Храни её

Мы с Виолой оказались в Лос-Анджелесе 1923 года, в разгар сухого закона.

Мимо проехал «форд Т», он сдавал по улице задом, на его пассажирском сиденье развалились гангстеры с пистолетами-пулеметами Томпсона в руках. За ними шагали двое полицейских в тяжелых фетровых пальто. На противоположной стороне улицы, на тротуаре перед разбитой витриной с надписью «Grocery Store» в обильных лужах крови валялись трупы. Ко мне подошла женщина, у нее на обоих плечах висели сумки.

— Вы у нас кто? Почему не загримированы?

— Это свои, Лиззи.

Кампана как раз выходил из бакалейной лавки с разбитыми стеклами. Он стал перешагивать трупы, случайно задел ногой один из них и извинился. Труп любезно ответил: «Ничего страшного». За Кампаной появился Луиджи Фредди, которому я был обязан большей частью своей работы на правительство и которого не видел с момента открытия Палаццо делле Посте в Палермо, четырьмя годами ранее. Фредди тепло приветствовал нас:

— Добро пожаловать в «Чинечитта»! Мимо, сто лет не виделись. Счастлив вновь видеть вас, синьора Кампана. Как вам наши студии?

Луиджи Фредди осуществил задуманное. Его мечта соперничать с американцами воплотилась в этом городе вне городских стен, в этой цитадели, ставшей фабрикой грез. Голливуд-на-Тибре, как его вскоре назовут, родился в воображении этого милого, хорошо одетого человека, который беспрестанно улыбался. Но не стоило заблуждаться. «Чинечитта» была оружием. Самым мощным оружием страны, как говорил сам дуче, вложивший в этот проект все ресурсы режима.

— Участок занимает шестьдесят гектаров. Мы предоставляем в распоряжение съемочных групп — как, например, группе присутствующего здесь господина Кампаны — семьдесят пять километров улиц. Если пройти до конца вот этой, — Фредди, указал на бульвар, где мы стояли, — и повернуть направо, вы окажетесь в центре Рима двадцать три века назад. В прошлом году мы снимали там «Сципиона Африканского».

— Ну что? — воскликнул Кампана, торжествуя. — Лгу я или не лгу? Ты в Америке или нет? Теперь можешь всем говорить, что гуляла по бульвару Сансет. А вот, взгляните-ка на это! — Он подошел к апельсиновому дереву, растущему на тротуаре, сорвал плод и бросил его мне. — Настоящие! Здесь все настоящее, или почти!

К нему подошла молодая женщина с блокнотом в руке, что-то шепнула. Кампана кивнул.

— Так, проблема с актером. Если б кино могло обходиться без них, был бы рай. Я вас оставлю. Развлекайтесь! Просто следуйте указаниям Герхарда, когда идет съемка, — заключил он, указывая на встретившего нас человека в комбинезоне.

Только теперь я осмелился взглянуть на Виолу. Ее глаза сверкали. Не от восхищения, не от возбуждения. От ярости. Даже Кампана больше не мог этого не замечать.

— Да ладно, ведь смешно же вышло, нет? Знаешь, сколько людей мечтают здесь побывать? Мы снимаем фильм об Аль Капоне.

— Ты обещал отвезти меня в США.

— У тебя нет чувства юмора, черт возьми. Тебе не угодить. Я часто туда езжу, в эти твои Штаты, и уверяю тебя, все выглядит именно так. Наш главный художник — американец. Какой смысл пускаться в томительное путешествие? Ну ладно, если ты настаиваешь, я отвезу тебя туда.

— Когда?

— Как получится. Обещаю. Нью-Йорк, Сан-Франциско, все взаправду, все, что хочешь. Кони-Айленд, Гранд-Каньон, студии братьев Уорнер. Все будет по полной форме. Хорошо, дорогая? — Он подошел к ней, этаким вечным шармером, несмотря на то что теперь его на шаг опережал живот, и взял жену за руку: — Я прощен? Скажи мне, что я прощен.

Виола вздохнула и выдавила из себя улыбку:

— Да.

— Замечательно. Знаешь что? Видишь вон тот переулок? Мы назовем его в честь тебя. — Он щелкнул пальцами в сторону молодой женщины с блокнотом: — Пригласите художника по реквизиту. Скажите ему приготовить для этого переулка табличку «Улица Виолы Орсини». Режиссеру ни слова. Все равно этот болван ничего не заметит.

Он ушел, поцеловав жену в щеку. Луиджи Фредди с сомнением посмотрел ему вслед и повел нас по бульвару Сансет. То, что я принял за небо, оказалось лишь размалеванным холстом. Мы последовали за Луиджи к скрытому проему и оказались, как и было обещано, в третьем веке до нашей эры. Фредди показал нам немного Древнего Рима и оставил нас перед водоемом, где плавала финикийская галера.

— Возвращайтесь на Сансет, когда все здесь посмотрите.

К вечеру водитель отвез нас назад в отель. Виола, казалось, была в мирном настроении, хотя и немного задумчива. Она ужинала с родными: через два дня все Орсини вместе возвращались домой, а я — со своей сербской княжной, с которой снова стал встречаться. Мы дали телам еще один шанс и, ко взаимному удивлению, испытали совершенно реальное удовольствие. Александра уже не нуждалась в деньгах, в 1935 году она вышла замуж за богатого старика, но поняла, что кроме меня у нее в Риме нет друзей. Вечер закончился в постели, и снова с приятным результатом, поразительным при абсолютной несхожести наших тел — ее рост был метр восемьдесят три. Я курил «Тоскано», голый, как червяк на сентябрьском ветру, когда в дверь мастерской постучали. Была полночь. Опасаясь каких-нибудь новых выходок Кампаны, я накинул на плечи одеяло и спустился открыть дверь. На пороге стояла Виола. Она молча смотрела на меня, я, с недоумением, — на нее. Сзади подошла Александра в чем мать родила.

— Кто это, дор-р-рогой? — спросила она с тем раскатистым «р», из-за которого мужчины теряли головы и изменяли супружеской клятве.

— Все в порядке. Это мой друг. Подожди в спальне.

Александра вернулась наверх, дуясь. На губах Виолы появилась насмешливая улыбка.

— Ты ни в чем себе не отказываешь.

— Золотые слова, она княжна. Что я могу для тебя сделать, Виола?

— Извини, что беспокою в такой час. Я вижу, ты… занят, но я хотела попрощаться. Я уезжаю.

— Знаю. Через два дня. Мы еще успеем повидаться.

— Нет. Я уезжаю завтра, никто не в курсе.

Я посерьезнел и прикрыл за собой дверь.

— Как это — уезжаешь завтра?

— Все кончено, Мимо. Эта жизнь. Я сделала все, что могла. Кампана не изменится. Моя семья тоже. Я уезжаю.

— Куда?

— В Штаты. Завтра утром я сяду на поезд в Геную. Лайнер ходит каждые три дня.

— Ты с ума сошла?

— Нет, Мимо, — ответила подруга, глядя мне прямо в глаза. — Я не сошла с ума.

— Но… на какие деньги?

— У меня есть небольшая сумма. Сниму часть денег в банке.

— У тебя есть собственный счет?

— Нет.

Никогда в жизни я не придумывал план столь быстро.

— Так. Я еду с тобой.

— Ты?

Я убедил ее войти и подождать у меня в кабинете, а тем временем, сославшись на неотложное семейное дело, спровадил Александру — она поверила лишь наполовину. Но княжны не ревнивы — возможно, это доказывало, что она действительно была княжной. Я приготовил кофе и изложил Виоле свой план. У меня есть деньги. Мы отправляемся вместе на первом же лайнере. Как только она обосновывается в Нью-Йорке, я возвращаюсь и уведомляю семью. Виола становится неприкасаемой.

— Нью-Йорк, — прошептала она, и в глазах ее уже сияли небоскребы.

Она без слов обняла меня, заметно тронутая. Мы встретимся в ее отеле на следующий день в шесть часов и оттуда поедем прямо на вокзал. Ехать придется с небольшим багажом — купим все необходимое по дороге. Я остановил Виолу, когда она уже уходила:

— Я хочу по дороге в Геную заехать в одно место. Мне надо тебе кое-что показать, хорошо? — Она колебалась, и я добавил: — Положись на меня.

Рим еще спал, грезя возрожденным величием, когда поезд повез нас на север. В вагоне первого класса Виола все приставала ко мне с расспросами, пытаясь узнать о загадочной остановке. Я держался. Мы сделали пересадку в Пизе. Через минуту или две после того, как состав остановился на вокзале Флоренции, я делал вид, что читаю «Ла Стампа», но вдруг вскочил: