Иностранка
Шрифт:
И лучик света из окна,
Я вспоминаю, сидя в комнате:
"Тогда в Корнуй пришла весна".
Добавила от себя Наталья Евгеньевна. И, слегка покраснев, призналась, что эти четыре строки её собственного сочинительства.
И все замолчали. Роджер вспоминал дом и представлял Корнуй, и сравнивал свою страну с южным островом в своём воображении. А Лаура думала о птицах и цветах, о родителях и о белоснежном особняке на холме, в котором она жила на Родине... Ах, если бы туда можно было бы вернуться, мгновенно перенесясь над заснеженными полями в родные края.
– Господа графы, Корнуй, конечно, место весьма замечательное, - неожиданно раздался
– С каким же то дельцем, позвольте узнать, - спросил у него Далецкий.
И учитель немного натянуто улыбнулся в ответ.
За окнами давно уже стемнело, и на главных улицах Мазовецка зажглись фонари. Метель вроде бы поутихла, но снегопад продолжался, и все порядочные люди давно уже убрались восвояси, то есть попрятались по домам.
– Но моим-то обормотам до порядочности далеко, равно как и до неба, - усмехнувшись, произнёс граф Далецкий и закурил сигару.
– Ах, и ежели бы твой брат один, Алионисьюшка, места себе не находил, то я бы ещё рукою махнула, - запричитала Наталья Евгеньевна.
– А так выходит, что и Никиточка пакостям всяческим у дядьки учится, - она вздохнула печально и подперла голову рукой.
– А теперь вдобавок и вот какая история.
– Но, господарка моя, - очень учтиво обратился к госпоже Далецкой школьный учитель, - навряд её сиятельство, графиня Рейнгольд, каким-либо образом сумеет навредить репутации Никиты Алионисьевича.
Весь этот разговор происходил уже после того, как Тимофей Афанасьевич рассказал Далецким, по какому делу он пришёл к ним с иностранцами.
– Ох, - совсем почему-то расстроившись, пояснила лендзянка, - да, я вовсе и не за Никиту сейчас переживаю. Я беспокоюсь о чести молодой графини. Такая благовоспитанная девушка, и совсем одна...
– А Вам, госпожа, не стоит беспокоиться по этому поводу, - тотчас посоветовал ей Роджер.
– У Лауры Альбертовны есть я и ещё двое спутников, и мы всегда ей поможем и без защиты её не оставим.
– Я в этом и не сомневаюсь, - рассмеялась Наталья Евгеньевна и ласково поглядела на молодого человека.
– Но, скажите мне, мой хороший, кто поможет Вам в этой стране и кто Вас защитит?
Роджер смутился на секунду, но быстро собравшись с мыслями, склонил голову перед Далецкой и ответил:
– Мы потому-то, госпожа графиня, и обратились к семье Вашей за помощью. Может быть, выглядит это слишком... как сказать... навязчиво. Но Вы, пожалуйста, простите нас. Мне кажется, что в Гиперборее у вас так сложно отыскать по-настоящему приличных людей. И поэтому вы первые к кому мы смогли обратиться со своим... м... делом.
Наталья Евгеньевна, выслушав Роджера, поднялась и подошла к камину. Несколько минут она глядела на пляшущие огни и верно думала о чём-то своём.
– Горжий с Никитой сейчас, скорее всего, в трактире, - произнесла, наконец, госпожа Далецкая.
– Впрочем, почему бы Вам не подождать до утра. Они вернутся, и тогда я сама познакомлю Вас с ними.
– О, нет! Ждать я не хочу!
– тотчас с присущей ей категоричностью отрезала упрямая Лаура.
– Утром я желаю уже быть у начальника гарнизона. А потому знакомство с Горжием Алфовичем и Никитой Алионисьевичем мне нужно свести немедленно, прямо сейчас.
– Ваше сиятельство, помилуйте, - басом взмолился граф Далецкий из глубины дымного облака, - но трактир! Неужто Вы осмелитесь зайти в эту пучину разврата!
–
Я очень, дорогая моя, не советую Вам делать этого, - прибавила Наталья Евгеньевна к словам мужа и своё веское замечание.Но Лаура Альбертовна была непреклонна. К тому же, у неё на Родине, как и в любой другой стране мира, имелись трактиры. И, насколько было известно девушке, трактиры на её Родине ничего опасного, а также развратного из себя не представляли. И по этой причине ей было совершенно неясно, что же может произойти с ней плохого среди ночи в трактире гиперборейском. Графы Далецкие долго пытались отговорить Лауру от необдуманного поступка, но в итоге Наталья Евгеньевна сдалась:
– "La marguerite gaie", так, кажется, называется этот трактир, верно, Тимофей Афанасьевич?
– уточнила женщина.
– Не могу знать, - вытянув шею и приподняв брови, тотчас же заметил Тимофей.
– Ох, - госпожа Далецкая глубоко и устало вздохнула, - да всё Вы можете. Сами Вы мне об этом трактире и рассказывали. Так что теперь извольте препроводить её сиятельство и господина Роджера Бернардовича в названное мною заведение.
Учитель покорно склонил голову перед лендзянкой, а Лаура при этом не смогла сдержать самодовольной, насмешливой и победоносной улыбки.
Когда Лаура, Роджер и Тимофей вышли от Далецких, графиня Рейнгольд увидела, что на улицах Мазовецка гораздо темнее, чем она предполагала. Однако от своей затеи, посетить гиперборейский трактир, девушка всё-таки не отказалась даже тогда, когда школьный учитель повёл её и Роджера по каким-то неосвещаемым фонарями переулкам с нерасчищенными тротуарами. Свет погасал то в одном, то в другом окне, мазовчане ложились спать. Также как и гиперборейцы поступили Мишель с Жоржем: то есть, когда горничная перемыла всю посуду и немного прибралась в комнате, они решили отправиться ко сну, не дожидаясь остальных. Однако перед тем как лечь спать, Жорж пошёл проведать своих лошадок, а Мишель ненадолго осталась одна. Погасив свет и подойдя к окну, она присела на подоконник и стала всматриваться в серо-синюю снежную пыль, клубившуюся над вечерним городом.
– Любимая моя, - прозвучали у неё в голове тихие слова нежного, когда-то так понравившегося ей голоса.
– Я всё понимаю, тебе надо уехать, но я всё-таки не могу принять этого. Мне сложно в это поверить, любимая. Ведь если тебя не будет рядом, я буду скучать.
– Эштан, любимый, что ты...
– мысленно отвечала она ему.
– Я вернусь, я обязательно вернусь и больше никогда, никуда от тебя не денусь.
– А хочешь, я поеду с тобой, Мишель? Давай, я поеду?!
– Не надо, Эш, не надо... Всё уже решено, со мной поедет брат. Да, всё будет так...
И Мишель заплакала, вспоминая лицо своего любимого, ей показалось вдруг, что больше не увидит она своего Эштана. Что они не смогут встретиться, поскольку она навсегда останется в Гиперборее...
– Мишель, возвращайся поскорей, - снова донеслись до её слуха его слова. Донеслись откуда-то из прошлого, из далёкой, счастливой и едва ли возвратимой жизни.
– Чего ты сидишь, а?
– грубо спросил у девушки неожиданно вернувшийся дядька Жорж.
– Ложись спать, и я лягу.
И не дожидаясь от Мишель никакого ответа и никаких действий, кучер свалился прямо в пальто и сапогах на шерстяной плед у печки и моментально захрапел. Горничная, ход воспоминаний которой всё равно уже был нарушен, поднялась с подоконника, закуталась в шерстяную шаль и легла в кровать, укрывшись каким-то старым одеялом с дыркой в углу.