Иностранка
Шрифт:
Лаура поглядела на Афансия, потом в окно и увидела, что уже стемнело.
Наступала ночь: с неба на землю падали маленькие белые снежинки, зажигались звёзды. В доме у крестьянина стало очень тихо. Посторонние расходились, Жорж вышел с двумя сыновьями Афанасия на улицу, чтобы разместить лошадей в сарае. Ульяна уложила младших девочек спать и затушила несколько лучин. Мишель с Роджером сидели теперь в уголке и о чём-то тихонько разговаривали. Лаура, всё ещё находившаяся за столом, поёжилась и решила пересесть поближе к печке.
– Холодно тут у вас, - заметила графиня.
– И ничего не холодно, - сказала ей хозяйка.
– Ты спати хошь, посему и мёрзнешь.
– Нет, не хочу я спать, - заупрямилась девушка, -
– Что ж из того?
– удивилась крестьянка.
– Да, ты ложись-ка лучше, ведь вставать-то тебе затемно.
Лаура хотела было поспорить с Ульяной и объяснить ей, что она не привыкла подниматься так рано. Но тут подошёл Афанасий и как-то так само собою получилось, что все стали готовиться ко сну. Детей уложили на лавки да на полати, кучеру постелили на полу, лакею рядом с кучером. А Лауре и Мишель хозяйка выделила лучшее место - на печке.
– Я туда не полезу, - сразу же весьма категорично заявила барышня, показывая ручкой на устроенную для неё на печи постель.
– Вы что хотите, чтобы я шею себе свернула. И вообще, как, по-вашему, я должна туда взгромоздиться?
– Лаура Альбертовна, давайте, я первая влезу, - предложила Мишель.
Графиня ничего не ответила ей на это, лишь неопределённо хмыкнула и нахмурилась, скрестив руки на груди, а Афанасий в этот момент уже тащил с улицы приставную деревянную лестницу.
– Взобираитеся, господари, - кланяясь, произнёс хозяин, пристроив лестницу к печи.
Мишель весело заулыбалась и, скинув отороченные мехом сапожки, полезла наверх.
– Ну, как ты там?
– налётом безысходности в голосе поинтересовалась снизу Лаура, когда горничная взобралась на постель.
– Неплохо, - отвечала служанка своей госпоже.
– Что ж, рискнём здоровьем, - приподняв бровь, заметила мадмуазель Рейнгольд, и, разувшись, стала подниматься наверх.
Мишель придерживала лестницу сверху, Афанасий с Роджером держали снизу, а Жорж пытался даже поддержать саму Лауру, от чего барышня, правда, решительно отказывалась, заявляя, что она вполне самостоятельная и дееспособная и, несомненно покорит, воздвигнувшуюся перед ней вершину.
Итак, минут через пять, вершина была покорена. Лаура и Мишель устроились на печке с большим удобством. Хозяин с женою ушли в маленькую соседнюю комнатушку. Всё успокоилось, и лишь старшая дочь Ульяны, девушка на выданье, сидела ещё некоторое время возле окна, покачивая люльку с младшим братиком, и что-то тихо напевала; но потом легла и она.
Горящие лучины тушить не стали, так как Афанасий заявил, что они потухнут сами. И они потухли довольно быстро, а в доме наступила таинственная ночная тишина. Лаура Альбертовна лежала на тёплой печке, закутавшись почти с головой в шерстяные покрывала, и, прислонившись щекой к деревянной стене, вспоминала свой дом. Мишель же, лежавшая с краю, ещё какое-то время болтала с Роджером, расположившимся внизу. Но вскоре даже брат с сестрой задремали. На небо взошла полная луна. Наступила холодная и звёздная гиперборейская ночь. Приближалась полночь.
Глава 3. Мазовецк.
Кучер Жорж проснулся оттого, что по нему кто-то прошёлся. Мужчина открыл глаза и, ровным счётом ничего не увидев в темноте, повернулся на другой бок. Сделав это, он различил тоненькую полоску лунного света, падавшего от окна на стол, а также заметил, что по комнате бродит Афанасий.
– Что Вы енто здеся... шатаитесь... мисье, - цыкнул на хозяина кучер, возмущённый неожиданным пробуждением.
– Давайте... енто... спать лучше.
Крестьянин услышал его и, поворошив кочергой уголья в печке, подошёл поближе к
Жоржу, наклонился над самым его ухом и прошамкал вполголоса:– Э нет, лучше уж тебе встать да своих будить. Вишь, вон, звёзды гаснут и луна почти закатилася, а значится сщас уже четыре утра. И надо всем сбираться да выезжать, иначе к завтрему к обеду до города не доберётесь, а апосля обеда Тимоши в школе и вовсе не бывает.
Кучер искоса посмотрел на хозяина, он почти ничего не понял из речи гиперборейца. А Афанасий, усевшись в уголке, покряхтел, поохал и стал натягивать валенки. Жорж подумал немного и, развернувшись к Роджеру, лежащему рядом, пихнул его в бок. Парень открыл глаза и удивлённо ими заморгал, явно не понимая, зачем его будят среди ночи. Хозяин же меж тем обулся и, натянув тулуп, позвал Жоржа за собою в сарай, где стояли графские лошади, а Роджеру поручил разбудить остальных.
Однако Роджер не спешил исполнять поручение. Он встал, громко зевнул, протёр рукою сонные глаза и, сделав пару нетвёрдых шагов, приблизился к окну... На улице была настоящая гиперборейская ночь. Снегопад кончился, и белоснежный ковёр сверкающих ледяных кристалликов покрыл беспредельную землю. Этот ковёр переливался в темноте, менялся на глазах и от словно бы становился ещё красивее. А в вышине на чёрно-лиловом небе светила серебряным фонарём идеально круглая, светлая луна.
– Чо ты встрял-то? Снега ты никогда не видал чо ль? Сбирайся давай, - раздался позади Роджера грубоватый голос Ульяны.
Молодой лакей обернулся и увидел, как только что проснувшаяся крестьянка уже зажигает лучины и что-то передвигает на столе. Но снова повернувшись к окну, Роджер ничего за ним не увидел. Волшебная ночь превратилась в кромешную темноту. Да оно и понятно, ведь лунный свет снаружи можно различить, только если внутри по-настоящему темно.
Хозяйка поторопила Роджера, ударив его несколько раз тряпкой по спине, и отправила будить девушек. Он подошёл к своей сестре и, коснувшись рукой её волос, прошептал: "Вставай, просыпайся". Горничная открыла глаза и некоторое время в недоумении смотрела на брата, пока тот не объяснил, что им нужно ехать.
– Как же так?
– удивилась Мишель.
– Ведь Лаура Альбертовна...
– Потом порассудишь, - перебила её Ульяна, - ты лучше-ка сщас подымайся да госпожу, вона, буди. А ты, Родион, возьми-ка ведро да подь к колодцу за водой.
Роджер попытался было объяснить гиперборейке, что он совсем не Родион. Но это оказалось невозможно, а потому в итоге махнул на бабу рукой, оделся, взял ведро и вышел. А Мишель тем временем разбудила Лауру. Барышня, увидев лицо своей горничной в тёплых отсветах лучин и услышав, как хозяйка громыхает чем-то в печке, решила что уже утро. Однако, когда графиня увидела за окном чёрную ночь и узнала, что им пора ехать, всё её настроение куда-то улетучилось.
Одеваясь и умываясь, графиня с горничной шумели так, что крестьянские дети стали ворочаться во сне, и девушек убедительно попросили вести себя потише - эту просьбу путешественницы, разумеется, исполнили. В это время возвратились Афанасий с Жоржем и объявили, что лошади накормлены, напоены, запряжены и вполне готовы к отъезду. И снова услышав про этот отъезд, Лаура, заматывавшая шерстяную шаль поверх кардигана, вдруг осознала одну простую вещь: она не соглашалась ехать в Мазовецк и встречаться там с каким-то Тимофеем. Хозяин ей предложил туда поехать, а она задумалась, что ответить, да так ничего и не сказала. Осознав эту важную деталь, барышня тотчас поделилась своими мыслями с Афанасием, однако тот, почесав затылок, ответил ей: "Что ж, ну, главное ж ты не отказалась. А посему садись-ка за стол, госпожа хорошая, да пиши письмецо Тимошке моему". Лаура попыталась было возмутиться, и даже заявила, что вовсе ничего писать не собирается, но хозяин-гипербореец настоял на своём, объяснив попутно, что сам он совершенно неграмотный.