Игра на двоих

— Ты говорил, что не покинешь меня даже если я попрошу тебя об этом, — усмехаюсь я. — Готов нарушить обещание?

— Просто я вижу, что мои попытки доказать тебе ценность нашей жизни так ни к чему не привели, — печально констатирует мужчина. — Скажи, детка, ты правда хочешь, чтобы я ушел? Чтобы отпустил тебя?

В тот момент я понимаю, что ментор разочарован не в подопечной, а в себе самом, в том, что не смог рассчитать собственные силы. Следующие пять минут проходят в молчании. Наконец Хеймитч едва заметно качает головой и делает шаг в сторону прихожей. Затем еще один. Так, медленно, все оттягивая решающий момент, он готовится уйти, и расстояние между нами становится все больше.

Внезапно я в полной мере осознаю причину, по которой злилась на Хеймитча весь последний месяц, пока тот возвращал меня к жизни. Он был близко, и порой мне казалось, что все это слишком, что это переходит все границы, что он нарочно привязывает меня к себе, чтобы я стала зависеть от него и не смогла отказаться от его присутствия, от его близости. Вот только все это время я просто не желала взглянуть правде в глаза: меня раздражало, что между нами все еще оставалась последняя граница, к которой он так и не решился подойти. Ментор был слишком близко, но я хотела, чтобы он стал еще ближе.

— Нет. Не хочу. Не уходи.

Хеймитч моментально оборачивается, но не подходит ко мне. Вместо этого он остается стоять у двери и продолжает прерванный разговор.

— Я пытался сделать все, что в моих силах, чтобы удержать тебя в этом мире. Старался отвлечь тебя, не допустить воспоминаний о случившемся. Заполнить каждую минуту твоей жизни, чтобы показать, ради чего стоит жить.

— Значит, этого мало, — сказанные мной слова звучат жестоко и эгоистично, но я не в силах смягчить их.

— Я не понимаю, Эрика, — в голосе Хеймитча звучит отчаяние. — Помоги мне: скажи, что тебе нужно.

Я наконец отваживаюсь взглянуть мужчине в глаза.

— Это же так просто, ментор. Мне нужно больше.

Мне просто нужно больше, чем-то, о чем говорит Хеймитч. Но я не знаю, что именно. А вот в его взгляде внезапно мелькает огонек понимания. Лед исчезает, уступая место разгорающемуся в темно-серых глазах пламени. Яростному, неукротимому, адскому пламени, в котором я готова гореть вечность за вечностью.

На все, что происходит дальше, уходят ничтожные доли секунды, но для меня это словно замедленная съемка, кадр за кадром. Вот Хеймитч делает шаг вперед и стремительно приближается ко мне, сметая все, что попадается ему на пути. Вот он стоит передо мной; на лице застыло выражение отчаянной решимости, в глазах плещется жидкий огонь. Вот ментор хватает подопечную за плечи и слегка отталкивает назад, словно ища точку опоры. А в следующую секунду мужчина уже изо всех сил прижимает меня к противоположной стене и целует. Его поцелуй не похож на то легкое прикосновение, которое я позволила себе в минуту слабости по возвращении в Дистрикт. Властный и требовательный, он заставляет забыть обо всем, не слушать разум, отдаться на волю чувств и инстинктов. В нем есть что-то хищное, то самое безумие зверя, с которым я познакомилась прошлой ночью. Сухие и терпкие губы ментора обжигают мои, искусанные в кровь. На мгновение я теряюсь, но миг спустя сомнения уходят, и я отвечаю на приглашение Хеймитча перейти последнюю границу, разделявшую нас. Одной рукой мужчина обнимает меня за талию, другой — за шею, я же запускаю руки в его длинные, спутанные волосы. Я уже знаю, чем мне запомнится наш первый поцелуй — своей неправильностью — места, времени, причины. Это не признание в любви, не сиюминутная прихоть или слабость. Это всего лишь попытка. Для меня — очередная, чтобы найти выход из западни и удержаться от падения. Для Хеймитча — последняя, чтобы вновь увидеть в глазах подопечной желание жить.

Ледяная клетка, в которую заключено мое сердце, начинает таять. В нем снова вспыхивает искра, но, как и первая, она сразу угасает. Следом за ней еще одна. А секунду спустя внутри меня разгорается пламя, подобно тому, что я видела во взгляде Хеймитча несколько секунд — или столетий? — назад. Его длинные и острые язычки проникают даже в самые отдаленные, потайные уголки моей души, выжигая пустоту, боль, невысказанные слова и невыплаканные слезы. Ментор выполнил свое обещание. Теперь мы оба горим в огне, как нам и желали наши враги. Только им не дано понять, что от этого мы становимся только сильнее.

А поцелуй все продолжается. Он долгий, горький и пьянящий. Каждый из нас чувствует в нем всю боль и отчаяние другого. Но кто сказал, что поцелуи должны быть сладкими?

========== Глава 23. Над пропастью вдвоем ==========

«Мне нужно больше». Стоит услышать последние слова Эрики, как внутри снова просыпается зверь, то самое чудовище, о котором я говорил ей прошлой ночью. Только его поведение несколько отличается от привычного бешенства, ненависти ко всем окружающим и жажды мести и крови. Он тихо поскуливает от обиды и разочарования. Слова девчонки задели за живое и его. В ту секунду мне кажется, что даже боль от удара была бы не настолько острой и нестерпимой.

«Мне нужно больше». Где-то на самом краю сознания промелькнула надежда на взаимность, на то, что Эрика готова вернуться не в мир живых, но ко мне, в мой мир. Однако мгновение спустя — за какие-то тысячные доли секунды — перед глазами успевают промелькнуть события последнего месяца — все, что мы пережили вместе, все, что я делал, чтобы вернуть ее. И я понимаю, что все было тщетно. Иногда мне казалось, что еще минута, и я увижу прежнюю Эрику, будто маска холодности и безразличия на ее лице начинает таять, приоткрывая знакомые черты — слегка нахмуренные брови, пылающий взгляд, насмешливую улыбку. Но в тот же миг девчонка снова уходила в себя, закрывалась в своих мыслях и воспоминаниях от всего мира и — что хуже — от меня. А я все продолжал судорожно, из последних сил искать для нее выход из западни, в которую она, пусть и не осознавая этого, сама себя загнала.

Я никогда не смогу забыть ее пустой взгляд, которым она наградила меня тем дождливым вечером. Прошлой ночью, в темном переулке, я своими глазами увидел, что с того момента ничего не изменилось. Девчонка так и не начала ценить собственную жизнь, так и не захотела бороться. Она ведь даже не сопротивлялась, когда тот парень напал на нее. Как только мне удалось справиться со своими противниками, я поспешил к ней, но что-то задержало меня на месте, заставило остановиться. По спине пробежал неприятный холодок, а разумом овладел страх, причиной которого было выражение лица Эрики. Покорное, равнодушное, обреченное. Это напугало меня еще сильнее, чем нож, приставленный к ее горлу.

Позже, когда ответом на мое предложение уйти служит безразличная усмешка на бледных, почти белых губах, я окончательно теряюсь. Детка, я же не собираюсь уходить. Я не смогу покинуть тебя — сколько раз можно повторять одно и то же?! Девчонка все еще не верит ни одному моему слову, и я не могу сдержать глухое раздражение, тревожно царапающее меня изнутри. Зверь снова начинает рычать. Я теряю контроль над нами обоими и позволяю чувствам взять верх над разумом. В этот поцелуй я вкладываю одновременно и все то, что чувствую к Эрике, и охватившие меня ощущения безысходности, отчаяния, разочарования и обиды. Наверное, поэтому мы оба чувствуем его неожиданно горький, отравленный вкус.

Но когда девчонка неуверенно отвечает и обнимает меня в ответ, зверь обнаруживает совершенно другую сущность, которая словно просыпается после долгих лет спячки. До этого он знал единственную страсть. Теперь же ему — как и мне — удается познать еще одну, противоположную первой. Охваченное беспокойством чудовище встряхивается, пытаясь сбросить неведомое ему чувство, обладающее ничуть не меньшей силой, чем привычная ненависть. Но вскоре подчиняется и преклоняется перед его властью, как несколько часов назад сделал я, встав на колени перед Эрикой. Теперь зверь успокаивается, сворачивается в клубок и начинает тихо, но довольно мурлыкать.