Хроники Потусторонья: Проект

«Я никогда не думала, что мы появимся на свет ради Войны».

Она ненавидела Войну, наверное, ещё сильнее, чем я. Но она никогда бы не ушла к Изгоям, — она была слишком гордой, слишком сильной для этого. Она была настоящим Воином…

Вместо этого она ушла в Мир людей. Престол тогда только формировался, но даже в его работе она не желала принимать участия. Она повторяла: Ангелы не созданы для Войны. Она говорила: рано или поздно это может повториться, и я снова возьму в руки меч — но я не хочу этого. Я не хочу подавлять, убивать, уничтожать. Мы должны быть милосердны друг к другу. Мы не должны воевать друг с другом. Мы должны жить в мире.

Она говорила, что сражалась только из-за своего предка — Архистратига, принявшего весь удар на себя…

Она ушла в Мир людей, чтобы спасать жизни, а не отнимать их. Поэтому она работала в больницах, в миссиях Красного Креста. В качестве медсестры участвовала в нескольких войнах, в том числе во Великой Отечественной, Афганской и Первой Чеченской. Работала даже в хосписах, — потому что мечтала спасать жизни, хотя и знала, что спасение смертельно больных является воздействием категории «B+», и потому запрещено…

Казалось бы, причём тут я? Но в действительности всё просто.

Я любил Габриэль. И до сих пор…

Помнится, я упоминал, что любовь Духов несколько отличается от людской любви. В нашей любви начисто отсутствует эгоизм, элемент собственничества. Мы не говорим, подобно людям, «мой любимый», «моя любимая». Мы знаем, что никто не может принадлежать никому, особенно Духи. Я любил Габриэль — но не мог навязывать ей свою любовь, равно как и требовать ответного чувства. Я мог просто любить её, и только.

А она… Она относилась ко мне с уважением, ценила во мне боевого товарища, на которого можно положиться в самой тяжёлой ситуации. Она радовалась моим пацифистским настроениям и всячески одобряла моё решение уйти в Мир людей и жить там человеком. И всё же…

Я не знаю, как любят Ангелы. И никто не знает — кроме них самих, наверное.

И она, наверное, любила меня — по-своему, по-Ангельски. Совсем не так, как любил её я. Мы всегда были слишком разными.

В итоге наши пути разошлись, — пусть даже мы и отправились в один и тот же Мир, принимали участие в одной и той же войне. Так… странно.

Никто не создан для войны. Ни Ангелы, ни Духи, ни люди. Но вышло так, что мы знали войну, но почти не знали любви. Сейчас, прожив тридцать лет как человек, я думаю о том, что в этом смысле люди куда счастливее нас. Их жизнь так коротка, так хрупка… Но у них есть любовь, и она придаёт их жизни, пожалуй, самый важный, а может, и единственный настоящий смысл. Мне выпала уникальная возможность испытать это на себе, понять лучше, чем любому из Исследователей, — пусть даже ни с чем не сравнимое счастье любви в моей жизни всегда соседствовало с горечью потери…

Но теперь всё иначе: я иду к Габриэль, чтобы сообщить ей о том, что началась Война. Война страшная, состоящая из одной-единственной битвы, исход которой определит судьбу Миров. Война — и те, кто может сражаться, не смогут её избежать. Даже вечные пацифисты-Изгои идут на Войну.

И она не сможет этого избежать. Ей придётся снова взять в руки «Светоч» и сражаться — даже если итогом будет поражение, и все мы канем в небытие.

Как бы я хотел уберечь её от этого! От Войны, от Искажённого, от страданий. От всего того, что причиняло нам эту невыразимую боль, от всего, что мы так ненавидели. От всего…

Но я никого не смог уберечь. Ни Катю с Игорьком, ни Маришку, ни даже Элю. Ни Вальку, который хотел жить, ни Сонни, который мог жить спокойно, не думая о Войнах и Духах. Пока что я смог спасти только Шанталь — но надолго ли? Или ей лучше было бы погибнуть тогда от пули Лэнга?

Конечно, думать о подобном бессмысленно. Мир не терпит сожалений. Мир не знает сослагательного наклонения. Мир живёт сегодняшним днём, — и ожиданием завтрашнего. Мир живёт.

И моя, нет — наша задача состоит в том, чтобы гарантировать ему завтрашний день…

Я остановился возле дверей больницы и расхохотался.

Больничный двор был пуст. На угрюмых берёзах сидели толстые вороны. Окна корпусов смотрели на меня осуждающе.

А я смеялся. Всё-таки в тебе ещё жив тот Дух-Воин, высокопарный и величественный, — да, Герман Сергеич? Мы с тобой от него поотвыкли, но он всё ещё жив, он всё ещё там, внутри.

Как там сказал Эбб? «Гарантий не даст никто».

Габриэль. Честно говоря, я не хотел её видеть. Не хотел будить в себе давно уснувшие чувства. Да и она не узнает меня: я слишком сильно изменился.

Моя жизнь нравится мне всё меньше и меньше. Даже курить не хочется.

Ну что, Кастальский? Идёшь?

Я толкнул дверь и вошёл в здание больницы.

…

Внутри тоже как-то пусто, безлюдно. Интересно, какой сегодня день. Может, выходной? Кажется, по выходным в больнице меньше всего народу. Но она здесь, — я уверен в этом.

Она здесь, она никогда не уходит отсюда. Как знать, какой могла бы стать её жизнь, если бы она последовала моему примеру…

Но она не стала человеком. Она осталась Ангелом. Её здешний облик — маскировка, которую никому не разгадать. Так проще. Так она смогла сохранить себя, не потерять своё «я» в глубинах подсознания созданной личности, как это случилось со мной.

Ну же, Габриэль Светозарная, где ты?

Далеко ходить не нужно.

Она сидит за столиком; на столике табличка с надписью — «Дежурная медсестра Анастасия Гаврилова». Она увлечённо читает какую-то книгу, не обращая на меня никакого внимания. Потом вдруг, словно опомнившись, поднимает на меня взгляд.

Светло-русые волосы собраны в «хвостик». Изумрудно-зелёные глаза (у людей таких не бывает) глядят вопросительно. На плечи накинула шерстяную кофту: в корпусе и правда не по-летнему прохладно.

— Простите, а вы к кому?

Ты даже не потрудилась изменить внешность. Те же правильные черты лица. Та же бледная кожа. Те же едва заметные, чуть рыжеватые брови. Тот же тонкий, чуть курносый нос с россыпью мелких веснушек у переносицы. Те же губы… Как я любил на них смотреть. Как я любил смотреть на тебя.