Инженер Петра Великого 4

Повисла пауза. Все варианты, казалось, кончились. Полный тупик. И тут поднялся Глебов. Вытянулся в струну.

— Петр Алексеич, ваше благородие. Раз так, то выбирать нам особо не из чего. Драться мы не можем. Значит, надо уходить. И у меня есть предложение. Простое.

Он перевел дух.

— Мы должны бросить фрегаты. Они для нас — как гири на ногах. Надо перегрузить все самое ценное — людей, бумаги, сколько влезет провианта и золота — на наши шнявы. Они быстрые, юркие. Ночью, разделившись, у нас будет шанс просочиться мимо их дозоров поодиночке. Да, мы потеряем корабли. Потеряем почти всю добычу. Будет стыдно. Но мы спасем людей и доставим бумаги царю. А это главное.

Каждое его слово свербило в моих внутренностях. Да, он предлагал самое разумное, самое правильное с военной точки зрения. По сути, он предлагал сдаться. Частично, тактически — сдаться. Он предлагал мне отказаться от всего, ради чего я рисковал своей шкурой. Бросить два шикарных корабля с огромным и очень нужным скарбом. Выкинуть за борт тонны стали, оборудования, всего того, что должно было стать основой моего завода в Игнатовском.

Я встал и подошел к иллюминатору. В темной воде отражались далекие, вражеские огоньки. Там, за ними, был дом. А здесь, в этой тесной каюте, передо мной был неприятный выбор.

С одной стороны — трезвый, безопасный, позорный вариант. Вернуться к Петру с горсткой людей и пачкой бумажек, доложив, что все остальное профукал. Спасти свою пятую точку.

С другой — рискнуть. Поставить на кон всё: корабли, добычу, сотни жизней, включая свою. Попробовать сделать невозможное и вернуться победителем.

Голова работала на удивление ясно. Я отбросил эмоции и просто взвешивал шансы. И решение было. Единственно возможное для того, кем я здесь стал.

Я медленно отошел от иллюминатора и посмотрел на своих офицеров.

— Нет, капитан, — мой голос прозвучал на удивление ровно. — Мы ничего бросать не будем. Заберем всё. И корабли, и железо, и людей.

Глебов открыл было рот, чтобы возразить, но я его опередил.

— Вы все думаете, как военные. Ищете дырку в заборе. А что, если не искать дырку? Что, если просто подойти и открыть калитку?

На их лицах было такое недоумение, будто я им предложил на веслах до Питера грести.

— Мы не полезем напролом. Мы пройдем сквозь них, — я наклонился над картой, и палец мой лег прямо на линию блокады. — Притворимся своими.

И я начал выкладывать свой план. Наглый, безумный, построенный на чистом разводе. План «Призрачный союзник». Их лица менялись. Скептицизм Глебова сменился изумлением.

Два наших трофейных фрегата поднимут шведские флаги — благо, этого добра на борту хватало. Будем косить под шведский дозор, который возвращается с патрулирования. А для правдоподобности выгоним на палубы пленных. Тех офицеров и солдат из гарнизона Евле, которых я, приказал взять с собой для доказательств (хотел Брюсу отдать, его люди вытрясут много интересного из них). Вот и пришло их время — поработать актерами в нашем театре. Под дулами моих преображенцев, которые засядут в укрытиях, они будут изображать бурную деятельность. Десять наших самых быстрых шняв (тоже под флагами шведов) уйдут еще затемно, попробуют обойти всю эту армаду по большой дуге. А пара самых захудалых останется с нами, для массовки — будут изображать купцов под конвоем.

Это был чистый блеф. Вся ставка на то, что в таком большом флоте царит бардак и неразбериха, и никто не станет докапываться до каждого корабля, который выглядит как свой и правильно отвечает на сигналы (знать бы их еще, но надеюсь проскочим).

Подготовка началась в полной тишине. Своим людям я объяснил только общую канву. Главная роль отводилась шведам. Их вывели из трюма. Я лично переговорил с их старшим, каким-то майором с породистой физиономией.

— Майор, у вас и ваших парней есть выбор, — объяснял я ему через толмача. — Либо вы нам помогаете разыграть этот спектакль, и тогда, даю слово дворянина, вы первые пойдете на обмен. Либо вы отказываетесь. Тогда мне придется искать других актеров, а вы… ну, вы просто исчезнете. Утонувших в море никто не ищет.

Майор был мужик неглупый. Он выбрал жизнь.

Мы тронулись с первыми проблесками зари, пока утренний туман еще висел над водой, пряча все в серой дымке. Два фрегата под шведскими флагами, за ними — две шнявы. Мы шли медленно, уверенно, прямо в пасть к волку.

Напряжение было жуткое. Мои преображенцы замерли по своим укрытиям. Шведские «актеры» на палубе нервно топтались, пытаясь выглядеть естественно. Сердце стучало аки зверь.

И вот мы увидели ближайший корабль блокады — английский фрегат. Он шел нам наперерез. Медленно.

В этот момент произошло нечто, чего я не ожидал. Ллиамах каким-то образом выскочил из трюма (неужели убил конвоиров?). Его глаза дико метнулись в сторону англичанина. Он увидел спасение. Набрав полную грудь воздуха, он рванулся к борту, чтобы заорать.

Но крика не было.

Костлявая рука де ла Серда впилась ему в глотку. Старик был ближе всех к люку в трюм, потому и успел. Испанец сработал с молниеносной скоростью. Он не стал с ним бороться — просто развернул и, прижав к себе, оттащил за рубку, с глаз долой.

Наши взгляды встретились поверх головы дергающегося в его хватке англичанина. В глазах испанца не было вопроса. Там была холодная, безжалостная уверенность: этого надо убирать. Немедленно. Секунда промедления — и нам всем крышка.

И я принял решение. Не было времени на раздумья, на мораль, на «а что, если». Я едва заметно кивнул.

Де ла Серда понял без слов. Его движение было резким. Я услышал глухой, чавкающий звук. Тело Ллиамаха обмякло. Старик, без всякого видимого усилия, перевалил его через поручень с противоположной от приближающегося корабля стороны. Ни крика, ни всплеска. Английский капитан просто растворился в серой воде, будто его никогда и не было.

Я отвернулся. По спине пробежала ледяная сороконожка. Это был хладнокровный приговор, который я только что подписал. Своим кивком. Это была цена спасения сотен моих людей и всей экспедиции.

Все произошло так быстро, что никто, кроме нас с испанцем, и глазом моргнуть не успел. Серая утренняя дымка сожрала этот момент без остатка.

Английский корабль прошел мимо. Он неспешно шел по каким-то своим делам.

Наша эскадра-призрак продолжала свой наглый путь сквозь вражеский строй. Мы шли по лезвию ножа. Любой неверный шаг, косой взгляд или случайный сигнал — и нас бы раскусили. На палубе стояла гробовая тишина. Мои преображенцы, забившиеся по щелям, превратились в невидимок. А шведские пленные на палубе разыгрывали свои роли с отчаянием людей, у которых жизнь висит на волоске. Они махали руками кораблям, которые проходили мимо, ржали, даже пытались что-то орать — и этот цирк выглядел до жути правдоподобно.

Нервы натянулись до предела, когда от основной армады отвалился шустрый шведский бриг и пошел прямо на нас. Сердце ухнуло куда-то вниз. Проверка. Дозорный, которому было велено всех своих опознавать.

— Переговорщика ко мне, — позвал я матроса.

Через минуту передо мной стоял молодой шведский прапорщик. Тот самый парень с завода. За его спиной, не прячась, вырос один из моих гвардейцев, и ствол СМки недвусмысленно ткнулся ему между лопаток.

— Переведи, — бросил я датчанину-толмачу. — Объясни ему, что от того, как четко он сейчас сработает, зависит и жизнь всех его товарищей. Одна ошибка — и я пущу оба этих фрегата ко дну вместе со всеми, кто на борту.