Игра на двоих

— О да, волчонок, — я слышу в его голосе улыбку. — Она стоит любой жертвы.

Я знаю, о ком он говорит. Когда-то Хеймитч поклялся пролить реки крови и затопить ими мир — и все ради меня, если потребуется. Похоже, пришло время вспомнить старые клятвы. Помучив меня еще минуту, сомнения уступают место желанию. Желанию чего-то большего. Потянуть носом воздух и вместо привычной свежести почуять тяжелый, приторный запах крови. Сжать в одной руке прохладную сталь клинка, а другой держать за горло бьющуюся в агонии жертву. Сжимать, сжимать, сжимать пальцы до тех пор, пока не услышишь хруст костей и предсмертные хрипы. Прижаться всем телом к стоящему рядом мужчине — сильнее, еще сильнее, стать с ним единым целым, чтобы не было понятно, где он и где я. Позволить ему делать все, что он захочет. Самой делать только то, что хочется.

Нечем дышать: воздух вокруг нас наполнен не живительным кислородом, но пряным запахом смертельно-опасных грехов, пороков, желаний, соблазнов. Кружится голова, в груди разливается тепло, а сердце гулко бьется где-то внизу живота. Хеймитч близко. Я не вижу его, но знаю, что он смотрит мне в глаза. Слегка наклоняется влево, я повторяю его движение, но вправо. Наши губы почти соприкасаются — едва, легко, невинно. И вдруг все меняется. Чувствую привкус крови. Жестоко. Страстно. Горько-сладко.

Его рука на моем животе, под тонкой майкой. Цепкие пальцы гладят и царапают одновременно. Он целует меня в шею, от чего по спине пробегает волна жара. Я обвиваю его ногу своей, прижавшись к нему бедром и чувствую рваный, прерывистый, но стремительный стук его сердца где-то внизу, там же, куда сбежало и мое. Обнимаю за узкую талию. Я ощущаю опору под ногами, только когда он держит меня.

— Я не могу остановиться, — шепчет Хеймитч, очерчивая губами линию выреза майки.

— И не надо, — провожу ладонью по его груди, сминая мягкую ткань рубашки. Внутри, под ней, чувствуется огонь и плавящиеся в нем железные мускулы.

Пальцы скользят вниз и вниз и задерживаются на пряжке ремня на джинсах.

В этот самый момент вокруг, во внешнем мире, может происходить что угодно. Родители Руты горько плачут над телом дочери. Эффи кокетничает со спонсорами. Стрела Диадемы пролетает в миллиметре от спасающейся бегством Китнисс. В Одиннадцатом назревает бунт. Разъяренный Президент придумывает наказание для всех замешанных в этой истории. Что угодно. Но мне это вдруг стало безразлично. Какой-то час назад я искренне жалела Руту и переживала за судьбу Китнисс и Пита. Но сейчас — поверите? — мне все равно. Кто-то скажет: это неправильно. Кто-то скажет: это нельзя. Вот только я не слышу.

Все, что угодно. Но нам это не так уж важно. Зачем, если у нас есть мы? Зачем, если все будет так, как хочется нам? Мы можем ставить рамки и переходить любые границы, убедить всех, что те три пальца, прижатые к губам, ничего не значат, и вновь призвать Темные Времена, заключить мир навеки и развязать войну на следующие сто лет. Мы можем все — чужими руками, так, чтобы никто не узнал о нас.

Рядом с ним я становлюсь хуже. Такой же разочарованной, желчной, равнодушной, озлобленной на весь мир. Таким же чудовищем. Но мне это нравится. Все мы хотим немногого — жить. Каждый сам выбирает путь своей жизни. И те, кого Китнисс назвала людьми, в нашем мире не выживают. Когда он со мной, мне не страшно. Когда я с ним, все запретное кажется правильным, любое табу становится законом, а исключение — правилом. Мы два диких зверя, ненавидимые и ненавидящие. Два чудовища, жестокие и беспощадные. Два человека, уставшие и сломленные. Выпустите нас из клетки. Нам никто не нужен. Никто не поймет. Мы вместе против целого мира, и это нормально. Даже не так, — это круто.

Последний поцелуй забирает весь воздух из сжавшихся легких и прогоняет из головы ненужные мысли. Хватка слабеет. Ментор выпускает меня из объятий и усилием воли заставляет себя отойти к противоположной стене.

— Закончим на сегодня, — посмеивается он. Я едва сдерживаюсь, чтобы не подойти к нему и не продолжить с того момента, на котором мы остановились.

Обессиленно выдохнув, я сползаю на пол и глубоко дышу, пытаясь найти потерянный ритм сердца. Наверное, так и должно быть. Облизываю искусанные губы и пытаюсь как можно дольше сохранить на теле следы его прикосновений. Мы вместе выходим из темного угла, хранящего наш страшный секрет. Как только первые лучи искусственного света падают на наши лица, я выпускаю его руку из своей и, улыбнувшись напоследок, отдаляюсь от мужчины на расстояние, не вызывающее подозрений.

Не спеша возвращаемся на городскую площадь, занимаем столик в летнем кафе под большим разноцветным зонтом, заказываем напитки и мороженое и наконец поднимаем глаза на экран. В том, что творится на Арене, не разобраться с первого взгляда. Катон не разбирая дороги несется на нечеловеческой скорости, отбиваясь от стаи крупных жужжащих насекомых. Диадема бьется в предсмертных конвульсиях. Ее когда-то белоснежная кожа покрыта уродливыми лиловыми пятнами. Она пытается встать, но рой вокруг нее все сгущается и отрезает все пути к отступлению. Мирта с диким криком бежит в чащу, к озеру, и с разбега прыгает в воду.

Китнисс кое-как спускается с дерева, на верхушке которого пряталась от профи, и вырывает из скрюченных рук Диадемы лук. На ее лице, шее и руках видны укусы, а осы все жалят и жалят, желая отомстить за разрушенный дом и прерванный сон. Шатаясь, девушка медленно идет прочь. Ноги заплетаются, а глаза не видят: яд ос-убийц уже проник в кровь. Она истошно вопит и кидается то в одну, то в другую сторону. Галлюцинации. Все, что она видит перед собой, — нереально. Все, кроме одной детали: невысокого светловолосого парня, что выскочил из кустов и бросился ей на помощь. И снова все обрывается на самом интересном месте. Изображение тускнеет и медленно исчезает, как гаснет свет перед уплывающей из этого мира Китнисс.

========== Глава 38. Сказка для взрослых ==========

Китнисс приходит в себя два дня спустя. Пит все это время не отходит от нее ни на шаг. Когда девушка потеряла сознание, Мелларк взял ее на руки и как мог быстро отнес в безопасное место. Оказалось, его убежищем служит неглубокая расщелина между пары громадных камней на берегу реки. Там сыро, темно и грязно, но зато никому не придет в голову искать соперника в столь легкодоступном, пусть и скрытом от посторонних глаз месте. Острые осколки покрыты темно-зеленым мхом, а из расщелины торчат ветки ивы, что проросла сквозь тонкие слои камней, песка и воды. Если отвести рукой ветви, можно незаметно проскользнуть в пещеру и ни один профи не догадается, что там кто-то есть.

Сюда Пит и принес свою напарницу. Сначала он попытался помочь ей забраться внутрь, но девушка не могла даже пошевелить рукой, так что обоим трибутам пришлось расположиться на берегу под защитой деревьев, надежно скрывших присутствие незваных гостей. Прежде, чем парень ушел, Рута успела показать ему несколько лекарственных растений, и сейчас он с благодарностью вспоминает девочку, пока ходит по чаще в поисках нужных трав. Сорвав несколько больших листьев с острыми краями, он возвращается к Китнисс и быстро прикладывает их к укусам. Через некоторое время становится понятно, что этого недостаточно. Состояние девушки стремительно ухудшается, а забытье становится все глубже. Яд проникает во все уголки ослабшего тела.

Не тратя ни секунды, Хеймитч оглядывается по сторонам, выхватывает у проходящего официанта поднос с парой бокалов вина и, дав мне знак следовать за ним, спешит к столику, за которым сидят наши старые знакомые из числа спонсоров. Десять минут непринужденной беседы, и у нас в руках — миниатюрный кожаный кошелек, полный монет. Еще полчаса, и на Арену прилетает маленький парашют с подарком для трибутов Двенадцатого. Живи, Китнисс. Надо жить. У нас еще много дел.

— Сколько я спала?