Хроники Потусторонья: Проект

— Простите?

Опомнился.

— Да, извините. Я просто задумался…

Улыбается. Как я любил эту улыбку.

— Ничего страшного. Так к кому вы?

— Сказать по правде, я…

— А-а, — вдруг говорит она. — Вы, наверное, к Сергею Натановичу, да? Вы на него похожи…

Погрустнела. А что за Сергей Натанович?

— Я, э-э… Да. К Сергею Натановичу. Я его сын, Герман Кастальский.

— А почему Кастальский? Он же Гершензон.

— А я в «органах» работал. Ну и сменил фамилию, для благозвучности.

— Вот оно что, — понимающе кивает. — Я надеюсь, вы успели. Мы думали, у Сергея Натановича нет родных. Искали, искали, но так никого и не нашли.

— Я был заграницей. В командировке.

— Понятно. Я сейчас схожу посмотрю, как он там.

— Так вы тут одна, э-э… Анастасия?

И снова улыбка.

— Можно просто Настя. Да, сегодня здесь больше никого нет.

— Очень приятно, Настя. Можно просто Герман.

— Мне тоже очень приятно. Я сейчас, быстро.

Она встаёт, аккуратно вешает кофту на спинку стула и идёт по коридору вглубь корпуса. Я иду вслед за ней, но на расстоянии, вроде как гуляю. Она походит к одной из дверей, открывает её, заходит в палату. Я стою к окна. Из окна виден вечер. Солнце медленно катится к горизонту.

— Герман…

Оборачиваюсь — она, оказывается, уже вышла, и теперь стоит возле двери в палату. На двери номер — 13.

— Как он?

— Герман, — она смотрит мне в глаза, и в её глазах я вижу боль: — Герман, мне очень жаль… Ваш отец умер. Он спал. Я ждала, когда он проснётся, чтобы дать лекарства. Но он… не проснулся. Простите. Вам, наверное, нужно побыть с ним наедине. Я пойду, буду там, на своём месте.

— Не уходите, Настя. Побудьте тут, ладно?

— Хорошо…

Я захожу в палату. Тишина. Окно наполовину закрыто плотной шторой. На кровати у окна — человек. Я вижу его профиль. Его лицо — морщинистое, скуластое. Спокойное, расслабленное. Глаза закрыты.

Это так… странно. У меня никогда не было отца. А здесь — человек, он умер. Он и правда чем-то похож на меня, на этот мой облик — непонятный, чужой облик, обнаруженный мной в зеркале квартиры в Ащеуловом, 9.

Я молча стою у его кровати. Зачем я здесь? Зачем я назвался его сыном? Зачем вообще всё это? Я ведь должен рассказать ей обо всём, у нас мало времени. Меня ребята ждут…

— Я вам… Я вам очень сочувствую, — говорит она. — Но знаете, он не мучился. Я, если честно, очень за него переживала. Рак — это так… скверно. Я боялась, он будет мучиться. Но ему повезло, он уснул. Он не мучился, просто сердце остановилось. Но он не мучился…

— Знаете, Настя… Это хорошо, что он не мучился.

Я разворачиваюсь и, выйдя из палаты, подхожу к окну.

— Вам… Может, вам лучше присесть?

— Господи! Ну хватит, довольно. Настя! — я разворачиваюсь и беру её за плечи. Она смотрит на меня с испугом. — Настя, то есть… Габриэль! Это я, Гермес. Теперь я выгляжу так. Габриэль, я к тебе по очень важному делу. Слышишь?

— А? Гермес?

Ангел сначала смотрит на меня непонимающе, а потом хмурит брови. За спиной разливается неяркое золотистое сияние. Крылья проснулись, думаю я.

— Гермес, — говорит она таким тоном, как сказала бы «закат», глядя в окно. — Это… неожиданно. А зачем ты представился другим именем? Зачем сказал, что ты сын этого человека?

— Это имя я ношу в Мире людей. А зачем представился… Я и сам не знаю. Наверное, хотел почувствовать, каково это: быть сыном, потерявшим отца.

Габриэль глядит на меня недоверчиво. Глаза её сияют изумрудным светом.

— Ну хорошо, предположим. Хотя это довольно странно… Чем обязана столь высоким визитом, Гермес? Ты сказал, что пришёл по делу?

— Да. Пройдёмся, или тут постоим?

Она неопределённо пожимает плечами:

— Как хочешь… Прости, я… не ожидала увидеть здесь кого-то из Духов. Кроме того, ты сбил меня с толку своим поступком. Надо было сразу сказать.

— Извини. В общем… Штаб ввёл военное положение. Мы ждём атаки.

Её глаза сверкают дикой зеленью, золотое сияние становится ярче, доходя до головы, сплетаясь в её волосах заревом нимба.

— Неужели… неужели Третья Война?!

— Нет, на этот раз Пантеон не при чём. 12 июля родился второй Искажённый. Через два дня он будет здесь. Ещё через день он может быть уже у Истока. Первый считает, что именно Исток является его целью. Если ему удастся уничтожить Исток, Миры падут.

— Не может быть…

Я едва успел её подхватить — колени подогнулись, и она чуть не упала. Я аккуратно посадил её на подоконник и сел рядом.

— Не может быть… Второй Искажённый?.. Три дня?!

— Да, Светозарная. Увы, но это так. Я собираю команду по Проекту «Воины Радуги».

— Погоди… Это ведь тот Проект, в который вы с Первым собирались вовлекать людей?!

Да. Помнится, её отношение к Проекту было резко негативным. Она критиковала Первого, ругала меня, говорила, что мы не должны втягивать людей в наши дела.

— Да, тот самый.

— Значит, вы с Первым всё-таки… — начала она гневно, но я мягко перебил её:

— Гэб, пойми. В опасности не только Мир Духов. Самое Исток в опасности. А значит, и этот Мир. А наш Враг, если ты помнишь, неуязвим для атак обычных Духов.

— И скольких вы уже убили?

Я тяжело вздохнул.

— Габриэль, это не…

— Скольких вы убили?! — воскликнула она. Золотое сияние за её спиной освещало весь коридор, бросая чудные тени на стены. Нимб сверкал над её головой подобно драгоценной короне.

— Только одного, да и тот совершил самоубийство. Остальные… С ними всё вышло несколько сложнее, скажем так.

— Это ведь ты его отправил на самоубийство, да?

— У него не было вариантов, Гэб. Или так, или в психушку. Он хороший парень, он уже всё пережил…