И жили они долго и счастливо

Зеркало отражало что-то не слишком красивое. Недосып и постоянное ощущение, что еще немного и она окажется пациентом Горбунка, если не сразу психбольницы, сделали свое дело. Василиса выглядела изнуренной. Мелькнула мысль: а захочет ли он вообще целовать ее такую? Скажет свое «фи» и гордо удалится. Василиса закрыла лицо руками: и о чем она только думает?

В парке было тихо. Василиса пришла первая. Она специально купила по дороге булку, чтобы было чем занять руки. Не вязание же с собой брать на такой разговор, в самом деле. По дороге все пыталась представить, как сделает это. И какова будет реакция Кощея. И что будет после? А что, если она правда вспомнит? А если нет? А если это его коварный план? Но выносить все это дальше она не могла.

Наверное, она перенервничала, но вид Кощея не вызвал у нее совершенно никаких чувств, она съязвила пару раз по привычке, стараясь не смотреть ему в глаза. Было в них что-то такое… «Вот сейчас, — думала Василиса. — Нет, лучше сейчас». «Надо просто предложить ему это. Деловое предложение, ничего больше…» Она так давно не целовалась, что вообще уже не была уверена, как это делать.

«Как на велосипеде кататься, стоит один раз научиться и уже не забудешь», — сказала бы Настасья. Она любила подобные сравнения.

А потом Кощей сказал про дочь, и это выбило почву из-под ног. Она никогда никому не рассказывала. Кому она вообще могла бы доверить подобное. И почему?

Василиса попросила Кощея рассказать об их браке и о свадьбе просто, чтобы дать себе время, и сама себя неожиданно поймала на том, что ей интересно. Кощей не вызывал отвращения. С ним было спокойно. Как в ее снах.

На самом деле они ведь впервые просто разговаривали.

«Мы ждем тебя дома. Я и ужин», — вспомнила Василиса одно из его сообщений в их переписке. И решилась.

«Черт», — подумала она сразу после.

У Кощея было такое лицо, словно его только что поцеловала не она, а совершенно незнакомый человек с улицы. И он как-то слишком пристально ее разглядывал.

— Да знаю я, как выгляжу, — вздохнула она. — Кош, ну что ты так смотришь?

И в этот момент Кощей рванулся и прижал ее к себе. Обнял так, что перехватило дыхание. Василиса, вжатая носом ему в грудь, поерзала, устраиваясь удобнее, вдохнула поглубже родной запах, улыбнулась. И вдруг поняла, что изменилось. Память не хлынула потоком, скорее кто-то протер запотевшее стекло, и она увидела все, что было за ним, и только потом осознала, что именно увидела.

Вот тогда-то, от внезапного понимания того, что в действительности произошло, ее и накрыло.

— Все, все, — шептал Кощей, укачивая ее как ребенка, пока она судорожно цеплялась за его пиджак, пытаясь продышаться.

— Все, все закончилось…

Но ничего не закончилось. Она обнимала его все крепче и крепче, пытаясь спрятаться, а мир вокруг, который еще всего лишь несколько мгновений назад был таким понятным и приветливым, вдруг оказался неуютным, опасным местом, в котором она не способна была сама себя защитить.

Она едва не потеряла мужа. Хуже, она едва не потеряла все, что было между ними.

Кто мог быть настолько жесток, чтобы лишить ее памяти о самых счастливых годах в ее жизни?..

— Отвези меня домой, — попросила она, и Кощей с готовностью исполнил эту просьбу.

***

Василиса появилась в его кабинете ближе к обеду. Наконец-то выбралась из своей комнаты, где просидела, заперевшись, несколько часов. Она была бледна, и поверх теплого домашнего халата накинула шаль и куталась в нее, хотя конец августа напоследок баловал погодой, и в доме тоже было тепло. Дурной знак.

Кощей корпел над исковым заявлением. Дело было тоже дурное, требовало знания множества местных локальных нормативных актов, единой базы которых отродясь не водилось, зато было множество иных актов, которые дополняли, отменяли и уточняли ранее принятые и о существовании которых для начала нужно было хотя бы догадаться. Кощей взялся за все это, желая хоть немного отвлечься от ситуации с Василисой, уйти с головой в работу и забыться, но теперь, после того, как к жене вернулась память, он заново осмотрел фронт работ и пришел к выводу, что нужно было просить вдвое больше заявленной цены.

Василиса опустилась в кресло и вопреки обыкновению не стала подбирать ноги.

— Не уверена, что смогу выйти на работу на этой неделе, — пробормотала она, глядя куда-то в точку. — Вообще не уверена, что готова выходить из дома и с кем-то общаться.

— Я сам позвоню Баюну, — кивнул Кощей, мучась от невозможности ей помочь.

Он мог бы сказать, что теперь она в безопасности и такое больше никогда не повторится, но их доверие друг к другу строилось именно на том, что они друг другу не врали.

Василиса перевела взгляд в окно, помолчала немного.

— Я кое-что вспомнила, Кош. Вспомнила, когда потеряла память. После утренней лекции ко мне подошла одна из слушательниц. Она ходила ко мне уже почти месяц. Она задала несколько вопросов по теме и угостила меня яблоком. Я съела его по дороге в кабинет. И вот на этом месте все обрывается. Зелье было в яблоке. Кош, ты знаешь, кто это мог быть?

Кощей промолчал, обдумывая ответ, и Василиса нахмурилась.

— Не смей врать, у тебя уголки губ напряглись, ты прекрасно понял, о ком идет речь. Ну?

— Это дело рук Марьи, — наконец неохотно ответил Кощей. — Моей первой жены.

Василиса побледнела еще больше, хотя казалось сильнее уже некуда.

— Марья? — неверяще выдохнула она. — Но откуда ты?..

— Она приходила ко мне. До и после того, как ты потеряла память. Поэтому я точно знал, в чем причина и каково противоядие.

Василиса выпрямилась в кресле.

— Ты хочешь сказать, — медленно начала она, — что тебя навещает твоя бывшая жена, которая десять лет продержала тебя в цепях, а ты молчишь? И ничего мне не говоришь? Почему ты мне не сказал?

— Потому что не хотел тебя волновать. И еще не знал, какая у тебя будет реакция. Ты не поверила, что я могу защитить тебя от маленького огонька, а тут… Марья.

— Реакция. Отлично.

Василиса сделала глубокий вздох, встала с кресла и отошла к полкам, отвернувшись от него.

— И давно вы стали мило болтать наедине? Чего она от тебя хочет?

Кощей нахмурился и откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди. Ему на мгновение показалось, что в голосе Василисы мелькнула ревность.