И тысячу лет спустя. Трэлл

— Черт!

Марк смял пачку и бросил себе под ноги, осмотрелся по сторонам, закатил глаза, поднял пачку, отнес к урне и вызвал такси в госпиталь.

Тем вечером Марина, не зная, какую беду навлекла на Александра случайно увидевшись с ним, сидела за книгой Мирославы. Текст пугал не столько тем, что он менялся, сколько тем, на что он менялся и как.

— «В ту холодную ночь Райан и Марна лежали голова к голове, тянулись друг к другу руками…», — едва шевеля губами, прочла вслух Марина.

«Ударили последние сильные морозы. Катарины больше не было, и никто не пришел, чтобы спроведаться о состоянии плененных. Неизвестная болезнь сначала свалила чужестранку Марну, трэлл же держался до последнего. Он пытался быть как можно ближе к хворающей, чтобы читать молитвы. Она же сама была в бреду. Она бредила о Боге и о своем мире. И Райан, не понимая ее, только внимательно слушал, а когда же бедняжка делала паузы, то продолжал молиться о ее здравии.

С той ночи многое изменилось в Ладоге. Семя вражды было посеяно на ее земле, орошенной кровью и выжженной погребальным костром. Конунг Рёрик и ярл Харальд отдалились. Как и князь Олег отдалился от сестры своей Ефанды, гнушаясь ее видений о дальнейшей судьбе Хольмгарда.»

Марина встала из-за стола, пересела на диван, но и там ей не было покоя.

— Она бредила о Боге и о своем мире… — повторила она строчку из книги.

Марина выглянула из окна — вдалеке хорошо было видно аэропорт, и самолеты, готовясь к посадке каждые полчаса, гудели над гостиницей.

— Тот, кто меняет текст… будто шутит над тобой, Мирослава… И кому известно, что ты теперь не здесь?

Марина снова посмотрела в ноутбук и тяжело вздохнула. Нос заложило от подступающих слез.

Марина погладила длинными пальцами текст на скользком экране ноутбука. Погладила так боязливо и осторожно, будто касалась самой Мирославы.

— Кто бы это ни делал… Теперь я могу видеть тебя и быть с тобой. Мне страшно, Мирослава. Что будет со мной, когда ты все исправишь? Пойму ли я это? Останусь ли жива? Быть может, и вовсе ничего не замечу, когда меня не станет?

Глава 15. Мовница

Прошло двенадцать дней, с тех пор как Мирослава была брошена в темницу. Двенадцать дней, с тех пор как Райан понес наказание, Рёрик похоронил верного друга, а Катарина была вместе с ним сожжена. Двенадцать дней, с тех пор как Ефанда дала обещание Олегу хранить его тайну, пусть и мучилась из-за этого и боялась мужа, а сам Олег искал пропавшую с глаз ведьму и все никак не мог дождаться весточки от Иттан. То были двенадцать дней истинного спокойствия, будто все самое плохое случилось враз, и теперь варяги с удовольствием отдыхали и наслаждались послевкусием и шлейфом всех тех бед, которые наворотили прежде. Это как день ото дня давить прыщ, вскочивший на самом чувствительном месте лба, испытать боль, а после — облегчение, и больше к лицу не возвращаться.

Погода наладилась. Снега сменились дождями. Волхов почти отошел. Редкие льдины проплывали по его водной глади. В кое-каких местах черная земля покрылась ковром молодой зеленой травы. Викинги и словене облегчились в своих одеждах, сменили шубы на накидки и открыли головы. День стал светлее и длиннее, а землянки уже не топились так жарко, как прежде. Рёрик готовился к дороге в Хольмгард, чем вызвал много вопросов у доброй половины воинов. Не всем были довольны тем, что викинги идут на хазаров, убивать и умирать за чужое племя. Но слово конунга было законом, и потому точились топоры, штопались новые куртки и строгался новый драккар.

Рёрик и Харальд почти не говорили. Конунг все гадал, что такое Катарина не успела ему поведать. Он думал о многом, отчего Харальд мог точить на него зуб: о рыжеволосом трэлле, которого Рёрик не называл по имени, о Фризии и походе на Хольмгард, но уж точно не об Ефанде. Харальд же чувствовал некую вину и хотел помириться с братом. Утред только целыми днями строил новый драккар и молил богов показать ему верный путь, показать ему, кто он есть и где его место в этом мире.

На берегу уже укладывались ладьи. В них клали все самое необходимое: запасы еды и пресного питья, оружие, дары словенам. И это был бы самый обычный рабочий день викингов, если бы не случилось следующее…

Когда Бруни прыгнул в воду, он попал в ловушку. Над рекой не стояли Олег и Глеб, как то было прежде. Его некому было спасти. Некому было вытащить мокрую шкурку сильной рукой из стремительного и убийственного потока воды. Пес царапал лед изнутри, когда волны переворачивали его лапами кверху. Он сломал несколько когтей, отморозил хвост и лапы. Вдруг лед растаял, а течение прекратилось. Оно будто проходило мимо, а пес оставался на месте, заглатывая воду в легкие. Бруни зажмурил глаза от ярко-желтого, будто солнечного света, ниоткуда появившегося в черной воде.

— Тяни! Пособи! — донеслось сверху, и Бруни не без труда вынули из воды, почти вышвырнули. Мокрый и скользкий пес прокатился земле несколько метров.

Он оказался в сетке, что словене разместили у берега реки возле бань, в которых парились, а после прыгали в ледяную воду. Забавы ради. Сетка располагалась полукругом и крепилась к длинным кольям, загнанным в дно Волхова еще летом. Так у общины появилось безопасное место для купания после бани и стирки вещей. Здесь словене не опасались русалок, которые могли укусить их за пятки.

— Это же волк той рабыни, — Глеб ножом разрезал сетку, душившую Бруни.

— Ах, жаль, что Олежка уж ускакал, он долго этого волка искал и ждал, — вдохнула Алинка.

Еще минуту назад пес, казалось, был на грани гибели, но как только его лапы коснулись земли, он тут же соскочил, цапнул Глеба за пальцы (словно в отместку за то, что словен ранее ударил его ножом и чуть не разбил череп) и побежал прямо на противоположный берег.

— Ишь какой!

— Надо было его еще тогда кончить! — Глеб облизнул пальцы от крови.

Так Бруни оказался в лесу. Но одному ему бродить не пришлось. Через сутки на запах чужака и крови пришли волки. Окровавленный полупес-полуволк было поджал свой обмороженный хвост, но головы не опустил. Стая окружила Бруни. Вожак скалился, обнюхивал его и, наконец, на своем, на-волчьем, сообщил другим, что здесь чужак и он им не нужен. Бруни был на волоске от скорой смерти, но одна из волчиц, самая молодая, худенькая и хиленькая, заступилась за пса. Вожак ее не тронул. Видать, у них были свои счеты и свои отношения. Однако из стаи она была изгнана, и вот теперь полупес-полуволк остался вдвоем с больной слабой волчицей. Они бродили по лесу в поисках пропитания. Бруни же искал хозяйку, а волчица только и брела за ним. И было не понять: зачем она отбилась от стаи и почему осталась с псом.