Храни её

Виола снова легла на землю и притянула меня к себе. Я укрыл нас шинелью и стал смотреть на звезды.

— Ей было двадцать пять, — прошептала она. — Прекрасная медвежья жизнь.

— Тебе пора домой. Все тебя ищут.

— Никто не должен знать. Я скажу, что вышла, услышав шум в лесу, в темноте испугалась, заблудилась и несколько дней искала дорогу.

Никто из нас не шевелился. Я вздохнул.

— Все это так смешно.

— Что смешно, Мимо?

— Ты, я. Наша дружба. То мы любим друг друга, то ненавидим… Мы два магнита. Чем больше мы сближаемся, тем сильнее отталкиваемся.

— Мы не магниты. Мы симфония. Но даже музыке нужна пауза.

Виола попросила меня похоронить Бьянку, на что я согласился, но пожалел об этом, как только вернулся с лопатой. Задача была геркулесовой. Но Геркулес имел то преимущество, что был ростом не метр сорок. На рассвете я, шатаясь, пришел домой со стертыми в кровь ладонями и проспал до вечера. Витторио разбудил меня и обрадовал известием: Виола просто заблудилась в лесу и нашла дорогу обратно. Я изобразил полное счастье и снова заснул.

Она три дня провела в постели, отходя от приключения. Я был совершенно разбит и не мог ваять до конца недели. В следующую субботу Кампана вернулся из Милана, братья Орсини прибыли из Рима. Меня пригласили на праздничный ужин, и я пошел на него не без удовольствия. Мы с Виолой наконец-то снова говорили друг с другом, и это было главное. Лишь позже я осознал, что большинство ужинов у Орсини заканчиваются плохо, и этот не стал исключением.

В голове у Кампаны что-то зрело, это надо было заметить. Тем более мне, мастеру передачи движения, — заметить по тому, как он по-тигриному хищно держался, напружинившись, чуть боком, пригнув голову, пока мы выпивали в ожидании ужина. Тигры часто нападают сбоку. Виола, еще бледноватая, улыбнулась мне. Я поздравил Франческо с его новой должностью при Пие XII, бывшем монсеньоре Пачелли. Как обычно, Стефано пил рюмку за рюмкой. Невестка Виолы присутствовала в окружении своего выводка. В детстве я дрожал, без спроса вторгшись в это святилище. Теперь я был на вилле завсегдатаем, я регулярно вдыхал золотую пыль, плававшую в солнечных лучах, и уже не дивился ей. Прозвенел колокольчик, и мы проследовали в обеденную залу.

Ужин прошел мирно, едва нарушаемый шумом детей, игравших в соседней комнате, пока не настало время сыра. Поднос совершил круг по столу и вернулся в центр, и тут Кампана стукнул по столу ладонью. Даже маркиз подпрыгнул, прежде чем снова впасть в оцепенение.

— Так продолжаться не может.

— Что не может продолжаться? — вежливо спросил Франческо.

— С ней! — воскликнул avvocato, указывая трясущимся пальцем на Виолу. — Если бы я купил такую плохую машину, мне бы давно вернули деньги!

— Моя сестра не машина, — заметил Франческо, как всегда любезно.

Виола, опустив голову, ничего не говорила.

— Сначала Флоренция, потом это исчезновение в лесу! Она психичка, я всегда это знал. Не говоря уже о том, что не может иметь детей, наверняка оттого, что спрыгнула с крыши; мне надо было с самого начала насторожиться. — Кампана, красный от гнева, плевался слюной. Он кивнул на сестру: — А дети Элоизы, а? С ними могло случиться что угодно! Какая женщина бросает детей, черт побери?! Не говоря об этом! — Он выдернул из кармана смятый лист бумаги и сунул его под нос Виоле — та побелела как мел. Кампана ехидно засмеялся: — Что за штука, а? Мы нашли это, когда обыскивали твою комнату после исчезновения в поисках письма или записки. Мадам у нас теперь пишет стихи? — Он развернул листок и прочистил горло.

Виола посмотрела ему прямо в глаза:

— Не читай.

— Захочу и буду. Твоим родным полезно узнать, о чем ты думаешь, верно?

— Я написала это давно, когда лежала в больнице. Это из прошлого. И это личное.

— «Я та, что не гнется…» — начал Кампана с театральным завыванием.

Нервная судорога невероятной силы исказила лицо Виолы.

— Если ты прочтешь это, — тихо сказала она, — я тебя убью.

— A-а, да ты к тому же и убийца? — Кампана обошел стол, чтобы встать подальше от Виолы, и прочел:

Я та, что не гнется Среди пожаров, зажженных вами. Я та, что не гнется. Вы видите — и на костре, На аутодафе, с плевком на лице. Я та, что не гнется и не заплачет От свиста, обмана и ваших предательств При виде костров, неправых судов, оскаленных ртов.

— Хватит, — прошептал Франческо, помрачнев.

— Погоди, дорогой зятек! — взвизгнул Кампана. — Еще не конец!

Надкушено яблоко, Как запретить себе знать? Я хочу танцевать, и к звездам летать, И лечить, и спасать. Меня кинут в огонь, В сумасшедший дом, Распнут, четвертуют, побьют кнутом, Объявят ведьмой и черным котом Или все сразу, и что потом? Надкушено яблоко, съем до конца. Меня не согнуть и не запугать, Я на коленях не буду стоять.

Сестра Кампаны сидела отвернувшись и зажимала рот, чтобы не прыснуть от смеха. Я просто окаменел, остальные за столом тоже, хотя вряд ли по той же причине. Я считал, что былая Виола умерла, но она жила и ликовала в этом юношеском стихотворении.

— Я женщина, вам меня не согнуть, Ведь когда войны грохочут вокруг, Вы зовете меня и моих подруг. Но стихнет война — И вы снова сожжете меня. Вдруг я пойму, что ваш мир — ерунда. Вы испепелите меня, Развеете без следа, Я останусь жива! Ваш огонь не жжет, Он меня не возьмет, Я не согнусь, Я стою тысяч таких, как вы.

Кампана поперхнулся и зашелся кашлем, потом принял поданный сестрой стакан воды, одновременно жестом приглашая дождаться продолжения.

— Но, дорогие друзья, лучшее — напоследок! Строфа, в которой я ничего не понял, наверное, потому что нет у меня такого поэтического дара!

Виола поднялась медленно, как туман над кладбищенской землей. Едва слышным голосом произнесла:

Когда тебе, еще не рожденной, Еще не знающей, как это больно — Упасть с облаков и снова подняться, Когда тебе скажут, что надо сдаться, Помалкивать и подчиняться, Станут тебя наряжать, Улещивать и подкупать, Тащить как куклу в кровать, Знай, что я не согнусь, как многие до меня, Им меня не согнуть, И ты тоже стой до конца.

Мертвая тишина. Кампана грозно повернулся к жене:

— Что это значит: «Тебе, еще не рожденной?» Только не говори, что у тебя был выкидыш. Или, что еще хуже, ты сама…

— Выкидыш? Когда были написаны эти строки, мы даже не были знакомы! Это стихотворение — мысли шестнадцатилетней девушки. Если хочешь знать, я, скорее всего, обращалась к себе. «Ты, еще не рожденная» — это я сама. Девушка, которая не смогла летать. Я писала это и думала, что где-нибудь в параллельной вселенной эта другая «я» меня услышит.

— В параллельной вселенной? — Кампана снова чуть не поперхнулся, на этот раз прочистил горло бокалом вина. — Да ты совсем сдурела!

— В общих интересах… — начал Франческо.

Виола прервала его жестом. Простое мягкое движение руки, способное остановить армию на марше или бегущее стадо слонов. Эти двое походили друг на друга больше, чем думали.

— Тебе всегда не хватало воображения, Ринальдо. Тебе не приходило в голову, что все не так, как ты видишь? Что параллельные вселенные, да, могут существовать? А наш мир — нет? Что мы, возможно, лишь снимся какому-нибудь медведю?