Инженер Петра Великого 4

Швед судорожно дернул кадыком и закивал, вылупив глаза. Он был назначен за «капитана» корабля, который был полномочен вести беседу с противником.

С брига начали задавать обычные вопросы (зря только «капитана» пугал): «Кто такие?», «Откуда?», «Куда путь держите?». Под дулом ружья «капитан» заболтал шведов. Он говорил что-то про то, что мы — патрульная группа, идем с дозора у восточных берегов на базу в Гельсингфорс, припасы пополнить'.

Начались самые долгие минуты в моей жизни. Бриг подошел так близко, что я в трубу мог разглядеть лицо его капитана. Он мучительно долго нас разглядывал. Всматривался в палубы, в флаги, в рожи «офицеров»-пленников. Я чувствовал его взгляд на себе, как клеймо. Я заставил себя не отворачиваться, спокойно и даже чуть лениво смотреть на него в ответ. Любой намек на нервы — и нам конец.

И он отвернул.

Видимо, то, что он увидел, его полностью устроило. Знакомые флаги, знакомые корабли, офицеры, лениво прохаживающиеся по палубе… Наш маскарад удался. Шведский бриг махнул нам флагом на прощание и, развернувшись, пошел своей дорогой.

По палубе прошел еле слышный выдох, будто из огромного шара выпустили воздух. Мы прошли, проскочили.

Миновав блокаду, мы вышли в открытое море и потихоньку прибавили ходу. Вражеские корабли становились все меньше, пока не превратились в точки на горизонте, а потом и вовсе исчезли.

Но на борту никто не орал от радости и не подбрасывал в воздух шапки. Облегчение было, но какое-то вымученное. Оно смешалось с мрачным пониманием того, через что мы прошли и какой ценой купили себе жизнь. Я смотрел на своих людей. Они молчали, каждый переваривал случившееся. Они видели обман, они чуяли кровь, даже если не знали всех подробностей. Эта экспедиция изменила всех. И меня в том числе.

Я стал частью этого мира, жестокой, прагматичной, способной отдать приказ на убийство ради дела.

Весь следующий день мы шли в тишине. Наши шнявы присоединились к нам. На них вообще не обратили внимание, что логично, ведь существенной силой, в отличие от двух фрегатов, они не являлись.

А на рассвете, когда темнота начала уступать серому утреннему свету, над палубой раздался крик дозорного. Но на этот раз в его голосе была срывающаяся радость.

— Земля!

Все, кто был на ногах, высыпали на палубу. Я поднялся на мостик и приставил трубу к глазу.

Там, впереди, из утреннего тумана, как мираж, вырастали знакомые очертания.

Петербург.

Мы вернулись. Мы притащили с собой неслыханную добычу, трофейные корабли и тайны, которые могли перевернуть всю европейскую политику.

Глава 10

Питер встретил нас мерзкой промозглой сыростью. С Невы дуло так, что казалось, ветер пытался выскрести из костей всю морскую усталость. Наша разношерстная компания кораблей еле-еле вползала в устье реки, прячась в утреннем тумане. Швартовались мы на каких-то задворках, у дальних причалов. Вокруг — ни одной живой души, только неразговорчивые ребята из личной охраны Брюса, оцепившие весь район. Секретность — наше все.

Я стоял на капитанском мостике моего главного трофея — «Фреи». Воздух был душистым — густая смесь корабельной смолы, водорослей и запаха победы. В голове гудело после бессонных ночей и адского напряжения последних недель. Но усталость была из приятных. Мы это сделали. Мы дома.

На берегу уже вовсю кипела жизнь. Мои преображенцы в рваных мундирах, сходили на землю. Двигались они без суеты, со спокойным достоинством мужиков, которые прошли через самое пекло и выжили. Настоящие ветераны, прошедшие огонь, воду и шведские заводы. Капитан Глебов уже раздавал команды на причале, его зычный бас разносился над водой, подгоняя солдат.

— А ну, пошевеливайтесь, орлы! Не на ярмарке! Груз на досмотр, пленных — в тот сарай, под замок!

Особняком держались мои новые «союзники» — наемники с утопленного англичанина. А морские бродяги, которых я купил с потрохами обещаниями золота и свободы, с хищным любопытством вертели головами. Они прикидывали, во сколько обойдется этот лес, корабли. Их верность держится на моем слове и на страхе перед моими «скорострелами». Но они были полезны.

Внезапно всю эту размеренную суету нарушил стук копыт. Из серой дымки вылетела дорогая карета, запряженная четверкой вороных. Тормознула у самого оцепления, гвардейский офицер вытянулся. Полог откинулся, и на мокрые доски причала выпорхнула ножка в изящной туфельке.

Изабелла де ла Серда.

Ее появление здесь — это какой-то сюр. Полное нарушение всех правил конспирации. Какого лешего она тут делает? Кто ее вообще пропустил? Но все вопросы отпали, как только я увидел ее лицо. Она никого не замечала: ни солдат, ни офицеров. Ее огромные темные глаза искали в толпе одного-единственного человека.

Капитан де ла Серда стоял у трапа, что-то втолковывая шкиперу. Старый испанец выглядел как обычно — прямой, как палка, со строгим лицом. Изабелла, не обращая внимания на лужи и грязь, рванула по причалу. Она подлетела к отцу и просто повисла у него на шее, уткнувшись лицом в потертый от морской соли мундир. Старый вояка на миг опешил, развернулся, а потом его суровое лицо дрогнуло, и он неуклюже, почти робко, обнял дочь. На его губах промелькнула тень улыбки — редчайшее явление, которое я видел.

Я смотрел на эту сцену с мостика и уже собирался отвернуться, заняться своими делами — разгрузкой, отчетами, всей этой нудной, необходимой рутиной, как случилось нечто совершенно неожиданное.

Изабелла отстранилась от отца, вытерла слезы рукавом и повернулась. Прямо ко мне. Ее взгляд нашел меня на мостике. На секунду мы застыли, глядя друг на друга. А потом она снова сорвалась с места.

Она взбежала по трапу на борт «Фреи». Солдаты и офицеры расступались, провожая ее изумленными взглядами. Она подошла ко мне вплотную. Ее лицо было совсем близко. В глазах стояли слезы, в них полыхала какая-то яростная, обжигающая благодарность.

Я встал как вкопанный, не зная, что делать или говорить. Все мои навыки, опыт, хваленая выдержка пошли гулять перед этим простым человеческим порывом. Она не сказала ни слова. Просто шагнула еще ближе и, как до этого отца, крепко меня обняла.

Я почувствовал ее хрупкость, тепло ее тела сквозь грубую ткань своего мундира и еле уловимый запах каких-то незнакомых духов, который в мире дегтя и пороха казался чем-то инопланетным.

— Спасибо… — ее шепот был только для моих ушей. Горячее дыхание коснулось шеи. — Вы вернули мне его. Живым.

Я стоял как истукан, и все, на что меня хватило, — это неловко, по-мужски, похлопать ее по спине. Мой мозг, привыкший просчитывать баллистику, логистику и политические риски, завис. Человеческий фактор. Самая непредсказуемая переменная в любом, мать его, уравнении.

Она отстранилась так же внезапно, как и подлетела, еще раз окинула меня долгим, полным невысказанных чувств взглядом, развернулась и быстро сошла на берег, где ее ждал отец.

А я остался стоять на мостике, глядя им вслед. Внутри, где-то под ребрами, что-то сдвинулось с мертвой точки. Это был короткий, пронзительный момент тепла и осознания, что мои действия меняют судьбы живых людей.