Хроники хвостатых: Ну мы же биджу...

Младший Учиха поднял ослабевшую руку и погладил Мадару по волосам.

– Нии-чан… – тихо позвал он.

– Всё будет хорошо, хорошо, ты не умрёшь…

– Нии-чан, я же знаю, – более твёрдо, но с той же спокойной лаской в голосе.*

Старшему Учиха стало стыдно. Это он должен быть сейчас опорой и поддержкой, как и всю жизнь, а не наоборот. Мадара немного отстранился и прижался лбом к его лбу, зажмурившись и ловя дыхание Изуны. Ладонь оказалась у него на сердце.

Тук-тук.

Тук-тук.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Слабо. Тихо. Но лишь бы не останавливалось. Не сейчас, когда Изуне ещё нет двадцати, когда они не увидели мира без войн, который Мадара мысленно пообещал подарить младшему брату, когда он ни разу не был с женщиной.

Чёрт, он же ещё не взрослый, совсем нет! Не сейчас, не надо! Старший Учиха зажмурился сильнее и не сдержал судорожного вздоха.

– Изу… – до отвращения беспомощно выдохнул Мадара.

Изуна взял его за руку.

– Нии-чан, нам надо кое-что сделать, – шёпотом. – Ты знаешь что.

Мужчина отстранился и посмотрел на брата сверху вниз. Его взгляд чуть прояснился, стал чистым и выражал спокойное смирение. Быстро поняв, что Изуна имеет в виду, Мадара замотал головой, как болванчик.

– Нет, нет… я не могу… нет… – глухо.

– Так надо. Надо, – твёрдо и спокойно, так мать убеждает своего малого ребёнка чуть потерпеть горькое лекарство. – Мы оба знали, что рано или поздно придётся, но нельзя опоздать.

– Я не могу этого сделать… не могу, я отказываюсь! – отчаянно.

Он не такое чудовище, каким его все считают!

– Это подарок, – шёпотом. – Я пропущу твой следующий день рождения, поэтому дарю сейчас. Ты не можешь отказаться. – Изуна закрыл глаза и глубоко вздохнул; ему становилось тяжело так много говорить. – Попроси там морфий, хорошо?

Мадара стиснул зубы и сглотнул. Брат всё уже решил за него. И тем горще становилось от того, что правота была за ним.

Шио нервничала, что-то было не так. Но ей никто не собирался ничего объяснять, поэтому она старалась отвлекаться на письмо. Девушка не видела, кто его принёс; оно лежало возле её вещей в выделенном ей уголке в общем лагере. И, тревожась за сражавшихся неизвестно где Изуну и – да-да, даже за него – Мадару, Ёко в который раз вглядывалась в столбцы иероглифов. В них лаконично сообщалось, что светлые эльфы сделали недалёко портал: не самый стабильный и требующий крайне осторожного использования, – так что, если они заметят одинокого эльфа, то пусть не удивляются и не расспрашивают – у них свои дела. Так же отдельно подчёркивалось, что нельзя проходить по двое и в высшем обличье, а так же раненым; видимо, некто, написавший послание, считал, что двум Ёко может прийти в голову мысль воспользоваться переходом. Знать бы ещё зачем.

Или это кто-то был в курсе чего-то, о чём Шио пока не подозревала?

Но когда Учиха вернулись с боя, всё стало куда хуже. О ней словно забыли, что-то случилось, но кого бы Шио не спрашивала – все отводили взгляд или посылали, говоря, что не её ума дело. В конце концов, кицунэ осела вокруг раненых и пыталась отвлечься на бесконечные перевязки. Больше всего её тревожило, что она так и не увидела братьев Учиха. Разве что Мадару, мельком: он стоял возле одного из шатров с потерянным видом, а с его рук стекала кровь, на которую мужчина не обращал внимания.

Никогда Ёко не видела его таким.

К ночи всё стихло. Понимая, что никто ничего не объяснит, девушка решила рискнуть и сунуться к самому Мадаре. Тихо обойдя лагерь через лес, чтобы никто не остановил и не заставил вернуться к себе, девушка заглянула к главе Учиха.

Однако вместо него в шатре, возле доспехов, оружия и карт, обнаружился Кано. Мужчина выглядел постаревшим на десятилетие, перед ним стояла бутылочка с саке – где, спрашивается, взял? Две пустых валялись возле его ног.

Кано поднял взгляд на осторожно шагнувшую в его сторону Ёко. Его вид окончательно выбил девушку из колеи.

– А, это ты… – рассеянно. – Заходи, садись со мной.

Шио осторожно огляделась, но всё же подошла к Кано и опустилась на колени рядом с ним. Мужчина не твёрдой рукой нашёл чарку и налил в неё алкоголь, после чего пододвинул чарку к Ёко.

– Пей, девочка, пей…

Девушка не уверенно взяла чарку. Кицунэ не собиралась сейчас пить, но из вежливости стоило хотя бы сделать вид. Сам Кано пил прямо из горла.

– Что за жизнь, что ж делается-то… – сказал он в пространство. – Видела Мадару-то? Совсем умрёт, за ним отправится, внутри пустой будет, как гнилое дерево… Сильный, да пустой, одна оболочка останется…

Учиха покачал головой и тяжело вздохнул. Шио остро захотелось выйти на свежий ночной воздух, глотнуть его

– Простите, Кано-сан, я не понимаю… – попыталась что-то вставить Ёко, но мужчина её почти не слышал, так как выпил слишком много.

– Он же лежит там… Завтра обратно на бой, а он лежит, не отходит… Будто и рядом с телом лежать будет, как с живым… – беспорядочно бормотал Кано, но Шио зацепилась за одно слово.

От собственной догадки её затошнило.

– Рядом с чьим телом, Кано-сан? – твёрдо спросила девушка, надеясь получить внятный ответ.

И получила.

Мадара не собирался никуда уходить. Глаза почти не болели, даже странно, что вся операция прошла так просто. Теперь на веках Изуны лежала повязка с обезболивающим раствором, и пусть кто-то посмел бы сказать, что его брату уже всё равно.

Пока дышит – не всё равно. Пусть будет меньше боли. Старший Учиха бережно убрал прядку с лица брата. Изуна то ли смирился, то ли морфий ещё действовал и на рану в том числе; казалось, будто юноша дремлет, а от того дыхание такое тихое, невесомое.

Приближался рассвет. Любимому брату осталось максимум часов пять, и Мадара намеревался провести каждую секунду этого времени рядом с ним: не тревожа, но чтобы Изуна просто ощущал, что не один. Присматривать за ним, поправлять подушку и одеяло, следить за раной, давать во время обезболивающее, держать за руку, отвлекать разговорами и своим голосом, а потом постараться его тихо убаюкать и заставить уснуть.

Во сне, говорят, уходить спокойней и легче. Тем более что Изуне явно было страшно, хоть он и пытался это скрыть.

В то же время Мадара ощущал изменения в себе. Что-то внутри осыпалось серым прахом, хлопьями пепла и болело мучительно, словно вырвали из его груди кусок мяса. Хотелось остановить время и остаться с братом навсегда.

Кто-то посмел подойти к шатру. Кто-то посмел заглянуть, но старший Учиха уже не интересовался тем, чтобы держать лицо и даже не повернулся к вошедшему.

– Мадара-сан… – неуверенно позвали. – Сенджу на подходе.

Глава Учиха сел, без спешки повернул голову. На него смотрели с надломленной тревогой, но сложно было сказать, за него ли. Возможно, шиноби боялся, что Мадара откажется оставить брата и идти в бой.