И плеск чужой воды… Русские поэты и писатели вне России. Книга вторая. Уехавшие, оставшиеся и вернувшиеся

За восемь лет, в 1958 году, Ахматова писала, спокойно сознавая, что будет потом:

Здесь все меня переживет,Все, даже ветхие скворешниИ этот воздух, воздух вешний,Морской свершивший перелет,И голос вечности зоветС неодолимостью нездешней,И над цветущею черешнейСиянье легкий месяц льет.И кажется такой нетрудной,Белея в чаще изумрудной,Дорога не скажу куда…Там средь стволов еще светлее,И все похоже на аллеюУ царскосельского пруда.

В концовку стихотворения можно вплести венки стихотворений многих поэтов, посвященных Ахматовой, но они будут, по всей вероятности, проигрывать стихотворной чеканке бесподобной Анны. Кстати, ее портреты рисовали многие художники, в том числе и Анненков, и Альтман (почти шедевр), но, как считал художник Милашевский, никому не удалось передать «чего-то мягкого и задумчивого, чего-то очень русского», что было присуще Ахматовой. И мало кому удалось проникнуть в глубины ее творчества, а такую попытку сделал Осип Мандельштам в своем «Письме о русской поэзии»: «Ахматова принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века. Не было бы Ахматовой, не будь Толстого с “Анной Карениной”, Тургенева с “Дворянским гнездом”, всего Достоевского и отчасти даже Лескова.

Генезис Ахматовой весь лежит в русской прозе, а не поэзии. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психологическую прозу».

Да. Но бесспорно одно: Анна Ахматова великая.

Классики штамп – Мандельштам

Мандельштам Осип Эмильевич (1891, Варшава – 1938, лагерь под Владивостоком).

Я рожден в ночь с второго на третьеЯнваря в девяносто одномНенадежном году – и столетьяОкружают меня огнем.

Мандельштам ощутил тревогу с самого рождения. «Невозможно себе представить судьбу страшней мандельштамовской – с постоянными гонениями, арестами, бесприютностью и нищетой, с вплотную подступившим безумием, наконец, со смертью в лагерной бане, после чего его труп, провалявшись на свалке, был выброшен в общую яму…» (Станислав Рассадин).

Анна Ахматова и Осип Мандельштам. По мнению специалистов, их имена должны быть рядом в истории русской поэзии. Он ценил ее не меньше, чем она его. «С Осипом я дружна смолоду», – признавалась Ахматова. И в Париже говорила Лурье: «Жена Осипа Эмильевича, Надежда Яковлевна, до сих пор мой ближайший друг. Это был на редкость счастливый брак. Правда, Мандельштам влюблялся часто, но быстро забывал. Успеха у дам не имел никакого. В меня он был влюблен три раза. Любил говорить: “Наденька, наши стихи любят только твоя мама да Анна Андреевна…”», но это все милости.

А так оба – и Анна Андреевна, и Мандельштам – пережили много не только горьких минут, но и горчайших лет жесткой критики и почти забвения, а впоследствии, а Мандельштам после смерти, были озарены литературной славой.

Правда, возникает и третья большая поэтическая фигура – Владимир Маяковский. Любопытно, что, будучи полярными противоположностями, Маяковский и Мандельштам не любили друг друга (обычно у противоположностей, напротив, бывает притяжение). Валентин Катаев вспоминал, как был свидетелем их случайной встречи в гастрономе на Тверском бульваре. Маяковский закупал там кучу продуктов: икру, осетровый балык, копченую колбасу, швейцарский сыр, шесть бутылок «Абрау-Дюрсо» и прочее, и в этот момент в магазин вошел Осип Мандельштам. Они холодно раскланялись.

Маяковский – горлопан, трибун, пропагандист власти, певец социализма, а кто такой Мандельштам? Какой-то блаженный поэт и, как выразился Эмилий Миндлин, «дервиш с гранитных набережных холодного Санкт-Петербурга». По юности ходивший к Мережковским, где к нему благоволила Зинаида Гиппиус, и получивший прозвище «Зинаидин жиденок». Хочется хмыкнуть: н-да!.. Но что об этом!..

Выделим для данной книги только один аспект: Мандельштам и Европа… У юного Осипа была прекрасная возможность остаться там, на Западе, и избежать своей трагической судьбы в советской России, но он этого не сделал. У него и в мыслях этого не было: жить вне России!..

Вспомним биографию Осипа Эмильевича. Его семья переселилась в Петербург, когда маленькому Осипу было четыре года. С девяти лет (1900–1907) он в Тенишевском училище. Пылкий юноша увлекся народническо-эсеровскими идеями, и родители – Эмиль Вениаминович и Флора Осиповна, обеспокоенные политическими увлечениями сына, отправили его за границу. Два года с перерывами Осип жил во Франции и Германии, слушал лекции в Сорбонне и Гейдельберге, посетил Швейцарию и Италию. Этот период был единственным «очным» знакомством Мандельштама с Европой, с ее искусством, культурой и архитектурой. Все увиденное и перечувствованное он воплотил в поэтические образы и художественно-философскую ткань своего творчества. Говоря другими словами, Осип Мандельштам был весь пронизан европейской культурой. Эдакий петербургский европеец. Об этом ярко говорят строки стихотворения «Европа» (1914):

Как средиземный краб или звезда морская,Был выброшен последний материк.К широкой Азии, к Америке привык,Слабеет океан, Европу омывая.Изрезаны ее живые берега,И полуостровов воздушны изваянья,Немного женственны заливов очертанья:Бискайи, Генуи ленивая дуга…Завоевателей исконная земля —Европа в рубище Священного Союза:Пята Испании, Италии Медуза,И Польша нежная, где нету короля.Европа цезарей! С тех пор, как в БонапартаГусиное перо направил Меттерних, —Впервые за сто лет и на глазах моихМеняется твоя таинственная карта!

Если подряд читать стихи Мандельштама, то даже навскидку можно найти множество строк, связанных с Европой, с ее мифами, историей, культурой. Вот только маленькая выборка строк:

– Останься пеной, Афродита,И в слово, в музыку вернись…– Души готической рассудочная пропасть…– И лютеранский проповедникНа черной кафедре своей…– У Чарльза Диккенса спросите,Что было в Лондоне тогда?..– Поговорим о Риме – дивный град!..– Бессонница, Гомер. Тугие паруса.Я список кораблей прочел до середины…– Я вспоминаю Цезаря прекрасные черты —Сей профиль женственный с коварною горбинкой.

А знаменитое стихотворение Мандельштама, где он поднимает бокал и пьет, а далее перечисление, за что он пьет:

За музыку сосен савойских,Полей Елисейских бензин,За розу в кабине рольс-ройсаи масло парижских картин…

Просто сплошной наплыв европейских впечатлений и возникающие параллельно мысли:

В Европе холодно. В Италии темно.Власть омерзительна, как руки брадобрея.О, если б распахнуть, да как нельзя скорее,На Адриатику широкое окно…

Однако вернемся от поэзии к поре европейской учебы Мандельштама. Легко представить, как юный Осип небрежно скользит по бульвару Сен-Мишель, с рассеянным видом сидит на занятиях в Сорбонне, с надменно откинутой головой читает стихи в каком-нибудь парижском кафе, а может быть, и в «Ротонде»:

О вещая моя печаль,О тихая моя свободаИ неживого небосводаВсегда смеющийся хрусталь!

Но всему приходит конец. Закончились и европейские путешествия. «Осенью 1910 года из третьего класса заграничного поезда вышел молодой человек. Никто его не встречал, багажа у него не было – единственный чемодан он потерял в дороге.