Хозяин теней 2
Шрифт:
На что?
На то, чтобы занял тело её сына?
Это всё равно неправильно! Я хотел было шагнуть, только кладбище выплюнуло туман.
Нет.
Снег.
Вьёт. Кружит. Ревёт. Замело всё так, что ни пути, ни дорожки… а я стою посреди бури дурак дураком в пятнистой шубке, отданной кем-то там. Шубка была из искусственного меха, коричневая в белые пятнышки. И поверх мама повязывала платок, чтоб шапка не сваливалась и ветром под неё не задувало.
Память ясная-ясная.
И рукавицы эти вязаные тоже мои. На них налип снег, отчего
От санок.
Моих санок.
— Покатаешь? — раздаётся тихий женский голос. — Ты обещал когда-то…
Глава 31
Глава 31
Мама.
Я точно знаю, что это не она. Но… мама. Казалось, забыл, как она выглядит. А нет, неправда. Выходит, действительно в памяти хранится всё. И кто бы ни вытащил это из моей, я ему благодарен.
Потому что…
— Мама, — выдыхаю, и облако пара повисает на мгновенье. А буря успокаивается. Остаётся лишь снежная гладь во все стороны. — Ты пришла за мной?
И стыдно.
Я здоровый. И давно уже не нуждаюсь в маме. Наверное, не нуждаюсь… или всё-таки? Я хочу снова её обнять. Прижаться. Уткнуться лбом в живот и стоять так вечность, вдыхая родной запах, который обещает покой. Губы дрожат, и кажется, ещё немного и я разревусь.
Как будто мне шесть.
Или того меньше.
В носу щекочет.
— Так покатаешь? — на ней тоже шуба, старая, слишком большая, и потому фигура мамы кажется слегка несуразною. Голову платком обмотала, серым. — Или лучше сам садись.
И смеется снова.
Она редко смеялась. В последние годы вовсе ходила хмурая. Теперь-то понимаю, что и проблемы, и здоровье, наверняка, подводило. Усталость… а смех у неё всё одно красивый.
— Далеко увезёшь? — я заставляю себя поднять руку. — Спасибо, что вот так… говорят, ты страшная. Старуха с косой…
— Могу и так, — соглашается она. — А ты догадливый.
И мама рассыпается снеговым пухом, тот же вылепляет другую фигуру. Она высока и полупрозрачна, будто изо льда сотворена.
Она… прекрасна, пожалуй.
Само совершенство.
Такою, должно быть, казалась Снежная королева бестолковому мальчишке. И я, как он, кланяюсь. Я становлюсь на колено и говорю:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что позволила опять её увидеть. И вряд ли там, за чертой, мы встретимся. Но я готов, если так-то…
— К чему?
— К смерти.
— Так и сразу?
— А есть варианты?
— Не хочешь умирать?
— Не хочу. Будто кто-то хочет, — отвечаю и ловлю себя на том, что с богами так не разговаривают. А ещё поднимаюсь.
— Ты не поверишь, сколькие хотят… даже если не решаются сами, то зовут и просят, — она отвечает это серьёзно. — И куда реже встречаются те, кто пытается жить вопреки всему.
— Как я?
— Как ты.
— Но… что это меняет?
— Многое, — мне протянули руку. — Идём?
И я касаюсь пальцев.
Идём.
Шаг.
И тропа, скорее даже тонкая
нить, пронзившая тьму. А в ней звёзды дрожат. И откуда-то я знаю, что эти звёзды — миры. И каждый уникален. Каждый… не бывает одинаковых миров. Как и людей.Но вот и наш.
Больничка.
Палата.
И я на кровати. Жалко выгляжу. Тело теряется на фоне простыней.
— Пришла показать, как умру?
— Не обязательно, — она не отпускает руку. — Ты можешь выбрать. Так получилось, что есть два тела.
— Это и… Савкино?
Я понимаю всё быстро. И она кивает:
— Верно.
— Что с ним сделали?
— Проклятье отделило душу от тела. И душа ушла, а тело осталось. Тело вполне способно жить и без души…
— Тот человек? С книгой?
— Он.
— Чтобы выманить книгу? Что это за книга? То, что там запретное знание, я уже дошёл. А вот это… неизвестный язык и кровь тварей…
— Кровь тварей и не только их, — она меняется. Уходит полупрозрачность и тело обретает плотность. Она становится ниже и шире. И серый халат младшего медицинского персонала сидит на ней несколько криво. Она… не медсестра.
Санитарка?
— Это ты приносила лилии?
— Я.
— И ты… устроила это вот? Обмен… меня туда… зачем? Чтобы он не умер?
— Чтобы они все не умерли. Хотя и не совсем я. Здесь я мало что могу. Но уж больно удачно всё сложилось.
Она тянет меня за руку, и мы входим в палату. Я, лежащий на кровати, то ли сплю, то ли пребываю в полной отключке. Приборы попискивают, поблескивают то белизной, то зеленью. Циферки вон какие-то мигают. Стало быть, в тот раз откачали.
— Они — это Громовы?
— Когда-то давно случилось так, что равновесие было нарушено. Миры столкнулись. И кровь их смешалась, связав воедино.
— Ты про ту катастрофу? Которая там?
Там, тут… мямлишь, Громов.
— Да, — она понимает и так. — Это было бедой не только для людей. Люди манили моих детей, но те не могли существовать в мире яви…
Спрашивать, что за катастрофа случилась, думаю, особого смысла нет. Разве что в рамках познания мира. Но мне сейчас с собой бы разобраться.
— Восстановить эту границу… сложно, да?
Тоже идиотский вопрос.
Это у меня от близости силы мозги плывут или же потому как богиня рядом? А с богами мне беседовать не доводилось.
— Это не в моих силах. Это как если бы ты содрал кожу на коленке. Надо ждать, пока зарастёт.
Ну… ранку ведь и продезинфицировать можно. Кремом намазать там… хотя… да, заживать всё равно будет.
— Но если рана глубокая… — продолжаю ассоциативный ряд.
— То и зарастать она будет дольше.
Это если заражение не начнётся. А то ведь, на аналогию опираясь, можно и до сепсиса какого дойти, после которого человек станет покойником.
А мир?
Иммунный ответ опять же. Я ведь в больничке много умных слов узнал. Вот если так-то, могут ли тени быть своего рода иммунным ответом мира на чужеродное проникновение?