И жили они долго и счастливо

— Наши разговоры вряд ли можно назвать милой болтовней. Так что не нужно ерничать. Я ее не приглашал. А хочет она бессмертия. Говорит, нашла источник огромной силы и желает разделить его со мной, если я обеспечу ее вечной жизнью.

— Что? — Василиса резко обернулась. — Мы должны доложить на Буян! Она опасна, она безумна, Кош. Или ты…

В глазах у Василисы отразился неоконченный вопрос, и Кощей прикрыл глаза. И чем он заслужил такое недоверие? Ах да, порой молчание — та же ложь.

— У меня уже есть законная жена, другая мне нужна. И силы у меня достаточно. Что касается Марьи, то она вне юрисдикции Буяна.

— Все, кто появляются в нашем мире, находятся под юрисдикцией Буяна, — сжав зубы, ответила Василиса.

— Василиса, — Кощей подался вперед, лицо его потемнело. — Марья — это мое личное дело. Я разберусь с ней сам. И впутывать в это Лебедь мы не будем. Поклянись, что ты ничего никому не расскажешь.

Василиса пошатнулась. Несколько секунд она смотрела на него так, будто увидела впервые, и Кощей вдруг испугался. Вот прямо сейчас происходило то, чего он и боялся, когда решил ничего не говорить ей. И он не знал, как теперь все это исправить.

— Никому и никогда я не доверяла так, как тебе, — прошептала Василиса. — Я уже не уверена, что рада, что ко мне вернулась память.

И она порывисто вышла из кабинета, впрочем, не позволив себе хлопнуть дверью.

Это было жестоко, но он это заслужил. Кощей перевел взгляд на исковое заявление на экране ноутбука и ощутил почти маниакальное желание погрязнуть в местных локальных актах навсегда.

Когда вечер стал плавно перетекать в ночь, Кощей пошел искать Василису и нашел её на кухне. Она заваривала чай в чайничке и не обернулась на его шаги.

— Ты пойдешь спать? — спросил он.

— Пока не собиралась, — холодно отозвалась она.

— Послушай, я понимаю, ты злишься на меня, но…

— Как взрослая женщина, — перебила его Василиса, и он отметил, как задрожали ее руки, — я должна выслушать твои доводы, признать их разумными и достаточными и успокоиться. Сделать вид, что ничего особенного не произошло. Но единственное, чего мне на самом деле хочется, это устроить скандал, закатить истерику, бить посуду, в общем, сделать все возможное, чтобы ты понял, до чего мне сейчас тошно. Я ведь теперь не могу не думать о том, что еще ты мог утаить от меня, чтобы сберечь мое спокойствие. Я доверяла тебе… И как теперь… Скажи мне хотя бы, ты ведь не сказал не потому, что все еще любишь ее?

Василиса обернулась. Глаза у нее были красными и опухшими. Кощей тяжело вздохнул и принялся доставать из шкафчика все необходимое для варки кофе. Не то чтобы ему его хотелось, но необходимо было занять чем-то руки, чем-то хорошо знакомым, что можно было бы делать почти автоматически, это помогало сосредоточиться.

— Я никогда ее не любил, — ответил он, насыпая кофе в турку. — Может быть, поэтому и простил так легко.

— Зачем же ты тогда женился на ней?

Кощей усмехнулся, отмерил нужное количество воды.

— Всю свою жизнь Марья гналась за тремя вещами: за силой, за знаниями и за бессмертием. Всего этого у меня было в избытке. Она пришла ко мне и попросила учить ее. А я предложил в обмен выйти за меня замуж. Я не думал, что она согласится, но она даже раздумывать не стала. А я… Тогда я еще верил, что брак сам по себе является способом сбежать от одиночества.

Кощей встретился с Василисой взглядом. Им обоим было что сказать на этот счет. Поэтому они оба промолчали. Василиса тяжело опустилась на стул, ожидая продолжения.

В тишине Кощей дождался, когда поднимется пенка, и снял турку с плиты. Разлил кофе по чашкам и поставил на стол. Сел напротив жены.

— Поначалу меня все устраивало. Я учил ее, она показывала удивительные результаты. Я не планировал допускать ее ко всему. Вскоре, вероятно, она это поняла. На пятый год нашего брака она опоила меня, заковала, увезла из Нави и заточила в башне в своем замке. Она держала меня в беспамятстве достаточно долго, чтобы я ослаб, а потом дала мне очнуться. Десять лет в цепях… Всех почему-то пугает именно это. На самом деле самым страшным в том плену была всепоглощающая жажда. Мне казалось, я иссыхаю изнутри. Возможно, так и было.

Кощей сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить.

— Пять первых лет на цепях я каждую секунду тратил на то, чтобы придумать как отомстить ей пострашнее. Ну, это когда получалось не думать о том, как жутко хочется пить. А потом мне… наскучило, что ли. Приелось. И я стал думать о другом. Я думал о том, что доверял Марье, а она меня предала. И мне стало интересно, почему я вообще позволил себе ей доверять. А позволил, потому что захотел. Захотел испытать что-нибудь нормальное, человеческое. Потому что вся эта тьма во мне мне порядком опостылела. Наверное, я прожил с ней слишком долго, чтобы начать понимать, что к чему. После этого мне стала сниться мать… Она…

Кощей сбился и замолчал, словно затронул что-то совершенно недопустимое. Василиса не стала спрашивать, хотя о своей матери при ней он упоминал впервые. Она боялась спугнуть его откровенность. И потом, он был вправе рассказать только то, к чему был готов. Кощей не рассказывал про свой плен, вообще старался всячески обходить эту тему стороной, и то, что он сейчас заговорил об этом, означало две вещи: он пытается восстановить утраченное доверие. И он настолько ей доверяет.

— В общем, мне захотелось снова почувствовать что-нибудь светлое, — выдохнул Кощей, крутанул чашку на столе. — В замке у меня был припрятан на такой случай способ, и, вернувшись, я обратился к нему, — он резко выдохнул, видимо вспомнив что-то неприятное. — Я ошибся, Василиса, — покачал головой он. — Страшно ошибся. Совесть, эта частица Бога в человеке, вот что я пробудил в себе. Она жгла сильнее жажды. От нее было не спрятаться. Вернее, я мог бы. Мог бы остановить этот кошмар, но не захотел. Это был мой крест. Мои вериги. Я сознательно заставлял себя переживать каждый момент, за который мне хотелось умереть. Тогда, собственно, я и пошел к Смородине-реке… Но вернемся к Марье. Она прочитала каждую книгу в моей библиотеке, но так и не нашла ответа на свой главный вопрос.

— Она хотела узнать секрет твоего бессмертия, — прошептала Василиса.

Кощей кивнул.

— Но почему она выбрала именно тебя? Есть же Яга, Лебедь, Баюн, в конце концов.

— Яга и Лебедь — полубожественные сущности, боги, когда-то решившие остаться на земле и очеловечившиеся среди людей*. Баюн же вообще отголосок дыхания первозданного хаоса. Нет, ей нужен был тот, кто был человеком изначально.

— Ты рассказал ей?

Кощей покачал головой.

— Она приходила ко мне в башню. Угрожала. Умоляла. Кричала. Плакала. Пытала. Пыталась подкупить. Говорила, что ей это необходимо. Я молчал. Наверное, это была лучшая месть, которую я мог придумать, и уж тем более единственная, которую мог осуществить. Правда, она тоже нашла способ мне отомстить. Поставила в углу кадку с водой, заколдовала, чтобы вода была всегда свежей. Ты когда-нибудь замечала, что у воды тоже есть запах? О, как одуряюще она пахла, Василиса.

Кощей прикрыл глаза, облизал губы и потер запястье. Василиса перевела взгляд на его руки: когда-то сплетенные ею браслеты из лунной пряжи были на обеих, но видимо прямо сейчас даже они не могли помочь.

— Ну, а потом меня нашел этот ее мальчишка. Иван. Он пожалел меня. Дал мне воды. Первый глоток был ужасен. Горло обожгло так, будто в него влили расплавленный свинец. Но потом, постепенно, глоток за глотком, моя сила вернулась ко мне. И я разорвал цепи. В тот момент я словно заново родился. Во многих смыслах.