Хроники Потусторонья: Проект

— Так Кошка же прибыла, — удивилась Шанталь. — Ник-А зовут, хотя мы её дружно Никой прозвали. Ужасно славная, смешная такая. Люблю Кошек.

— А, ясно. Хорошо…

Значит, всё идёт по плану — да, Первый?

— Какой-то вы непривычно серьёзный сегодня, — заметила девушка. — Даже не шутите, как обычно.

— А ты скучала по моим шуткам?.. Да нет, я знаю, что не скучала. Это я как раз шутить пытаюсь, хе-хе… Скоро разучусь, наверное. Да и пошутишь тут: Война, как-никак…

— Ну да, Война, — безразлично отозвалась она, затушивая сигарету. — Ладно, шеф, идёмте, что ли. Поужинаете. Завтра ведь ещё та девочка, да?

— Да. Первый наверняка уже предупредил Рипли и вообще всё подготовил. Осталось только доехать и…

— А она вообще кто?

— В каком смысле? — не понял я.

— Ну, я имею в виду, мы же все чем-то… Странные, короче. А у неё что?

— Понятия не имею. Кажется, Первый говорил что-то про полиморф. Очевидно, материалы по ней получим завтра, со всеми установками, прямиком от Рипли или, что желательнее, из Аналитического.

— А-а, понятно. Ну что, идём?

— Да-да, конечно.

Я раздавил «бычок» в пепельнице, и мы зашли в Дом.

…

Кошка и правда была забавной — сиамской раскраски, мне такие ещё не попадались. Они с Анкой о чём-то тихонько переговаривались в уголке, но стоило мне войти в Кабинет, как обе тут же вскочили и вытянулись по стойке «смирно».

— Шеф! Разрешите представить! Это Ник-А, моя подруга! — радостно сообщила Анка.

Сиамская Кошка поклонилась в пояс:

— Ник-А, Спецназовец-Старший, Четвёртая Каста! К вашим услугам, Милорд!

— Рад знакомству, Спецназовец-Старший Ник-А. А тебя подруга предупреждала, что я не сторонник Устава?

— Так точно, господин Герман Сергеевич! Но я не имела права не доложить о себе, как полагается! — выпалила Кошка.

А она и правда смешная, подумал я.

— «Господина» не надо, господа в Париже, как говорится. Просто «Герман Сергеевич», этого более, чем достаточно. Что до миролюдского имени… Слышал, тебя тут ребята Никой прозвали?

Кошка улыбнулась:

— Да, Герман Сергеевич.

— Нравится?

— Ага!

— Ну так и оставайся Никой. Это на случай антропоморфы, конечно, — поправился я. — Будет нужно, справим тебе документы. Но пока что, думаю, это не к спеху. А кстати, чего ты не в антропоформе сейчас? Анка вон у нас в антропоморфе ходит.

— Да мне так как-то привычнее, что ли… — смутилась Ника. — Но если прикажете, я сразу же…

— Не прикажу. Ты нам и так нравишься — да, бойцы?

Бойцы разулыбались. Кошка смутилась ещё больше.

— Спасибо, Герман Сергеевич…

— Не за что. Так… Деметр! А ну-ка, подойди сюда.

Димка встал с Дивана и подошёл к нам.

— Что такое, Герман Сергеич?

— Ты как вообще? — осведомился я. Парень кивнул:

— Хорошо. Учусь.

— Хорошо, что хорошо… Домой не хочешь?

Он улыбнулся мне — одними глазами:

— Хочу.

— Что и требовалось доказать. Ну-с, в таком случае я сейчас попрошу Мо отправить вас с Никой домой. Вот… А там, может, за свою, э-э, работу возьмёшься. Если возникнут вопросы — обращайся к Нике, она тебе всё разъяснит. Встретимся уже в Штабе, когда последнего Претендента подберём. Понятно?

— Понятно.

— Вот и отлично. Мо, помоги парню, будь другом!

— Да о чём речь, Герман Сергеич! — воскликнул Мо, а потом крепко пожал Димке руку. — Очень рад был с тобой повидаться, Дим. Ты, если что, ты заходи! Ладно? Заходи, когда захочешь. Я тебе всегда рад, ты же знаешь.

— Обязательно зайду. Не волнуйся, не потеряемся, — Димка похлопал юношу по плечу. Тот радостно улыбнулся:

— Супер! Пойдём, я вас провожу! Ника, идём!

Далее последовали трогательные прощания. Никогда не понимал, зачем люди прощаются? Всё равно ведь снова увидятся. Впрочем, люди — Существа хрупкие, прощаются на всякий случай. Но наши-то что? Кошки, Духи… Да и Мо, к слову.

Ну да ладно, что с них взять.

В конце концов, подумал я, усаживаясь на Диване поудобнее, всем нам, возможно, недолго осталось топтать эти Миры. В конце концов, мы тоже не такие прочные, как нам всегда казалось.

Может быть, и нам стоит иногда прощаться.

Может быть. Иногда.

А, Первый?

…

Глава 17.

Тишина.

В огромное окно Кабинета заглядывает парочка лун: голубая, размером побольше, и красная — поменьше. Вопрос лишь в том, правда ли это луны, или тоже какая-нибудь диковинная иллюзия.

Воины Радуги разбрелись по комнатам, и сейчас, наверное, крепко спят. А я остался в Кабинете Мо. Здесь как-то спокойнее, что ли…

Самого Хозяина Дома, впрочем, не видно. Куда он делся? Спит?

Вторая ночь в Межмирье. Интересно, к этому месту вообще можно привыкнуть? И как только Мо это удаётся… И ладно ещё Мо, но как это удаётся Ват-У, Смерти, или Вертиго (которого я, правда, так ни разу и не видел)?

Я не могу спать. Стыдно сказать, но я боюсь спать. Боюсь своих снов. Боюсь снова увидеть что-нибудь… слишком плохое. Или слишком хорошее. В этом Мире, по-моему, всё слишком, всё чересчур, как в каком-то неведомом зазеркалье. Конечно, если Межмирье действительно Мир Снов, то в этом, наверное, нет ничего удивительного… Хотя Мо говорил, что оно ничего не выдумывает само; тогда, выходит, дело во мне?

Глупо рассуждать о том, прав Первый или нет. У Первого всегда была своя правда — универсальная, верная в любых условиях. А может, ему просто удавалось преподнести всё так, что любые его слова и трактовки казались нам самой логичной и существенной правдой? Мы ведь не сомневались в нём — за исключением того момента, когда произошёл Раскол, конечно, — ведь он с самого Начала был отличным оратором. Ведь даже в дни Войны, когда Духи, истощённые бесконечными сражениями, отказывались брать в руки меч, он всегда ухитрялся сказать нам что-нибудь этакое; что-нибудь, что воодушевляло, наполняло силами, вновь и вновь разжигая усталое пламя вражды. И мы снова бросались в бой, забыв обо всём, кроме его слов. Мы бросались в бой, очертя голову, чувствуя только одно — сопричастность чему-то великому. Нашему Ордену. Нашей истории. Нашей Родине — Истоку.

Ради чего мы прожили эту вечность, Первый?

Ты говоришь, Эпоха кончается — но, быть может, для нас это сродни Благой Вести? Может, и Войн больше не будет? И не будут нужны ни Воины Радуги, ни Орден с Паладинами, ни даже Кошачьи Вооружённые Силы? И боль не будет нашим единственным чувством…

— А как бы ты отреагировал, если бы узнал, что мы родились из боли? — говорит Первый, похожий на мумию в белом саване, что упокоилась в чёрном кресле Мо.