И будет вечен вольный труд

1857

Песня бобыля

Ни кола, ни двора, Зипун — весь пожиток… Эх, живи — не тужи, Умрешь — не убыток! Богачу-дураку И с казной не спится; Бобыль, гол как сокол, Поет-веселится. Он идет да поет, Ветер подпевает; Сторонись, богачи! Беднота гуляет! Рожь стоит по бокам, Отдает поклоны… Эх, присвистни, бобыль! Слушай, лес зеленый! Уж ты плачь ли, не плачь — Слез никто не видит, Оробей, загорюй — Курица обидит. Уж ты сыт ли, не сыт,— В печаль не вдавайся; Причешись, распахнись, Шути-улыбайся! Поживем да умрем,— Будет голь пригрета… Разумей, кто умен, — Песенка допета!

1858

«Теперь мы вышли на дорогу…»

Теперь мы вышли на дорогу, Дорога — просто благодать! Уж не сказать ли: слава богу? Труд совершён. Чего желать? Душе — простор, уму — свобода… Да, ум наш многое постиг: О благе бедного народа; Мы написали груду книг. Все эти дымные избенки, Где в полумраке, в тесноте Полунагие ребятенки Растут в грязи и нищете, Где по ночам горит лучина И, раб нужды, при огоньке, Седой как лунь старик-кручина Плетет лаптишки в уголке, Где жница-мать в широком поле, На ветре, в нестерпимый зной, Забыв усталость поневоле, Малютку кормит под копной. Ее уста спеклися кровью, Работой грудь надорвана… Но, боже мой! с какой любовью Малютку пестует она! Все это ныне мы узнали, И наконец — о мудрый век! Как дважды два, мы доказали, Что и мужик наш — человек. Все суета!.. махнем рукою… Нас чернь не слушает, молчит, Упрямо ходит за сохою И недоверчиво глядит. Покамест ум наш созидает Дворцы да башни в облаках, Горячий пот она роняет На нивах, гумнах и дворах, В глухой степи, в лесной трущобе, Средь улиц сел и городов, И, утомясь, в дощатом гробе Опочивает от трудов. Чем это кончится?.. Едва ли, Ничтожной жизни горький плод, Не ждут нас новые печали Наместо прожитых невзгод.

1860

«Падет презренное тиранство…»

. Падет презренное тиранство, И цепи с пахарей спадут, И ты, изнеженное барство, Возьмешься нехотя за труд. Не нам — иному поколенью Отдашь ты бич свой вековой И будешь ненавистной тенью, Пятном в истории родной… Весь твой разврат и вероломство, Все козни время обнажит, И просвещенное потомство Тебя проклятьем поразит. Мужик — теперь твоя опора, Твой вол — и больше ничего — Со славой выйдет из позора, И вновь не купишь ты его. Уж всходит солнце земледельца!.. Забитый, он на месть не скор; Но знай: на своего владельца Давно уж точит он топор…

Между 1857 и 1861

Жизнь

Жизнь раскинулась вольною степью… Поезжай, да гляди — не плошай! За холмов зеленеющей цепью Ты покоя найти не желай. Хорошо под грозою-метелью, Хорошо под дождем проливным По степям, в бесконечном веселье, Тройкой бешеной мчаться по ним! Ну ж, ямщик! Пристегни коренную, Что насупился? Вдаль погляди: Что за ширь! Ну-ка песню родную, Чтобы сердце заныло в груди, Чтобы вышли проклятые слезы, Те, что гнетом легли над душой, Чтобы в даль, под небесные грозы Нам лететь бесконечно с тобой.

Алексей Николаевич Плещеев

1825–1895

«Вперед, без страха и сомненья…»

Вперед, без страха и сомненья На подвиг доблестный, друзья! Зарю святого искупленья Уж в небесах завидел я! Смелей! Дадим друг другу руки И вместе двинемся вперед, И пусть под знаменем науки Союз наш крепнет и растет! Жрецов греха и лжи мы будем Глаголом истины карать, И спящих мы от сна разбудим, И поведем на битву рать! Не сотворим себе кумира Ни на земле, ни в небесах; За все дары и блага мира Мы не падем пред ним во прах!.. Провозглашать любви ученье Мы будем нищим, богачам, И за него снесем гоненье, Простив озлобленным врагам! Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой, В заботах тяжких истощил; Как раб ленивый и лукавый, Талант свой в землю не зарыл! Пусть нам звездою путеводной Святая истина горит; И, верьте, голос благородный Недаром в мире прозвучит! Внемлите ж, братья, слову брата, Пока мы полны юных сил: Вперед, вперед и без возврата, Что б рок вдали нам ни сулил!

1846

Весна

Песни жаворонков снова Зазвенели в вышине. «Гостья милая, здорово!» — Говорят они весне. Уж теплее солнце греет, Стали краше небеса… Скоро все зазеленеет — Степи, рощи и леса. Позабудет бедный горе, Расцветет душой старик… В каждом сердце, в каждом взоре Радость вспыхнет хоть на миг. Выйдет пахарь на дорогу, Взглянет весело вокруг; Помолясь усердно богу, Бодро примется за плуг. С кротким сердцем, с верой сильной Весь отдался он трудам — И пошлет господь обильный Урожай его полям!

1861

«Блажен не ведавший труда…»

Блажен не ведавший труда, Но щедро взысканный от неба. Блажен не евший никогда Слезами смоченного хлеба. Вольней и легче дышит он, Здоров и телом, и душою, И не поникнет головою, Сомненьем ранним удручен. Светло, разумно и прекрасно Все в мире кажется ему; Он волноваться понапрасну Не даст ни сердцу, ни уму. Он не растратит духа силы Средь мелких, будничных забот И безмятежно до могилы, Не спотыкаясь, добредет. Но сколько бедных и голодных Свой черствый хлеб, свой тяжкий труд За эту жизнь без скал подводных — За этот рай не отдадут!

1861

«Отдохну-ка, сяду у лесной опушки…»

Отдохну-ка, сяду у лесной опушки; Вон вдали — соломой крытые избушки, И бегут над ними тучи вперегонку Из родного края в дальнюю сторонку. Белые березы, жидкие осины, Пашни да овраги — грустные картины; Не пройдешь без думы, без тяжелой, мимо. Что же к ним все тянет так неодолимо? Ведь на свете белом всяких стран довольно, Где и солнце ярко, где и жить привольно. Но и там, при блеске голубого моря, Наше сердце ноет от тоски и горя, Что не видят взоры ни берез плакучих, Ни избушек этих сереньких, как тучи. Что же в них так сердцу дорого и мило? И какая манит тайная к ним сила?

1861

Родное

Свесилась уныло Над оврагом ива, И все дно оврага Поросло крапивой. В стороне могила Сиротеет в поле: Кто-то сам покончил С горемычной долей! Вон вдали чернеют, Словно пни, избушки; Не из той ли был он Бедной деревушки? Там, чай, труд да горе, Горе без исхода… И кругом такая Скудная природа! Рытвины да кочки, Даль полей немая; И летит над ними С криком галок стая… Надрывает сердце Этот вид знакомый… Грустно на чужбине, Тяжело и дома!

1862

Отчизна

Природа скудная родимой стороны, Ты дорога душе моей печальной! Когда-то, в дни моей умчавшейся весны, Манил меня чужбины берег дальный… И пылкая мечта, бывало, предо мной Рисует все блестящие картины: Я вижу свод небес прозрачно-голубой, Громадных гор зубчатые вершины… Облиты золотом полуденных лучей, Казалось, мирт, платаны и оливы Зовут меня под сень раскидистых ветвей, И розы мне кивают молчаливо… То были дни, когда о цели бытия Мой дух, среди житейских обольщений, Ещё не помышлял… и, легкомыслен, я Лишь требовал у жизни наслаждений. Но быстро та пора исчезла без следа, И скорбь меня нежданно посетила… И многое, чему душа была чужда, Вдруг стало ей и дорого и мило. Покинул я тогда заветную мечту О стороне волшебной и далекой… И в родине моей узрел я красоту, Незримую для суетного ока… Поля изрытые, колосья желтых нив, Простор степей, безмолвно величавый, Весеннею порой широких рек разлив, Таинственно шумящие дубравы, Святая тишина убогих деревень, Где труженик, задавленный невзгодой, Молился небесам, чтоб новый, лучший день Над ним взошел — великий день свободы, Вас понял я тогда. И сердцу та близка Вдруг стала песнь моей страны родимой — Звучала ль в песне той глубокая тоска Иль слышался разгул неудержимый. Отчизна! Не пленишь ничем ты чуждый взор… Но ты мила красой своей суровой Тому, кто сам рвался на волю и простор, Чей дух носил гнетущие оковы…

1859–1869

Михаил Ларионович Михайлов

1829–1865

Помещик

Когда-то и я в Петербурге живал, Писателей всех у себя принимал И с гордой улыбкой являлся на балах… Стихи мои очень хвалили в журналах: Я в них и свободу и истину пел, Но многих представить в ценсуру не смел. Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! Политикой также заняться любил — В кондитерских все я журналы следил… Читал я философов… Сам рассужденье Писал о народном у нас просвещеньи… Потом за границей я долго блуждал, Палаты, Жорж Санда, Гизо посещал. Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! В чужбине о родине я сожалел, Скорей воротиться домой все хотел — И начал трактат (не окончил его я) О том, как нам дорого вчуже родное. Два года я рыскал по странам чужим: Все видел — Париж, Вену, Лондон и Рим. Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! Приехавши в Питер, соскучился я… Казна истощилась порядком моя. Поехал в деревню поправить делишки, Да все разорились мои мужичишки!.. Сначала в деревне я очень скучал И все перебраться в столицу желал. Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! А нынче так, право, меня калачом Туда не заманишь. И славный здесь дом, И повар обед мне готовит прекрасный; Дуняшке наделал я платьев атласных. Пойдешь погулять — вкруг мальчишки бегут… (Пострелы! они меня тятей зовут.) Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! С соседями езжу я зайцев травить; Сойдемся ль — за карты, а после попить… Прекрасные люди мои все соседи, Хоть прежде твердил я с презреньем: «Медведи!» Политику бросил — и только «Пчелу» Читаю от скуки всегда поутру. Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! Однажды я как-то письмо получил: Писал мне приятель мой, славянофил, Чтоб ехал скорее к нему я в столицу — Тащить меня вздумал опять за границу… Но я отвечал ему: «Милый мой друг! В себе воскресил я народный наш дух!» Эй, Ванька! скорее собак собирай! Эй, Сенька! живее мне лошадь седлай! «Мне ладно в деревне: здесь сладко я сплю, Гоняться с собаками в поле люблю. С житьем не расстануся патриархальным, Дышу теперь духом я национальным!.. Ко мне, братец, лучше сюда приезжай: Народность в деревне моей изучай!» Что ж, Ванька-каналья! чего же ты ждешь? Да скоро ль ты, Сенька, Гнедка приведешь? С тех пор мой приятель ко мне не писал… И слышал я, нынче известен он стал Своими трудами. Знакомцы другие — Все люди теперь тоже очень большие… А все отчего? Нет деревни своей: А то бы гонялись за зайцами в ней!! Мерзавцы! уж сколько я вам говорю!.. Постойте! ужо я вам спину вспорю.