю под тяжестью своих возниц, копейщиков и стрелков – тоже желтых, недвижимых и тусклых.